О том, какое бывает в нашей жизни странное и страшное затмение сознания, наваждение… рассказ-повесть о нем такова:
Григорий Григорович рассказывает… Мать с соседкой договорились пойди на базар в Опошню. Они не раз ходили туда. Это было обычное селянское делание, даже что то вроде праздника, где они могли и на людей поглядеть и себя показать, но главное скупиться. Утром рано соседка стучала в окно, мать, как всегда опаздывая, быстро собиралась, наспех перекрестясь, наспех закрыв дверной засов хаты и спрятав большой кованый ключ в «стрiху»укр. Она бежала догонять Настю соседку, как всегда не ждавшую и так вместе шествовали на базар.
И вот в один из вечеров договариваются они как всегда о своем обычном походе утром, на базар, в Опошню. Договорились. Вечер спешит к ночи, каждая в своей усадьбе возле домашней худобы «упорались», повечеряли и «на сон грядущий, всех святых помянувше» легли спать.
Как и договорено утром - стук в дверь, мать схвачивается, наспех умывается, кошелку на руку и давай бегом, как всегда, догонять не ждущую, быстроходную соседку Настю. «Насте, Насте пiдожди, куди ти летиш!..» Но та, как всегда, пошла и полетела вперед. «Надворi» не то серело, не то туманная мгла все окутала, но в общем, так как поздняя осень, а время раннее, то было темно. Пока шла селом едва видела постать силует, окликала, догоняла и не так страшно было. Но, как вышла за село, почему то сделалось страшно, пустынно и моторошно, как она говорила. Смотрю, во все глаза вглядываюсь и начинаю сомневаться Настя это или не Настя. Смотрю и вижу вдалеке уже не женский а мужской силует. Через время постать начала приближаться ко мне. Чу! Что за мара? Ужас окутал всю меня с ног до головы. Я уже такая что бы и возвращаться. Уже й перестала звать «Насте, Насте…», потому что голос сделался каким то далеким, ватным, непослушным, словно и не моим.
Когда проходила мимо оврагов, что на подходах села Батьки, мне вообще стало не по себе и захотелось возвращаться. А постать чоловiка стала приближаться ко мне уже не шагами, а прыжками. Я в ужасе перекрестилась и сколько сил крикнула «Сили небеснi!!!» В яры-овраги, что то загремело, загуркотело, застонало, застенало и поверх всего этого грома, шума заслышался надрывный нечеловеческий хохот, хохот как бы сумашедше-божевiльного человека. Я не помня себя от ужаса «щодухуукр.» стремглав побежала назад. Бежала как молодая прудкая коза, где та сила бралась. Вспомнила молодость.
Вбегаю в свое село, на свою улицу, в свой двор, отмыкаю хату. Вскакиваю. В хате темно, «присвiтилаукр.», смотрю на свои часы-ходики, а на них: «Господи заступи, спаси и сохрани!» - час ночи. Я вся трясусь от страха, ночевать сама уже не могла, вся тряслась. Пошла к соседке Насте, разбудила, та «з жаху» «спросоння»укр. тоже перепугалась, только уже моего вида. Рассказала Насте свою полунощную «оказiю» и вже вдвоем разговаривая и успокаивая, поддерживая друг дружку до самого утра не могли уснуть.
Ранний поход на базар был на тот день согласно отложен. Позже, она, паломничая по святым местам, купила себе деревянный резной крест, и он, как высшая охранительная сила, который стоял у нее на покути в центре среди икон и пред которым горела неугасимая лампадка. Гоголевская Полтавщина жива...
***
МИСТИЧЕСКАЯ ГОГОЛЕВСКАЯ ПОЛТАВЩИНА
Сила Крестная будет с нами, во дни и в ночи, во утра и вечера!
ПРЕДИСТОРИЯ ЭТОГО СЛУЧАЯ... В бытность мою в Полтаве иподиаконом у владыки Дамаскина, это
1980 - 1981й годы, я квартировал у пожилого, блаженной памяти, слепого, мудрого Полтавчанина Григория Григоровича, на Алмазном, Калинина 17. О котором полтавцы говорили, что он хоть и слеп, но очень далеко видит.
Я помню благодатный мир его квартиры. В углу стоял большой образ святителя Николая, в киоте, с зелеными большими камнями на широком венце, которого Григорович никогда не видел, но с которого все равно всегда заботливо стирал пыль и по праздникам просил зажигать лампаду. Причем горит или не горит лампада тоже тщательно проверял держа руку над лампадкой. Если тепло идет значит горит, не идет - иди зажигай. Я - как зрячий, есть лампадовжигатель, знаю свою работу, зажигаю золотой огонек.
На кроватью почти круглосуточно разговаривало такое же общительное, как и сам хозяин, радио из которого извлекалась львиная доля новостей и разговорных тем, а также ужасов, страхов, пророчеств о последнем времени.
Сам Григорий Григорович сидит за столом на котором большие железные ящики и делает надомную работу для слепых - складывает картонные ящички и перегородки в них для электроламп. За многие годы он весьма искусно овладел своим делом и его работа, как отзывались заказчики, была самая качественная. Назначались ему даже какие то конкретные денежные премии.
Он был очень верующим и очень православно обрядовым религиозным человеком. У него я прожил дольше всего. За ним ухаживала Мария Панасовна из села Божково, что где то на востоке Полтавшины. Приходил сосед Иван, тоже Григорович, Гайдамака, когда то пономаривший в старом, что на базаре, Преображенском соборе. Приходили в эту квартиру и многие другие верующие Алмазного микрорайона Полтавы, где мы жили, проведать незрящего, посидеть, а главное поговорить о судьбах человеческих, Божиим промыслом заброшенных в этот земной мир и от этих разговоров как то теплей и ясней делалось на душе, жизнь окрашивалась смыслом и интересом. Зимними короткими дням и долгими предолгими вечерами из нас составлялась иногда весьма большая и разговорчивая компания, душой которой был как всегда самый разговорчивый незрячий хозяин Григорий Григорьевич. Так было.
И вот в один из таких вечерков, когда на дворе уже смеркалось, под холодный зимний ветер замерзалось и делалось страшно, холодно, неуютно на улице, в квартире у Григоровича, при собравшихся гостях было как раз наоборот людно, светло, тепло и главное интересно.
Григорий Григорович вспоминает свое детство, своих родных, село Заиченцы, Диканьского, кажется, или Котелевского района(точно не помню). Из его рассказов я понял что Гоголевский дух по прежнему обитает в тех местах и там живущих полтавчанах, он им биологически присущь и прирожден. Можно заключить, что не великий писатель Николай Васильевич Гоголь родил в своей литературе этот тип мистицизма, но как раз наоборот, этот мистицизм, от недр своих, породил, взрастил, создал знаменитого классика с его просто народными, но такими живуче интересными рассказами о бесовщине.
Несколько раз за мое бытование там, я слышал с его уст данный рассказ-притчу приключившуюся с его матерью, который я и описал выше.