"Цитадель" Экзюпери
Начинаю выкладывать некоторую информацию о книгах, которые могу дать почитать всякому желающему. Начинаю с "Цитадели" Экзюпери.
Что могу сказать сам? Не знаю...
Невозможно читать эту книгу быстро, запоем. Она повторяет себя от странице к странице, но повторяет не как попугай, а как дерево, производящее внешне похожие, но неуловимо отличающиеся листья. Мысль, которую проводит Экзюпери, проста. Не так проста, как Бог, но достаточно проста, чтобы не бояться себе противоречить. Все написано полновесно, прекрасным языком, но вместе с тем, все это только набросок, а понять эту мысль можно только живя настоящей, а не книжной жизнью. Я еще не понял.
...Хочу закончить свою книгу. Вот и все. Я меняю себя на нее. Мне
кажется, что она вцепилась в меня, как якорь. В вечности меня спросят; "Как
ты обошелся со своими дарованиями, что сделал для людей?" Поскольку я не
погиб на войне, меняю себя не на войну, а на нечто другое. Кто поможет мне в
этом, тот мой друг... Мне ничего не нужно. Ни денег, ни удовольствий, ни
общества друзей. Мне жизненно необходим покой. Я не преследую никакой
корыстной цели. Не нуждаюсь в одобрении. Я теперь в добром согласии с самим
собой. Книга выйдет в свет, когда я умру, потому что мне никогда не довести
ее до конца. У меня семьсот страниц. Если бы я просто разрабатывал эти семь
сотен страниц горной породы, как для простой статьи, мне и то понадобилось
бы десять лет, чтобы довести дело до завершения. Буду работать не мудря,
покуда хватит сил. Ничем другим на свете я заниматься не стану. Сам по себе
я не имею больше никакого значения и не представляю себе, в какие еще
раздоры меня можно втянуть. Я чувствую, что мне угрожают, что я уязвим что
время мое ограничено; я хочу завершить свое дерево. Гийоме погиб, я хочу
поскорей завершить свое дерево. Хочу поскорей стать чем-то иным, не тем, что
я сейчас. Я потерял интерес к самому себе. Мои зубы, печень и прочее -- все
это трухляво и само по себе не представляет никакой ценности. К тому
времени, когда придет пора умирать, я хочу превратиться в нечто иное. Быть
может, все это банально. Меня не уязвляет, что кому-нибудь это покажется
банальным. Быть может, я обольщаюсь насчет своей книги; быть может, это
будет всего лишь толстенный посредственный том, мне совершенно все равно -
ведь это лучшее из того, чем я могу стать. Я должен найти это лучшее.
Лучшее, чем умереть на войне.
(Экзюпери, из переписки)
И когда говор толпы отдалился, как ничтожный шум, в который незачем
вслушиваться, мне привиделся сон.
Скользкая отвесная гора вздымалась над морем. Гром грянул, будто
треснул бурдюк, и растеклась тьма. Я упрямо карабкался к Господу, чтобы
спросить Его о смысле всех вещей, чтобы понять, куда поведет путь
преображений, который так настоятельно Он вменил мне.
Но на вершине горы я увидел лишь большой черный камень -- это и был
Господь.
"Это Он, -- сказал я себе, -- неизменный и вечный". Сказал, потому что
не хотел оставаться в одиночестве.
-- Господи, научи меня, -- взмолился я. -- Мои друзья, сотоварищи,
слуги -- всего лишь говорящие марионетки. Я держу их в руке и передвигаю по
своей воле. Но не их послушливость мучительна для меня -- я рад, если моя
мудрость становится их достоянием. Мучает меня то, что они сделались моим
отражением, и теперь я одинок, словно прокаженный. Я смеюсь, и они смеются.
Я молчу, и они затихают. Моими словами, каждое из которых мне знакомо,
говорят они, будто деревья шумом ветра. Только я наполняю их. Нет для меня
благодетельного обмена, в ответ я всегда слышу лишь собственный голос, он
возвращается ко мне леденящим эхом пустого храма. Почему их любовь повергает
меня в ужас, чего мне ждать от любви, которая множит лишь меня самого?
Мокрый, блестящий гранит каменно молчал.
-- Господи, -- молил я, -- в Твоей воле молчать. Но мне так нужен знак
от Тебя. На соседней ветке сидит ворон, сделай так, чтобы он улетел, когда я
кончу молиться. Он будет взмахом ресниц другого, чем я, и я больше не буду
одинок в этом мире. Темный, неясный, но пусть у нас будет с Тобой разговор.
Подай мне знак, что мне все дано будет понять со временем, я не прошу
большего.
Я перевел глаза на ворона. Он сидел неподвижно. Я упал ниц перед
камнем.
-- Господи, -- сказал я, -- Ты прав во всем. Не Твоему всемогуществу
соблюдать мои жалкие условности. Если бы ворон улетел, мне стало бы еще
горше. Такой знак я мог бы получить от равного, словно бы опять от самого
себя, он был бы опять отражением -- отражением моего желания. Я опять бы
повстречался со своим одиночеством.
Я поднялся с колен и пустился в обратный путь. (Экзюпери, "Цитадель")
Что могу сказать сам? Не знаю...
Невозможно читать эту книгу быстро, запоем. Она повторяет себя от странице к странице, но повторяет не как попугай, а как дерево, производящее внешне похожие, но неуловимо отличающиеся листья. Мысль, которую проводит Экзюпери, проста. Не так проста, как Бог, но достаточно проста, чтобы не бояться себе противоречить. Все написано полновесно, прекрасным языком, но вместе с тем, все это только набросок, а понять эту мысль можно только живя настоящей, а не книжной жизнью. Я еще не понял.
...Хочу закончить свою книгу. Вот и все. Я меняю себя на нее. Мне
кажется, что она вцепилась в меня, как якорь. В вечности меня спросят; "Как
ты обошелся со своими дарованиями, что сделал для людей?" Поскольку я не
погиб на войне, меняю себя не на войну, а на нечто другое. Кто поможет мне в
этом, тот мой друг... Мне ничего не нужно. Ни денег, ни удовольствий, ни
общества друзей. Мне жизненно необходим покой. Я не преследую никакой
корыстной цели. Не нуждаюсь в одобрении. Я теперь в добром согласии с самим
собой. Книга выйдет в свет, когда я умру, потому что мне никогда не довести
ее до конца. У меня семьсот страниц. Если бы я просто разрабатывал эти семь
сотен страниц горной породы, как для простой статьи, мне и то понадобилось
бы десять лет, чтобы довести дело до завершения. Буду работать не мудря,
покуда хватит сил. Ничем другим на свете я заниматься не стану. Сам по себе
я не имею больше никакого значения и не представляю себе, в какие еще
раздоры меня можно втянуть. Я чувствую, что мне угрожают, что я уязвим что
время мое ограничено; я хочу завершить свое дерево. Гийоме погиб, я хочу
поскорей завершить свое дерево. Хочу поскорей стать чем-то иным, не тем, что
я сейчас. Я потерял интерес к самому себе. Мои зубы, печень и прочее -- все
это трухляво и само по себе не представляет никакой ценности. К тому
времени, когда придет пора умирать, я хочу превратиться в нечто иное. Быть
может, все это банально. Меня не уязвляет, что кому-нибудь это покажется
банальным. Быть может, я обольщаюсь насчет своей книги; быть может, это
будет всего лишь толстенный посредственный том, мне совершенно все равно -
ведь это лучшее из того, чем я могу стать. Я должен найти это лучшее.
Лучшее, чем умереть на войне.
(Экзюпери, из переписки)
И когда говор толпы отдалился, как ничтожный шум, в который незачем
вслушиваться, мне привиделся сон.
Скользкая отвесная гора вздымалась над морем. Гром грянул, будто
треснул бурдюк, и растеклась тьма. Я упрямо карабкался к Господу, чтобы
спросить Его о смысле всех вещей, чтобы понять, куда поведет путь
преображений, который так настоятельно Он вменил мне.
Но на вершине горы я увидел лишь большой черный камень -- это и был
Господь.
"Это Он, -- сказал я себе, -- неизменный и вечный". Сказал, потому что
не хотел оставаться в одиночестве.
-- Господи, научи меня, -- взмолился я. -- Мои друзья, сотоварищи,
слуги -- всего лишь говорящие марионетки. Я держу их в руке и передвигаю по
своей воле. Но не их послушливость мучительна для меня -- я рад, если моя
мудрость становится их достоянием. Мучает меня то, что они сделались моим
отражением, и теперь я одинок, словно прокаженный. Я смеюсь, и они смеются.
Я молчу, и они затихают. Моими словами, каждое из которых мне знакомо,
говорят они, будто деревья шумом ветра. Только я наполняю их. Нет для меня
благодетельного обмена, в ответ я всегда слышу лишь собственный голос, он
возвращается ко мне леденящим эхом пустого храма. Почему их любовь повергает
меня в ужас, чего мне ждать от любви, которая множит лишь меня самого?
Мокрый, блестящий гранит каменно молчал.
-- Господи, -- молил я, -- в Твоей воле молчать. Но мне так нужен знак
от Тебя. На соседней ветке сидит ворон, сделай так, чтобы он улетел, когда я
кончу молиться. Он будет взмахом ресниц другого, чем я, и я больше не буду
одинок в этом мире. Темный, неясный, но пусть у нас будет с Тобой разговор.
Подай мне знак, что мне все дано будет понять со временем, я не прошу
большего.
Я перевел глаза на ворона. Он сидел неподвижно. Я упал ниц перед
камнем.
-- Господи, -- сказал я, -- Ты прав во всем. Не Твоему всемогуществу
соблюдать мои жалкие условности. Если бы ворон улетел, мне стало бы еще
горше. Такой знак я мог бы получить от равного, словно бы опять от самого
себя, он был бы опять отражением -- отражением моего желания. Я опять бы
повстречался со своим одиночеством.
Я поднялся с колен и пустился в обратный путь. (Экзюпери, "Цитадель")