о полонянках
Увидела сегодня у Ники Батхен очень пронзительное и горькое стихотворение. И внезапно подумала о судьбе полонянок. Тех женщин и девушек, что угоняли в татарский, польский, литовский и еще один Бог знает чей плен.
Как складывалась потом их жизнь?
Большинство, скорее всего, погибали. Большая часть оставались там до смерти, рожали детей, обихаживали новых господ, стремительно старились, ну и вливались как-то в жизнь новой Родины, куда деваться-то...
Кто-то вырывался наверх. Но их единицы, таких, как, например, Роксолана (если она вообще была полонянкой).
"...Ах, недолго у матушки ты пожила,
Незадачливая девчонка!
Умыкнул басурман из родного села,
Как мешок,
Поперек перекинув седла.
Ты ему татарчонка в плену родила,
Косоглазого, как зайчонка.
Время шло.
Ты считалась покорной женой.
Попривыкла к смешному зайчонку -
Родной..."
(с) Ю.Друнина
А вот те, кто возвращался? Что их ждало? Они ведь тоже были, пусть в единичных количествах.
Если кто-то вообще возвращался, что они встречали дома? Как к ним относились родные, односельчане, подруги?
Отворачивались с презрением, как от грязной, "подстилки чужой"?
Помогали и жалели?
Отрекались от них?
Ох, что-то кажется мне, что отношение к пленным у нас всегда было... гм... своеобразным.
А вот стихи Ники:
Возвращаться из татарского плена,
Зная, что проклята до тысячного колена,
Зная, что порченая, выжженая гнилая,
Зная, что дома - ни дымка из трубы, ни лая…
Бесконечно брести, пачкать красным слепую глину.
Бесполезно кричать «прости» и ползти с повинной,
Никому не нужна перекошенная утроба,
Нету денег ни на попа, ни на крышку гроба.
У родни, тех кто выжил, новые злые жены.
Из татарского плена - хуже, чем прокаженной…
Все равно - шаг за шагом, туда, где стоят утесы.
Вместо туч золотых у них маленькие березы.
И куница живет в дупле и стрекочет сойка.
И вороны смеются - горько, подруга, горько.
Ты вернулась, не опустилась и не сломалась.
Пусть от целого сердца осталась такая малость.
Но под ребрами бьется, и руки не опускаются,
И русалка как будто щука в реке плескается.
И любимый кается - потерял, мол, не спас, не выкупил.
И уходит в деревню заниматься делишками невеликими.
И на этой ноте идеального одиночества
Ты берешь и врастаешь в землю и уже ничего не хочется -
Ни столбом замереть, ни родиться женой Иакова…
Смерть и верность читаются плохо.
А пишутся - одинаково.
Как складывалась потом их жизнь?
Большинство, скорее всего, погибали. Большая часть оставались там до смерти, рожали детей, обихаживали новых господ, стремительно старились, ну и вливались как-то в жизнь новой Родины, куда деваться-то...
Кто-то вырывался наверх. Но их единицы, таких, как, например, Роксолана (если она вообще была полонянкой).
"...Ах, недолго у матушки ты пожила,
Незадачливая девчонка!
Умыкнул басурман из родного села,
Как мешок,
Поперек перекинув седла.
Ты ему татарчонка в плену родила,
Косоглазого, как зайчонка.
Время шло.
Ты считалась покорной женой.
Попривыкла к смешному зайчонку -
Родной..."
(с) Ю.Друнина
А вот те, кто возвращался? Что их ждало? Они ведь тоже были, пусть в единичных количествах.
Если кто-то вообще возвращался, что они встречали дома? Как к ним относились родные, односельчане, подруги?
Отворачивались с презрением, как от грязной, "подстилки чужой"?
Помогали и жалели?
Отрекались от них?
Ох, что-то кажется мне, что отношение к пленным у нас всегда было... гм... своеобразным.
А вот стихи Ники:
Возвращаться из татарского плена,
Зная, что проклята до тысячного колена,
Зная, что порченая, выжженая гнилая,
Зная, что дома - ни дымка из трубы, ни лая…
Бесконечно брести, пачкать красным слепую глину.
Бесполезно кричать «прости» и ползти с повинной,
Никому не нужна перекошенная утроба,
Нету денег ни на попа, ни на крышку гроба.
У родни, тех кто выжил, новые злые жены.
Из татарского плена - хуже, чем прокаженной…
Все равно - шаг за шагом, туда, где стоят утесы.
Вместо туч золотых у них маленькие березы.
И куница живет в дупле и стрекочет сойка.
И вороны смеются - горько, подруга, горько.
Ты вернулась, не опустилась и не сломалась.
Пусть от целого сердца осталась такая малость.
Но под ребрами бьется, и руки не опускаются,
И русалка как будто щука в реке плескается.
И любимый кается - потерял, мол, не спас, не выкупил.
И уходит в деревню заниматься делишками невеликими.
И на этой ноте идеального одиночества
Ты берешь и врастаешь в землю и уже ничего не хочется -
Ни столбом замереть, ни родиться женой Иакова…
Смерть и верность читаются плохо.
А пишутся - одинаково.