М.
в понедельник к нам пришёл стажёр-кассир удивительной красоты. красоты вопиющей и несомненной, которую невозможно не заметить, не отреагировать. про которую даже говорить как-то неловко, о ней куда проще молчать. и весь день я молчала в компании с захваченным дыханием. жалела, что не могу нарисовать его прямо сейчас, мне необходимо было что-то цветное. потому что речь тут, возможно, даже больше о цветах, чем линиях. хотя о линиях, конечно, тоже. брови, идущие исключительно вверх. скулы и подбородок, которые до сих пор я привыкла видеть лишь на своих рисунках. причёска юного молко и ресницы... да я даже не знаю, у кого такие ресницы. разумеется, родинка над губой и губы той формы, о которой мечтают все девочки и стеснятся мальчики. волосы какого-то редкого оттенка каштанового, который я не решусь даже описать. ну, и конечно, словно насмешка над всеми нами, оливковая кожа, которая одновременно кажется смуглой и фарфоровой. но и это ещё не всё. таким мальчикам свойственно - или положено, я не знаю - существовать исключительно с надменным выражением лица. смотреть мимо и вообще находится в нашем бренном мире лишь фактически. поэтому к кассе я направилась походкой восхищённого зрителя, приближающегося к давиду верроккьо и, естественно, не рассчитывающего ни на какой контакт с шедевром. я смотрю на него, смотрю, наверное, слишком долго, и он улыбается мне, улыбается такой улыбкой, которую следовало бы запретить людям с таким оттенком кожи и чертами лица. потому что это какое-то невообразимое совершенно сочетание: невозможно быть красивым такой холодной красотой и быть при этом таким милым! как уж тут не забывать дышать.
я даже не уверена, что хочу, чтобы он остался у нас. как-то это уж слишком, вот правда.