Печаль. Умер диакон Борис Сорокин, премьер-министр Боря С. из "Москвы - Петушков". Последний из могикан и первый, с которого все началось. Именно Сорокин познакомил Ерофеева с "первенцем", Вадимом Тихоновым, а потом ввел в его круг Черноусого (Игоря Авдиева), Ольгу Седакову и других. Без него поэмы бы не было, или она была бы не такой.
"Лучше сделаем вот как: все пойдем в луга готовить пунш, а Борю закроем на замок. Поскольку это человек высоких моральных качеств, пусть он тут сидит и формирует кабинет... Мою речь прервали овации, и пленум прикрылся; окрестные луга озарились синим огнем." (Москва - Петушки)
Я познакомился с БС, когда ему было уже под 80, и несколько раз был у них с Тамарой Васильевной дома. Это был оригинальный человек, с ним было интересно. Борис Александрович знал гигантское количество стихов наизусть, и сам писал стихи, хотя не афишировал это. Иногда среди разговора он начинал цитировать и читать, - к месту, конечно, - и свое, и чужое. Из чужого - Заболоцкого, например. "Лодейникова" читал. Или это:
Бездонная чаша прозрачной воды Сияла и мыслила мыслью отдельной, Так око больного в тоске беспредельной При первом сиянье вечерней звезды, Уже не сочувствуя телу больному, Горит, устремленное к небу ночному. И толпы животных и диких зверей, Просунув сквозь елки рогатые лица, К источнику правды, к купели своей Склонились воды животворной напиться.
Рогатые лица...
Или хрестоматийного скворца. За скворца я особо благодарен БС, - я знал эти стихи до него, но не любил.
Уступи мне, скворец, уголок, Посели меня в старом скворешнике. Отдаю тебе душу в залог За твои голубые подснежники
неторопливо продекламировал БС, с таким мягким "ж" в подснежниках, - (почти таким же мягким, как "ш" в скворешнике и душе) - что мне не вопроизвести. Раскрылось очарование стиха, его весенний запах.
С Заболоцким, как и вообще с Серебряным веком, с европейской философией, с Библией, Сорокина познакомил Ерофеев. В то время БС был одним из просвещаемых им студентов-филологов Владимирского пединститута. Когда оттуда изгоняли Ерофеева - не за учебу, а, в основном, за вредное влияние на студентов - некоторых его друзей отчислили вместе с ним. Сорокин рассказывал, что ушел сам, в знак протеста, несмотря на уговоры декана. "Сказал, что ухожу, потому что Венедикта выгнали ни за что".
Встреча с Ерофеевым открыла БС недоступную студенту провинциального вуза культуру, привела - благодаря той, общажной, Библии - в церковь, во многом сформировала как личность. Но та же встреча, вероятно, не дала ему реализоваться профессионально, а задатки у этого очень восприимчивого к знаниям человека, были большие. БС не захотел быть советским педагогом, делать советскую карьеру. ("Веня заразил меня ненавистью к большевикам", - говорил он мне). До прихода в храм работал сторожем, потом - в котельной, потом еще кем-то... Так же поступили многие ерофеевские друзья и последователи. Во Владимире их называли сектой, но это было куда больше похоже на литературные общества XIX века, со всей спецификой окружающих реалий, конечно. Это был род культурного диссидентства. Оставаться внизу общественной лестницы, и на каждую ступеньку - по плевку - девиз из "Москвы - Петушков" брался ими на щит вполне серьезно.
Жалел ли потом об этом БС, или считал пройденную дорогу правильной?
Как бы то ни было, с Ерофеевым была своя связь, и свои счеты. Вспоминал его БС, как и многих своих покойных товарищей, без всякого елея - наоборот, порой довольно злословно, и даже не без яда. Хотя и со всегдашней улыбкой. Мне казалось, я понимал отчего это, но некое посмертное напряжение, существовавшее между ними, меня огорчало. Огорчало до тех пор, пока в один из своих последних визитов к Сорокиным не увидел очаровательную сцену, как бы взятую из "Старосветских помещиков".
Добрейшая Тамара Васильевна, угощая меня чаем, сказала про Ерофеева что-то осуждающее. Мол, словами нехорошими он выражался, и вообще все вокруг него спились... И тут Борис Александрович, - благостный старец с улыбкой в белоснежной бороде, - вдруг преобразился, и стал Ерофеева горячо защищать: "Ну кто спился, кто? Ты скажи! Вот я разве - спился? Я обязан ему своим образованием..." Чтобы перевести разговор в другое русло, я рассказал Тамаре Васильевне о детстве Ерофеева, репрессированном отце, детдоме. "Боречка, - тут же растаяла Тамара Васильевна. - А почему ты мне ничего этого не рассказывал? Все больше о том, как вы пили..."
Тамара Васильевна ушла в прошлом году, Борис Александрович в этом. "Теперь они вместе" - как говорят в таких случаях. Надеюсь, что так.
Борис Сорокин, начало 1980-х. Фотография Игоря Авдиева