несовпа... Динь
.
за этот странный стишок в ленте зацепилась только потому, что, пока вчиталась, в первой половине Питер был для меня - город. и это не казалось странным... только потом разобрала, что ж за Питер такой )
за то и оставлю его здесь. различать 50 оттенков серого )
*
У изголовья - луны будильник. Питеру стукнет на днях полтинник. Память, заросшую паутиной, Питер не бередит. Он не мальчишка, он очень взрослый. Это привычно, стабильно, просто. Но иногда наступает осень - рыжая, словно... Динь!
Питер не может сдержать улыбки: в солнечном лучике пляшут рыбки, бабочки, птички, цветы и зыбкий крохотный силуэт. Питер не спит, но, быть может, бредит? Будит сопящую рядом Венди: милая, кажется, крыша едет? Ты её видишь? Нет?
Венди, конечно, прекрасно видит, чем развлекается милый Питер. Венди давно не сулят открытий сказки и прочий хлам. Что ж, эта Динь - недомерок-призрак, пусть Питер тешит свои капризы, не с секретаршей же, рыжей клизмой, тискаться по углам...
Динь не считает пространство-время, ей лишь увидеть его скорей бы, Питер в ладонях её согреет, скажет - спляши, малыш! Динь засмеётся, конечно, спляшет, ей в этом мире немножко страшно, здесь облака, как кисель вчерашний, капают с серых крыш.
Венди погладит рубашки мужу, сделает завтрак, обед и ужин, Венди умеет плясать не хуже, просто ей недосуг. На горизонте зари полоска. Динь в шутовских маскарадных блёстках, а не в пылинках алмазно-звёздных. Взгляд её прям и сух.
...
Не дёргайся, Джеймс, она всё равно улетит - сквозь стену пройдёт, сквозь тебя, сквозь себя... не удержишь. И всё, что ты можешь сейчас - не стоять на пути. Что может она? Только гнаться за глупой надеждой. В твоих городах много солнца, и моря, и трав, в старинных кувшинах живут всемогущие джинны, там краски щедры и, хвосты горделиво задрав, священные кошки проходят по улицам длинным, и дети танцуют для них под дождём лепестков, и под облаками нестройным серебряным клином на встречу с друзьями из давних лохматых веков, себя осознав, всё летят и летят лимузины... Ты сказочник, Джеймс, ты так щедр, раздавая миры, но ей почему-то летается только в тот город, где Питер выходит под мелким дождём покурить - серьёзен, успешен, женат. И бескрыл. И немолод. В тот город, где нет ни драконов, ни ведьм, ни чудес и где не нужны безнадёжно влюблённые феи. Зачем же он вырос, несносный прыщавый малец? Ведь знал, что его ей никто никогда не заменит...
Она возвращается, Джеймс. Как всегда, с помертвевшим лицом, заплаканным сердцем и снегом на солнечных косах. Укутать, обнять, отогреть, отпоить молоком, глядеть на огонь и рассказывать сказки про осень, и после - стеречь неспокойный нечаянный сон, в который тебе не пройти, разве что невидимкой.
А ты бы всё золото мира поставил на кон, чтоб выиграть счастье для маленькой глупенькой Диньки...
(с) Наталья Партолина
___
за этот странный стишок в ленте зацепилась только потому, что, пока вчиталась, в первой половине Питер был для меня - город. и это не казалось странным... только потом разобрала, что ж за Питер такой )
за то и оставлю его здесь. различать 50 оттенков серого )
*
У изголовья - луны будильник. Питеру стукнет на днях полтинник. Память, заросшую паутиной, Питер не бередит. Он не мальчишка, он очень взрослый. Это привычно, стабильно, просто. Но иногда наступает осень - рыжая, словно... Динь!
Питер не может сдержать улыбки: в солнечном лучике пляшут рыбки, бабочки, птички, цветы и зыбкий крохотный силуэт. Питер не спит, но, быть может, бредит? Будит сопящую рядом Венди: милая, кажется, крыша едет? Ты её видишь? Нет?
Венди, конечно, прекрасно видит, чем развлекается милый Питер. Венди давно не сулят открытий сказки и прочий хлам. Что ж, эта Динь - недомерок-призрак, пусть Питер тешит свои капризы, не с секретаршей же, рыжей клизмой, тискаться по углам...
Динь не считает пространство-время, ей лишь увидеть его скорей бы, Питер в ладонях её согреет, скажет - спляши, малыш! Динь засмеётся, конечно, спляшет, ей в этом мире немножко страшно, здесь облака, как кисель вчерашний, капают с серых крыш.
Венди погладит рубашки мужу, сделает завтрак, обед и ужин, Венди умеет плясать не хуже, просто ей недосуг. На горизонте зари полоска. Динь в шутовских маскарадных блёстках, а не в пылинках алмазно-звёздных. Взгляд её прям и сух.
...
Не дёргайся, Джеймс, она всё равно улетит - сквозь стену пройдёт, сквозь тебя, сквозь себя... не удержишь. И всё, что ты можешь сейчас - не стоять на пути. Что может она? Только гнаться за глупой надеждой. В твоих городах много солнца, и моря, и трав, в старинных кувшинах живут всемогущие джинны, там краски щедры и, хвосты горделиво задрав, священные кошки проходят по улицам длинным, и дети танцуют для них под дождём лепестков, и под облаками нестройным серебряным клином на встречу с друзьями из давних лохматых веков, себя осознав, всё летят и летят лимузины... Ты сказочник, Джеймс, ты так щедр, раздавая миры, но ей почему-то летается только в тот город, где Питер выходит под мелким дождём покурить - серьёзен, успешен, женат. И бескрыл. И немолод. В тот город, где нет ни драконов, ни ведьм, ни чудес и где не нужны безнадёжно влюблённые феи. Зачем же он вырос, несносный прыщавый малец? Ведь знал, что его ей никто никогда не заменит...
Она возвращается, Джеймс. Как всегда, с помертвевшим лицом, заплаканным сердцем и снегом на солнечных косах. Укутать, обнять, отогреть, отпоить молоком, глядеть на огонь и рассказывать сказки про осень, и после - стеречь неспокойный нечаянный сон, в который тебе не пройти, разве что невидимкой.
А ты бы всё золото мира поставил на кон, чтоб выиграть счастье для маленькой глупенькой Диньки...
(с) Наталья Партолина
___