Beyond the Red Door
Идут недели и месяцы, а я все ловлю себя на мысли, что упускаю ситуацию, что нужно было попасть в этом году на Венецианскую Биеннале. Сейчас, в эти последние дни, заканчивается там выставка Михаила Рогинского - одна из крупнейших ретроспектив, на которой, по-хорошему, надо бы несколько дней подряд побывать, как в музее, на которую имело бы смысл привести студентов, устраивать семинары, дискуссии - что для художников, что для искусствоведов. Особенную ценность для меня представляет периодизация: экспонирование работ отдельными корпусами-периодами (размеченными хотя бы в первом приближении).
Читала критику кураторского подхода (http://www.colta.ru/articles/art/3631), в какой-то части согласна с ней, но видимо, такие серьезные задачи никогда не могут быть решены однократно. Рогинский описал советскую и постсоветскую реальность одновременно в нескольких регистрах, и чтобы найти для этого адекватные слова, нужно прожить какое-то время с этим ощущением изоляции, почувствовать соединение монументальности и невесомости в его работе с пространством, понять высокую роль условности в его вещах, которые и до сих пор часто понимаются буквально.
Для меня Рогинский в живописи второй половины века был и остается центральной фигурой с тех пор, как я увидела его вещи в начале 2000-х. Он повернул все мое восприятие живописи, заставил осознать непрерывность живописной традиции довоенного и послевоенного времени, в конечном итоге именно его вещи мотивировали интерес к тридцатым годам. К его оптике мысль возвращается ежедневно в разговорах на кухне, в научной деятельности, в искусстве.Те координаты, которые он задал, еще не осознаны до конца, тот взгляд на предметный мир поздних сороковых-семидесятых, который он предложил, все еще остается остро значимым и в какой-то мере непонятым. Рогинский почти единственный в своем кругу настаивал на уходе от плоской социальности, видел политическое через пластическое, пластическое всегда было на первом месте. Нет, это не Хоппер, не Раушенберг, это энциклопедия нашего сознания, с которым мы и сами до сих пор не знаем, как поступить.
работы и другая информация https://www.facebook.com/MikhailRoginsky
http://roginskiy.org/
Фото Ю. Пальмин, archi.ru
Читала критику кураторского подхода (http://www.colta.ru/articles/art/3631), в какой-то части согласна с ней, но видимо, такие серьезные задачи никогда не могут быть решены однократно. Рогинский описал советскую и постсоветскую реальность одновременно в нескольких регистрах, и чтобы найти для этого адекватные слова, нужно прожить какое-то время с этим ощущением изоляции, почувствовать соединение монументальности и невесомости в его работе с пространством, понять высокую роль условности в его вещах, которые и до сих пор часто понимаются буквально.
Для меня Рогинский в живописи второй половины века был и остается центральной фигурой с тех пор, как я увидела его вещи в начале 2000-х. Он повернул все мое восприятие живописи, заставил осознать непрерывность живописной традиции довоенного и послевоенного времени, в конечном итоге именно его вещи мотивировали интерес к тридцатым годам. К его оптике мысль возвращается ежедневно в разговорах на кухне, в научной деятельности, в искусстве.Те координаты, которые он задал, еще не осознаны до конца, тот взгляд на предметный мир поздних сороковых-семидесятых, который он предложил, все еще остается остро значимым и в какой-то мере непонятым. Рогинский почти единственный в своем кругу настаивал на уходе от плоской социальности, видел политическое через пластическое, пластическое всегда было на первом месте. Нет, это не Хоппер, не Раушенберг, это энциклопедия нашего сознания, с которым мы и сами до сих пор не знаем, как поступить.
работы и другая информация https://www.facebook.com/MikhailRoginsky
http://roginskiy.org/
Фото Ю. Пальмин, archi.ru