(no subject)
В июле ездил к друзьям в деревню, на север области. Прямая дорога туда на автобусе до Удомли, а там они подберут на машине. Но я нашёл путь более кривой и интересный. Выехал в 4:30 на первой электричке в Бологое. Думал, в ней посплю, но не удалось. Слишком увлекательные пейзажи проплывали за окном: солнце только всходило, лучи шли параллельно земле через густой туман и высвечивали в этом тумане всё как-то непривычно и таинственно.
В Бологом я пересел на пригородный поезд до Сонково. Он шел на восток через болота по однопутной дороге. Первые несколько остановок не было видно ни домов, ни суши. Только пара бетонных плит среди топей, на которых появлялись и исчезали загадочные пассажиры. Иногда и не выходил никто, но двери на всякий случай открывали, наполняя вагон ароматом болотных трав. Поезд состоял всего из двух плацкартных вагонов, рассадка была свободной. Имелись даже проводницы. Возле титана, в проходе, тряслись пакеты-посылки с надписями вроде "Сергей, Максатиха" или "Любовь Мих., д. Шишково". Представить себе такое на главном пути между столицами уже решительно невозможно.
В Удомле меня встречали. Платформа была низкой, я ещё из тамбура увидел Диму с детьми - Тимофеем и Соней, все вместе они кричали "Артём, Артём!" и махали руками. Ожидавшие посадки пассажиры, а их было больше чем в Бологом, озадаченно вертели головами. Я почувствовал себя вернувшимся из Италии Максимом Горьким.
Обнявшись, мы отправились на местный рынок за мясом. Продавали там и дары леса, в том числе землянику, 700 рублей за туесок. Дима купил землянику и отдал дочке: "Держи, Сонечка, ягоды надо есть, они полезные! ".
- Дима - заворчал я - вы две недели сидите в деревне, неужели сами набрать не можете?
- Тëм, детей собирать не заставишь. Скучное занятие, да и комары ещё. Пусть поедят хотя бы так.
На выходе из рынка Соня споткнулась на ровном месте и растянулась на асфальте. Земляника рассыпалась.
Я радостно засмеялся, Тимофей подхватил. Соня, поняв что произошло, заплакала.
- Почему вы смеётесь? - укоризненно сказал Дима - девочка упала, ушиблась. Её нужно пожалеть. Иди сюда, Сонечка!
Я совестливо умолк. Смеялся я не над Соней, но почему мне стало радостно, объяснить тогда не смог. Сейчас могу. Вся эта картина - яркая россыпь земляники на залитом солнцем асфальте, растерянная девочка в сарафанчике, сочувствующие прохожие - всё это выглядело так мило, словно я оказался в советской сказке из детства. Ещё и дворник вышел с настоящей метлой и стал безжалостно сметать ягоды на обочину. Соню, конечно, пожалели, вытерли слезы и купили ещё земляники.
На следующий день мы пошли через лес на речку. Земляники в лесу действительно было много. Сделав пару шагов от тропинки, я набрал горсть душистых ягод и показал детям:
- Смотрите, здесь рублей на пятьдесят! И сейчас сам всë слопаю!
Дети пришли в возбуждение и стали носиться между деревьев, собирая ягоды.
- Артём, смотри, я рублей на семьдесят набрал! - закричал Тимофей.
- Врешь! - сказал я, взглянув внимательно - тут все девяносто!
- Артём, а у меня? - спросила Соня, деловито смахивая с лица комара.
- Ну Тëмер, молодец, замотивировал детей! - довольно произнёс Дима. Я почувствовал себя писателем Паустовским, который вернулся в Мещëрский край.
В Бологом я пересел на пригородный поезд до Сонково. Он шел на восток через болота по однопутной дороге. Первые несколько остановок не было видно ни домов, ни суши. Только пара бетонных плит среди топей, на которых появлялись и исчезали загадочные пассажиры. Иногда и не выходил никто, но двери на всякий случай открывали, наполняя вагон ароматом болотных трав. Поезд состоял всего из двух плацкартных вагонов, рассадка была свободной. Имелись даже проводницы. Возле титана, в проходе, тряслись пакеты-посылки с надписями вроде "Сергей, Максатиха" или "Любовь Мих., д. Шишково". Представить себе такое на главном пути между столицами уже решительно невозможно.
В Удомле меня встречали. Платформа была низкой, я ещё из тамбура увидел Диму с детьми - Тимофеем и Соней, все вместе они кричали "Артём, Артём!" и махали руками. Ожидавшие посадки пассажиры, а их было больше чем в Бологом, озадаченно вертели головами. Я почувствовал себя вернувшимся из Италии Максимом Горьким.
Обнявшись, мы отправились на местный рынок за мясом. Продавали там и дары леса, в том числе землянику, 700 рублей за туесок. Дима купил землянику и отдал дочке: "Держи, Сонечка, ягоды надо есть, они полезные! ".
- Дима - заворчал я - вы две недели сидите в деревне, неужели сами набрать не можете?
- Тëм, детей собирать не заставишь. Скучное занятие, да и комары ещё. Пусть поедят хотя бы так.
На выходе из рынка Соня споткнулась на ровном месте и растянулась на асфальте. Земляника рассыпалась.
Я радостно засмеялся, Тимофей подхватил. Соня, поняв что произошло, заплакала.
- Почему вы смеётесь? - укоризненно сказал Дима - девочка упала, ушиблась. Её нужно пожалеть. Иди сюда, Сонечка!
Я совестливо умолк. Смеялся я не над Соней, но почему мне стало радостно, объяснить тогда не смог. Сейчас могу. Вся эта картина - яркая россыпь земляники на залитом солнцем асфальте, растерянная девочка в сарафанчике, сочувствующие прохожие - всё это выглядело так мило, словно я оказался в советской сказке из детства. Ещё и дворник вышел с настоящей метлой и стал безжалостно сметать ягоды на обочину. Соню, конечно, пожалели, вытерли слезы и купили ещё земляники.
На следующий день мы пошли через лес на речку. Земляники в лесу действительно было много. Сделав пару шагов от тропинки, я набрал горсть душистых ягод и показал детям:
- Смотрите, здесь рублей на пятьдесят! И сейчас сам всë слопаю!
Дети пришли в возбуждение и стали носиться между деревьев, собирая ягоды.
- Артём, смотри, я рублей на семьдесят набрал! - закричал Тимофей.
- Врешь! - сказал я, взглянув внимательно - тут все девяносто!
- Артём, а у меня? - спросила Соня, деловито смахивая с лица комара.
- Ну Тëмер, молодец, замотивировал детей! - довольно произнёс Дима. Я почувствовал себя писателем Паустовским, который вернулся в Мещëрский край.