Евгений Водолазкин - Лавр
"Лавр" стал лауреатом Большой книги и финалистом Русского Букера за прошедший 2013 год, о нем хорошо отзываются в блогах. Конечно же стало интересно. И каникулы как раз, не только в метро почитать можно.
Впечатление получилось смешанное. Если бы кто спросил совета, читать или нет, я бы долго мялся, но в итоге пожалуй не стал бы советовать.
Автор - специалист по древнеславянской письменности, в определённом смысле историк. Действие романа происходит на рубеже XV и XVI веков. На Руси часто свирепствует чума (о чем не часто упоминают в отличие от эпидемий в Западной Европе) и ожидается конец света (7000 лет от сотворения мира). На этом историческом фоне разворачивается сага о жизни человека по имени Арсений, точнее об искуплении им одной трагической ошибки, допущенной в юности.
Что понравилось.
1. Исторический контекст и личность героя. Врач в Средневековье - часто ли встретишь такого персонажа? Тема врача и чумы вызывает в памяти "Чуму" Камю. И можно было бы предположить тут полемику с Камю. Но как-то я сомневаюсь в столь широком замахе автора.
2. Некоторые куски жизнеописания героя, относящиеся к его подвижнечеству на Руси. Особенно гениальны фрагменты жизни псковских юродивых. Только ради этих фрагментов и пункта 3 я бы рекомендовал читать книгу.
3. Манера повествования, язык. Это, пожалуй, самое интересное в романе. Сам по себе язык у Водолазкина не больно-то цветист. Нет каких-то особенных метафор, эпитетов. Но вот игра на разных эпохах языка потрясающая. В одной фразе герой может начать изъясняться на старославянском, продолжить на обычном современном разговорном, а закончить какой-нибудь СМИшной канцелярской формулировкой. Или наоборот: "Приходится с горечью констатировать, сказала настоятельница, что травмы пострадавшего мало совместимы с жизнью. Впрочем, смерть для брата нашего Устина не является предметом совсем уж незнакомым: брат наш Устин мертва себе еще в житии состави. Благоюродивый Устин яко оплакания достоин хождаше, обаче внутренний человек в нем обновися. Прожив бездомно, сей брат наш кущи своя на небесех водрузи." И весь текст такой. Причём фразы на старославянском не выглядят чужеродными вставками, цитатами. Одно перетекает в другое. Такая игра эпохами языка вводит в текст игру самого времени. Будто написанная автором Русь - разрисованное морозом стекло, и среди картинок с заснеженными елями, санями, столбами дымов, что поднимаются над деревянными русскими градами, продышали дырочку и "...из-под снега полезла вся лесная неопрятность - прошлогодние листья, потерявшие цвет обрывки тряпок и потускневшие пластиковые бутылки.", - родной XXI век.
4. Ирония, не переходящая, впрочем, в повсеместный сарказм. "На Руси Амброджо Флеккиа появился то ли в 1477-м, то ли в 1478 году. В Пскове, куда его направил купец Ферапонт, итальянца встретили сдержанно, но без враждебности. Его принимали как человека, чьи цели не вполне ясны. Когда же убедились, что конец света является единственным его интересом, к нему стали относиться теплее. Выяснение времени конца света многим казалось занятием почтенным, ибо на Руси любили масштабные задачи."
В последних двух пунктах, пожалуй, привет Пелевину и Сорокину.
Что не понравилось.
1. Жанр саги, жизнеописания подразумевает перемены в герое, динамику. И сам автор это знает: подчёркивает, мол, четыре имени наш герой сменил, четыре отдельных жизни прожил. Да, всё так. Но вот в душе - статика. Весь роман герой являет чудеса веры и святости, проявляющиеся в целительском даре, сомневается в выбранном пути, ища знака свыше (какой ещё знак нужен, когда разве что мёртвых воскрешать не выходит?) и вполне ожидаемо достигает спасения. В то время как вокруг него кровь рекой, автоматные очереди и падающие вертолеты чума, разбойники на дорогах и темнота в умах. Эдакий духовный боевик.
2. Тема веры, тема Бога. Это очень сложно. Чтобы об этом писать, наверное нужно быть Достоевским или Толстым, или где-то рядом. То ли жизненный опыт, то ли ум, то ли фанатизм, то ли интуиция... В "Лавре" эта тема очевидно опорная, без неё никак. И вот она-то по-моему не удалась. Местами интересные размышления встречаются, но в целом звучит одна и та же струна. Эта нота понятна, и конечно найдет отклик у верующих. Но обсудить-то в общем-то нечего, опять же статика. Отсюда мои сомнения в какой-либо намеренной полемике с Камю. Не тот уровень.
3. Непонятная и рыхлая глава о паломничестве героя в Иерусалим, больше напоминающая кусок приключенческого романа, но написанный наспех. О самом Иерусалиме пара разрозненных абзацев в последующей главе. Автор явно имеет в виду, что для героя посещение этого города было важным этапом, но пишет об этом гораздо меньше, чем о любой из встреч с разбойниками.
4. Когда автору надо чем-то заполнить некий период жизни Арсения, следует перечень тех, кого он исцелил, от чего исцелил и как исцелил. Таких перечней на роман штук пять наверное наберется. Жития святых.
5. Тут и там разбросаны куски, будто выдранные из Википедии (конечно не оттуда, автор явно в теме без всяких википедий, но не суть). То перечень целебных трав (я список кораблей прочёл до середины...), то особенности киевской средневековой таможни, то занудные средневековые теории об океанских водах. Не то Жюль Верн, не то Умберто Эко "Острова накануне". В этом смысле мне куда более по душе подход Алексея Иванова, который без всяких (явных) пояснений безжалостно бросает читателя в незнакомые ему среду, контекст, время, через которые приходится поначалу продираться с трудом, но потом вдруг ощущаешь себя в них вполне органично. Как? Когда? Непонятно.
И того. Пока читаешь - от каких-то отдельных мест получаешь удовольствие, на каких-то становится просто скучно, цель их введения в текст непонятна. Герой привлекателен, за него переживаешь, но слишком много елея. Как жития святых - нормально. Как книга на подумать - слабо.
Цитата:
"Всякий на Руси знает, что юродивых бить, это самое, нельзя.
Фома громко рассмеялся:
Поясняя свою мысль, прибегну к парадоксу. Юродивых потому и бьют, что бить их нельзя. Известно ведь, что всякий бьющий юродивого - злодей.
А кто же еще, согласились завеличские.
То-то, сказал юродивый Фома. А русский человек благочестив. Он знает, что юродивый должен претерпеть страдание, и идет на грех, чтобы обеспечить ему это страдание. Кто-то же должен быть злодеем, а? Кто-то же должен быть способен побить или там, допустим, убить юродивого, как вы считаете?
Ну, это самое, заволновались завеличские. Бить - еще куда ни шло, но убивать - разве же это благочестие? Смертный, если можно так выразиться, грех.
Твою дивизию, в сердцах воскликнул юродивый Фома. Так ведь русский человек - он не только благочестив. Докладываю вам на всякий случай, что еще он бессмыслен и беспощаден, и всякое дело может у него запросто обернуться смертным грехом. Тут ведь грань такая тонкая, что вам, сволочам, и не понять."