Тверские чудаки
В каждом городе можно встретить людей, которых так или иначе знают в лицо все местные. Я говорю не о медийных персонах, а о знаменитостях уличных: музыкантах, поэтах и в особенности "городских сумасшедших". Тех кто бескорыстно оживляет пространство и раскрашивает серые будни. Эти люди для городского климата не менее важны чем парки, фонтаны или концерты на площади. Известны случаи когда о местных знаменитостях узнаёт вся страна: Вятский Модник из Кирова, Древарх Просветлённый из Архангельска. В Твери движ в этом плане куда более скромный, однако из трёх небольших историй у меня получился целый сборник. Прошу не делать упрёка за то, что в один ряд я заведомо ставлю эксцентричных экстравертов и людей с возможными психическими отклонениями. Причины не важны, важен терапевтический вклад в атмосферу города :)
Бома
Бому - Сергея Локтева - знали многие. На протяжении нескольких лет, тёплыми субботними вечерами, он стучал на барабанах под пролётом Нового Моста. Место это находится на популярном среди тверчией и гостей города променаде. Грохот барабанов доносился до другого берега, а иногда, по воле ветра и атмосферного давления, был слышен у моста Восточного. Первое время перфомансы Бомы собирали толпу зевак, но постепенно стали привычным летним явлением, будь то цветение каштанов или заход в акваторию Волги четырёхпалубного теплохода. Люди поворачивали голову, на миг прерывали беседу или даже замедляли шаг, но уже вскоре шли дальше, не осознавая до конца из каких частичек создаётся их приятное настроение.
В трёхстах метрах от установки Бомы находилась пристань, к которой по выходным дням причаливали туристические теплоходы класса "река-море". Ступавших на тверскую землю пассажиров встречали жуткие вещи: осыпающееся здание Речного вокзала и большие мохнатые буквы с названием города. Бома был первым на их пути, кто работал на имидж Твери положительно. Из пёстрой компании туристов-пенсионеров раздавались одобрительные возгласы:
- А здесь цивильно!
- Да, люди тоже отдыхают...
- Палыч, беги в каюту за баяном!
Конечно, бывало, к Боме подваливали и пьяные гопники - "Отец, дай постучать!", и юные самородки, которые выдавали уровень игры гораздо более высокий. Всё это он сносил терпеливо, никому не отказывая. Пролёт моста был далеко не единственным его плацдармом. Сергей много лет проработал в Театре Юного Зрителя, был звукорежиссёром в клубе БигБен и часто выступал с музыкальными номерами в тверских заведениях. Меня забавляли его анонсы (пунктуация авторская):
"В ЭТОТ РАЗ ДВА КИЛОГРАММА СВЕЖЕВЫРАЩЕННЫХ НОТ Я СМЕШАЮ С ПЯТЬЮ ГИГА-МЕТРАМИ РИТМА И СЛЕГКА РАЗБАВЛЮ ВСЁ ЭТО ТОННОЙ СОБРАННЫХ ЛЕТОМ В ЛЕСУ АТМОСФЕР.....НЕМНОГО ПОСОЛЮ СИНКОПАМИ И ПРЕДОСТАВЛЮ ЖЕЛУДКУ ВАШИХ УШЕЙ...........................(ИНТРОМИР)"
Ещё немного подробностей я знаю от Ани, жены моего старого товарища. Аня работала в книжном магазине на Речном, куда часто заходил Бома. Покупал он там вовсе не книги, а весьма неожиданные вещи. Например, самый большой в магазине глобус. Платил картой и по тогдашним правилам расписываясь в чеке, рисовал скрипичный ключ. Как-то раз приобрёл нежно-розовый блокнот и такого же цвета шариковую ручку с пёрышком и бусинками на колпачке.
- Это вы для дочки? - неосторожно поинтересовалась Аня, пробивая чек.
- Вовсе нет, - обиделся Бома. - Для себя. Я люблю, чтобы всё сочеталось. Этой красивой ручкой я буду записывать в этот красивый блокнот самые красивые мысли.
Дойдя до дверей он обернулся и добавил: - Они обязательно появятся. Они уже есть!
Бома умер 24 августа 2018. Неожиданная тишина под мостом ошеломила тверичей. Во многих изданиях вышли некрологи. На опоре моста возник мемориал с фото и барабанными палочками, подвешенными на леске. Затем кто-то нарисовал граффити. Правда, вскоре граффити закрасили, а мемориал убрали. Но люди пока ещё помнят.
Алёша.
Признаться, я даже не знаю как зовут следующего персонажа, хотя помню его с раннего детства. Пусть будет Алёша. Мне кажется, его история началась также как и моя, как и у всех городских мальчишек того времени. Мы были влюблены в троллейбусы. В эти огромные рогатые махины с гармошками и без, издающие непонятные звуки изнутри и снаружи, раскрашенные по строгому, но яркому этикету. За рулём которых, будто космический жокей, на многослойном троне из кожзаменителя, яркого пледа и деревянных массажных роликов восседал водитель. Одним поворотом руля он вершил судьбы десятков пассажиров, которые порою в тесноте и давке наполняли его салон.
А если повезёт сесть на переднее сиденье с хорошим обзором, то сколько интересного можно разглядеть в кабине!
Тут и сова, у которой загораются зелёные глаза при открытых дверях, и разные загадочные щёлкающие тумблеры, и банка из-под заморской газировки со спиленной крышкой, в которой трясутся шариковые ручки. Окна по периметру выложены советскими монетами, подобранными строго по номиналу, под потолком раскачиваются спортивные вымпелы, со стен глядят выцветшие переводные картинки и красавицы в купальниках с лентами международных конкурсов. А иногда, на остановках (но не на каждой, по настроению) водитель подносил к устам микрофон и что-то неразборчиво бормотал. Ему не нужно было говорить понятно, это людям в салоне нужно было вслушиваться и трактовать его волю. Но все мальчишки рано или поздно вырастают и любовь к троллейбусам проходит. А Алёша так и остался в детском возрасте. Он проводил всё своё время катаясь бесцельно на транспорте туда и обратно. Из года в год под одному маршруту, от улицы Фрунзе до улицы Комарова. Уже само направление таило в себе странности: туда шесть остановок, а обратно семь. За один раз Алёша проезжал только одну остановку и выходил, чтобы пересесть в следующий троллейбус. Он поднимался в салон с вечной улыбкой на вечно красных щёках, кивал головой кондуктору (его все знали и никогда не брали денег), благоговейно заглядывал в кабину водителя и ловил его взгляд в зеркале. Ехал стоя, держась за поручень, с видом человека который делает важную и приятную работу.
Однажды я стал свидетелем неожиданного происшествия: троллейбус обидел Алёшу. Мы зашли с ним на остановке в Юности, Алёша привычно вышел на следующей, улице Хромова. Троллейбус не торопился закрывать двери и отъезжать, потому что впереди был закрыт железнодорожный переезд. По рельсам неспеша тащился пригородный поезд на Васильевский Мох. Водитель троллейбуса, усатый балагур старой школы, блуждающим взглядом смотрел на прохожих и наткнулся на Алёшу, который стоял на тротуаре. Алёша конечно же во все глаза смотрел на водителя. Усач ему подмигнул, Алёша расплылся в улыбке. Усач сказал "бу!", изобразил на лице испуг, а потом восторг. Алёша обрадовался, подбежал и встал прямо перед кабиной. Наверное, впервые в жизни водитель снизошёл до него столь явно. Алёша стал быстро говорить и махать руками, пытаясь донести нечто важное. Наверное, за эти годы накопилось многое. Водителю почти ничего не было слышно, зато лобовое стекло покрылось капельками слюны. Тем временем поднялся шлагбаум и правый ряд двинулся с места. Но мы продолжали стоять, потому что путь преграждал Алёша. Бдительные бабки в салоне заволновались:
- Почему стоим? Водитель, почему стоим, не едем?!
Водитель слышал шум, но ничего не мог сделать. Он махал Алёше рукой, чтобы тот отошёл, а Алёша лишь радостно кивал в ответ. Водитель нажал на клаксон. Алёша залился смехом и даже подпрыгнул от переполнявших его эмоций. Тогда троллейбус мягко тронулся и легонько толкнул парня. На лице Алёши отразился страх, а может быть даже ужас. Он развернулся, в панике бросился к остановке и спрятался за киоском. Я успел запомнить его испуганные растерянные глаза, которыми он смотрел нам вслед.
Впрочем, кажется данное происшествие никак не отразилось на нём. Алёша продолжал ездить прежним маршрутом, всякий раз по одной остановке. А иногда и по две. Троллейбусное движение в Твери постепенно приходило в упадок. Сократилось количество машин, увеличились интервалы. Вместо стильного дресс-кода борта троллебуйсов покрывались унизительной рекламой. Устаревшие единицы с роскошным интерьером шли на металлолом, а "новые" были совсем не новыми, а списанными из Москвы экземплярами. Кабины в них были бедными и пустыми, углы тронуты ржавчиной. В то время встречая Алёшу я порой всматривался ему в лицо, пытаясь считать эмоции. Испытывает ли он ту же радость, что и прежде? Не превратились ли его поездки в скучную рутину? Осознаёт ли он те изменения, которые происходят с транспортом? Как будто-бы нет. Тот же трепет при входе в салон, та же блаженная улыбка на губах.
Со временем количество маршрутов в городе уменьшилось до трёх, уволили всех кондукторов. Уже никто не встречал входящих пассажиров бдительным вглядом и не отрывал билетик из чёрной сумки. С кресла кондуктора было снято табу и оно, прежде несущее на себе тягу запретного плода, вдруг стало никому не интересным. По последним сведениям троллейбусы в Твери перестанут ходить этой весной. Я всё ещё частенько езжу на них, но Алёшу не видел уже год или даже полтора. Надеюсь, он нашёл себе другое увлечение и закрытие движения не причинит ему боли.
Семён
Доводилось ли вам в погожий денёк бывать на тверской ярмарке? Ах, это чудо что за место! Вдоль торговых рядов суетится народ, зычно надрываются приказчики, звонко переливается гармонь. Натужно пыхтят самовары, бойко расходятся тверские пряники и карельские калитки. Ладно, согласен, гоню :) Тверской рынок в лучшие свои годы предлагал горожанам постоять на картонке, примеряя типичный турецкий ширпотреб. Труженников торговли угощали чаем из пакетиков и выпечкой под названием "самса". Мне там никогда не нравилось. Тем более что самое интересное продавалось на подступах к базару. Вдоль тропинок и тротуаров по выходным дням стихийно выстраивался блошиный рынок.
Старые игрушки, альбомы с марками, подшивки журналов, посуда, инструменты, транзисторы. Куча ненужных, но очень занятных вещей. Сюда нередко заглядывали за реквизитом киношники. Глядя на иной ассортимент - фарфоровый снегирёк с отколотым носом, тридцать шестой том из сорокапятимотника Ленина - понимаешь что продавца привела не жажда наживы, а желание побыть в обществе.
Как-то раз, а это было давненько, ещё при первом сроке Путина, я отправился побродить по рынку. В самом дальнем ряду, на гребне Головинского Вала, где сейчас уже и не стоит никто, заметил мужика с пластинками. Поднялся к нему и склонился над товаром без особой надежды встретить что-то интересное.
Перебирая конверты, я услышал тревожный голос над ухом.
- А мои пластинки не хочешь посмотреть? Взгляни на мои пластинки, пожалуйста.
Я распрямился и увидел круглолицего увальня в очках и с пакетом.
- Изволь, - ответил я - взгляну.
В пакете ничего интересного не нашлось. Но пока я рылся, парень мне заговорщически нашёптывал:
- У меня дома много разных пластинок. Очень большая коллекция. Ты мог бы зайти ко мне и посмотреть. Так-то ко мне никто не приходит. Много разных пластинок, есть интересная музыка.
Парень хотя и говорил необычно, но выглядел добродушно. Мы обменялись телефонами, тогда ещё городскими и на следующей неделе созвонились. Договорились встретиться на Ленинградской заставе. Пока шли от остановки к дому, Семён - так его звали - задавал мне странные вопросы.
- Тебе какие исполнители нравятся? Мне нравятся такие исполнители как Константин Кинчев, Вячеслав Бутусов, Александр Барыкин.
- Мне в целом тоже.
- А кем ты хочешь стать когда вырастешь?
- Мне все говорят, что я уже вырос. А ты?
- Я хочу стать художником.
В разговоре Семён часто повторял одинаковые фразы или неожиданно повышал голос. Умные взрослые мысли удивительным образом сочетались с наивными детскими взглядами. Кинчева он упомянул не просто так, это был своего рода маркетинговый ход по сближению с покупателем, потому что он заметил нашивку "Алиса" у меня на рюкзаке. Но всё это я понял чуть позже. Жил Семён в хрущёвке на Горького. Пластинок у него дома действительно было много. Очень много. Они лежали повсюду: на столе и под столом, в шкафу и на шкафу, на каждом стуле или табурете. Даже на старом полопавшемся паркете возвышались стопки и пирамиды. Все пластинки были "мелодиевскими", многие конверты были рваными. Пока я рылся наугад то здесь, то там, Семён ставил мне музыку на кассетном магнитофоне и делился своими переживаниями: какой-то залётный фраер обещал купить много пластинок, но не пришёл. Чтобы не расстраивать его, я взял в нагрузку много ненужного.
Поскольку выглядел Семён приметно, впоследствии я стал часто замечать его на улицах городах и даже на некоторых тверских концертах. Посещал он выступления только тех групп, которые были ему знакомы по советским винилам. По улицам всегда передвигался быстрым шагом и всякий раз с необычными предметами в руках или подмышкой. Например, с железным чайником. Или с шахматной доской. Иногда, примерно раз в два года, он мне звонил. Всегда на городской и всегда неожиданно. Когда я снимал трубку и говорил "алло", то слышал следующее: - Ну когда ты можешь зайти ко мне? Совсем ко мне не заходишь! Я тебе приготовил новые пластинки!
"Новыми пластинками" он называл старые, найденные в собственных завалах.
В конце разговора Семён обычно просто бросал трубку, не прощаясь. Он презирал ненужные формальности. Один из его звонков я почти случайно записал с помощью голосового модема, но лишь со временем понял какую жемчужину сохранил для потомков. Потому что слушаю эту запись в который раз за пятнадцать лет и всё равно смеюсь. Хитрая и одновременно наивная тактика Семёна по впариванию ненужного винила не может не вызвать улыбку. Многие фразы из этого диалога ("Мне-то всё равно!"; "Если кто в пальто и шляпе - то это я!"; "Нормальная в общем-то музыка") стали крылатыми среди моих друзей.
Сейчас мне люди пишут, что манерой речи Семён напоминает советского инженера в исполнении Антона Лапенко. Пресловутую пластинку Амирамова я у него так и не купил. Но потом она сама случайно попалась мне в магазине. А ещё из разговоров с Семёном мне очень запомнился один момент. Когда я уходил от него с покупками в последний раз, а было это году в 2008, он спросил на пороге:
- А ты не знаешь, когда у нас снова будут выпускать пластинки?
- Я думаю уже никогда - ответил я.
Он оказался прав, а я нет.
Бома
Бому - Сергея Локтева - знали многие. На протяжении нескольких лет, тёплыми субботними вечерами, он стучал на барабанах под пролётом Нового Моста. Место это находится на популярном среди тверчией и гостей города променаде. Грохот барабанов доносился до другого берега, а иногда, по воле ветра и атмосферного давления, был слышен у моста Восточного. Первое время перфомансы Бомы собирали толпу зевак, но постепенно стали привычным летним явлением, будь то цветение каштанов или заход в акваторию Волги четырёхпалубного теплохода. Люди поворачивали голову, на миг прерывали беседу или даже замедляли шаг, но уже вскоре шли дальше, не осознавая до конца из каких частичек создаётся их приятное настроение.
Click to viewВ трёхстах метрах от установки Бомы находилась пристань, к которой по выходным дням причаливали туристические теплоходы класса "река-море". Ступавших на тверскую землю пассажиров встречали жуткие вещи: осыпающееся здание Речного вокзала и большие мохнатые буквы с названием города. Бома был первым на их пути, кто работал на имидж Твери положительно. Из пёстрой компании туристов-пенсионеров раздавались одобрительные возгласы:
- А здесь цивильно!
- Да, люди тоже отдыхают...
- Палыч, беги в каюту за баяном!
Конечно, бывало, к Боме подваливали и пьяные гопники - "Отец, дай постучать!", и юные самородки, которые выдавали уровень игры гораздо более высокий. Всё это он сносил терпеливо, никому не отказывая. Пролёт моста был далеко не единственным его плацдармом. Сергей много лет проработал в Театре Юного Зрителя, был звукорежиссёром в клубе БигБен и часто выступал с музыкальными номерами в тверских заведениях. Меня забавляли его анонсы (пунктуация авторская):
"В ЭТОТ РАЗ ДВА КИЛОГРАММА СВЕЖЕВЫРАЩЕННЫХ НОТ Я СМЕШАЮ С ПЯТЬЮ ГИГА-МЕТРАМИ РИТМА И СЛЕГКА РАЗБАВЛЮ ВСЁ ЭТО ТОННОЙ СОБРАННЫХ ЛЕТОМ В ЛЕСУ АТМОСФЕР.....НЕМНОГО ПОСОЛЮ СИНКОПАМИ И ПРЕДОСТАВЛЮ ЖЕЛУДКУ ВАШИХ УШЕЙ...........................(ИНТРОМИР)"
Ещё немного подробностей я знаю от Ани, жены моего старого товарища. Аня работала в книжном магазине на Речном, куда часто заходил Бома. Покупал он там вовсе не книги, а весьма неожиданные вещи. Например, самый большой в магазине глобус. Платил картой и по тогдашним правилам расписываясь в чеке, рисовал скрипичный ключ. Как-то раз приобрёл нежно-розовый блокнот и такого же цвета шариковую ручку с пёрышком и бусинками на колпачке.
- Это вы для дочки? - неосторожно поинтересовалась Аня, пробивая чек.
- Вовсе нет, - обиделся Бома. - Для себя. Я люблю, чтобы всё сочеталось. Этой красивой ручкой я буду записывать в этот красивый блокнот самые красивые мысли.
Дойдя до дверей он обернулся и добавил: - Они обязательно появятся. Они уже есть!
Бома умер 24 августа 2018. Неожиданная тишина под мостом ошеломила тверичей. Во многих изданиях вышли некрологи. На опоре моста возник мемориал с фото и барабанными палочками, подвешенными на леске. Затем кто-то нарисовал граффити. Правда, вскоре граффити закрасили, а мемориал убрали. Но люди пока ещё помнят.
Алёша.
Признаться, я даже не знаю как зовут следующего персонажа, хотя помню его с раннего детства. Пусть будет Алёша. Мне кажется, его история началась также как и моя, как и у всех городских мальчишек того времени. Мы были влюблены в троллейбусы. В эти огромные рогатые махины с гармошками и без, издающие непонятные звуки изнутри и снаружи, раскрашенные по строгому, но яркому этикету. За рулём которых, будто космический жокей, на многослойном троне из кожзаменителя, яркого пледа и деревянных массажных роликов восседал водитель. Одним поворотом руля он вершил судьбы десятков пассажиров, которые порою в тесноте и давке наполняли его салон.
А если повезёт сесть на переднее сиденье с хорошим обзором, то сколько интересного можно разглядеть в кабине!
Тут и сова, у которой загораются зелёные глаза при открытых дверях, и разные загадочные щёлкающие тумблеры, и банка из-под заморской газировки со спиленной крышкой, в которой трясутся шариковые ручки. Окна по периметру выложены советскими монетами, подобранными строго по номиналу, под потолком раскачиваются спортивные вымпелы, со стен глядят выцветшие переводные картинки и красавицы в купальниках с лентами международных конкурсов. А иногда, на остановках (но не на каждой, по настроению) водитель подносил к устам микрофон и что-то неразборчиво бормотал. Ему не нужно было говорить понятно, это людям в салоне нужно было вслушиваться и трактовать его волю. Но все мальчишки рано или поздно вырастают и любовь к троллейбусам проходит. А Алёша так и остался в детском возрасте. Он проводил всё своё время катаясь бесцельно на транспорте туда и обратно. Из года в год под одному маршруту, от улицы Фрунзе до улицы Комарова. Уже само направление таило в себе странности: туда шесть остановок, а обратно семь. За один раз Алёша проезжал только одну остановку и выходил, чтобы пересесть в следующий троллейбус. Он поднимался в салон с вечной улыбкой на вечно красных щёках, кивал головой кондуктору (его все знали и никогда не брали денег), благоговейно заглядывал в кабину водителя и ловил его взгляд в зеркале. Ехал стоя, держась за поручень, с видом человека который делает важную и приятную работу.
Однажды я стал свидетелем неожиданного происшествия: троллейбус обидел Алёшу. Мы зашли с ним на остановке в Юности, Алёша привычно вышел на следующей, улице Хромова. Троллейбус не торопился закрывать двери и отъезжать, потому что впереди был закрыт железнодорожный переезд. По рельсам неспеша тащился пригородный поезд на Васильевский Мох. Водитель троллейбуса, усатый балагур старой школы, блуждающим взглядом смотрел на прохожих и наткнулся на Алёшу, который стоял на тротуаре. Алёша конечно же во все глаза смотрел на водителя. Усач ему подмигнул, Алёша расплылся в улыбке. Усач сказал "бу!", изобразил на лице испуг, а потом восторг. Алёша обрадовался, подбежал и встал прямо перед кабиной. Наверное, впервые в жизни водитель снизошёл до него столь явно. Алёша стал быстро говорить и махать руками, пытаясь донести нечто важное. Наверное, за эти годы накопилось многое. Водителю почти ничего не было слышно, зато лобовое стекло покрылось капельками слюны. Тем временем поднялся шлагбаум и правый ряд двинулся с места. Но мы продолжали стоять, потому что путь преграждал Алёша. Бдительные бабки в салоне заволновались:
- Почему стоим? Водитель, почему стоим, не едем?!
Водитель слышал шум, но ничего не мог сделать. Он махал Алёше рукой, чтобы тот отошёл, а Алёша лишь радостно кивал в ответ. Водитель нажал на клаксон. Алёша залился смехом и даже подпрыгнул от переполнявших его эмоций. Тогда троллейбус мягко тронулся и легонько толкнул парня. На лице Алёши отразился страх, а может быть даже ужас. Он развернулся, в панике бросился к остановке и спрятался за киоском. Я успел запомнить его испуганные растерянные глаза, которыми он смотрел нам вслед.
Впрочем, кажется данное происшествие никак не отразилось на нём. Алёша продолжал ездить прежним маршрутом, всякий раз по одной остановке. А иногда и по две. Троллейбусное движение в Твери постепенно приходило в упадок. Сократилось количество машин, увеличились интервалы. Вместо стильного дресс-кода борта троллебуйсов покрывались унизительной рекламой. Устаревшие единицы с роскошным интерьером шли на металлолом, а "новые" были совсем не новыми, а списанными из Москвы экземплярами. Кабины в них были бедными и пустыми, углы тронуты ржавчиной. В то время встречая Алёшу я порой всматривался ему в лицо, пытаясь считать эмоции. Испытывает ли он ту же радость, что и прежде? Не превратились ли его поездки в скучную рутину? Осознаёт ли он те изменения, которые происходят с транспортом? Как будто-бы нет. Тот же трепет при входе в салон, та же блаженная улыбка на губах.
Со временем количество маршрутов в городе уменьшилось до трёх, уволили всех кондукторов. Уже никто не встречал входящих пассажиров бдительным вглядом и не отрывал билетик из чёрной сумки. С кресла кондуктора было снято табу и оно, прежде несущее на себе тягу запретного плода, вдруг стало никому не интересным. По последним сведениям троллейбусы в Твери перестанут ходить этой весной. Я всё ещё частенько езжу на них, но Алёшу не видел уже год или даже полтора. Надеюсь, он нашёл себе другое увлечение и закрытие движения не причинит ему боли.
Семён
Доводилось ли вам в погожий денёк бывать на тверской ярмарке? Ах, это чудо что за место! Вдоль торговых рядов суетится народ, зычно надрываются приказчики, звонко переливается гармонь. Натужно пыхтят самовары, бойко расходятся тверские пряники и карельские калитки. Ладно, согласен, гоню :) Тверской рынок в лучшие свои годы предлагал горожанам постоять на картонке, примеряя типичный турецкий ширпотреб. Труженников торговли угощали чаем из пакетиков и выпечкой под названием "самса". Мне там никогда не нравилось. Тем более что самое интересное продавалось на подступах к базару. Вдоль тропинок и тротуаров по выходным дням стихийно выстраивался блошиный рынок.
Старые игрушки, альбомы с марками, подшивки журналов, посуда, инструменты, транзисторы. Куча ненужных, но очень занятных вещей. Сюда нередко заглядывали за реквизитом киношники. Глядя на иной ассортимент - фарфоровый снегирёк с отколотым носом, тридцать шестой том из сорокапятимотника Ленина - понимаешь что продавца привела не жажда наживы, а желание побыть в обществе.
Как-то раз, а это было давненько, ещё при первом сроке Путина, я отправился побродить по рынку. В самом дальнем ряду, на гребне Головинского Вала, где сейчас уже и не стоит никто, заметил мужика с пластинками. Поднялся к нему и склонился над товаром без особой надежды встретить что-то интересное.
Перебирая конверты, я услышал тревожный голос над ухом.
- А мои пластинки не хочешь посмотреть? Взгляни на мои пластинки, пожалуйста.
Я распрямился и увидел круглолицего увальня в очках и с пакетом.
- Изволь, - ответил я - взгляну.
В пакете ничего интересного не нашлось. Но пока я рылся, парень мне заговорщически нашёптывал:
- У меня дома много разных пластинок. Очень большая коллекция. Ты мог бы зайти ко мне и посмотреть. Так-то ко мне никто не приходит. Много разных пластинок, есть интересная музыка.
Парень хотя и говорил необычно, но выглядел добродушно. Мы обменялись телефонами, тогда ещё городскими и на следующей неделе созвонились. Договорились встретиться на Ленинградской заставе. Пока шли от остановки к дому, Семён - так его звали - задавал мне странные вопросы.
- Тебе какие исполнители нравятся? Мне нравятся такие исполнители как Константин Кинчев, Вячеслав Бутусов, Александр Барыкин.
- Мне в целом тоже.
- А кем ты хочешь стать когда вырастешь?
- Мне все говорят, что я уже вырос. А ты?
- Я хочу стать художником.
В разговоре Семён часто повторял одинаковые фразы или неожиданно повышал голос. Умные взрослые мысли удивительным образом сочетались с наивными детскими взглядами. Кинчева он упомянул не просто так, это был своего рода маркетинговый ход по сближению с покупателем, потому что он заметил нашивку "Алиса" у меня на рюкзаке. Но всё это я понял чуть позже. Жил Семён в хрущёвке на Горького. Пластинок у него дома действительно было много. Очень много. Они лежали повсюду: на столе и под столом, в шкафу и на шкафу, на каждом стуле или табурете. Даже на старом полопавшемся паркете возвышались стопки и пирамиды. Все пластинки были "мелодиевскими", многие конверты были рваными. Пока я рылся наугад то здесь, то там, Семён ставил мне музыку на кассетном магнитофоне и делился своими переживаниями: какой-то залётный фраер обещал купить много пластинок, но не пришёл. Чтобы не расстраивать его, я взял в нагрузку много ненужного.
Поскольку выглядел Семён приметно, впоследствии я стал часто замечать его на улицах городах и даже на некоторых тверских концертах. Посещал он выступления только тех групп, которые были ему знакомы по советским винилам. По улицам всегда передвигался быстрым шагом и всякий раз с необычными предметами в руках или подмышкой. Например, с железным чайником. Или с шахматной доской. Иногда, примерно раз в два года, он мне звонил. Всегда на городской и всегда неожиданно. Когда я снимал трубку и говорил "алло", то слышал следующее: - Ну когда ты можешь зайти ко мне? Совсем ко мне не заходишь! Я тебе приготовил новые пластинки!
"Новыми пластинками" он называл старые, найденные в собственных завалах.
В конце разговора Семён обычно просто бросал трубку, не прощаясь. Он презирал ненужные формальности. Один из его звонков я почти случайно записал с помощью голосового модема, но лишь со временем понял какую жемчужину сохранил для потомков. Потому что слушаю эту запись в который раз за пятнадцать лет и всё равно смеюсь. Хитрая и одновременно наивная тактика Семёна по впариванию ненужного винила не может не вызвать улыбку. Многие фразы из этого диалога ("Мне-то всё равно!"; "Если кто в пальто и шляпе - то это я!"; "Нормальная в общем-то музыка") стали крылатыми среди моих друзей.
Сейчас мне люди пишут, что манерой речи Семён напоминает советского инженера в исполнении Антона Лапенко. Пресловутую пластинку Амирамова я у него так и не купил. Но потом она сама случайно попалась мне в магазине. А ещё из разговоров с Семёном мне очень запомнился один момент. Когда я уходил от него с покупками в последний раз, а было это году в 2008, он спросил на пороге:
- А ты не знаешь, когда у нас снова будут выпускать пластинки?
- Я думаю уже никогда - ответил я.
Он оказался прав, а я нет.