(no subject)
А между тем, кому-то Иерусалим с его навязчивыми "красавица, подожди!" - как леденец на палочке
В Иерусалиме всегда прохладно и светло. В Иерусалиме так прекрасно, как только может быть только в Иерусалиме. И, несмотря на то, что нет иерусалимской смеси, нет сил даже расстраиваться -- ты уже в Иерусалиме. И выдыхаешь-выплёвываешь -- мне, пожалуйста, шварму! Только побольше острого, побольше хумуса, ещё много-много фиолетового лука. А он смеётся тебе в лицо, задирает и дразнится -- выдержишь? А ты ему -- ха! Да это же вообще раз плюнуть!
Потом бродишь по узким улицам и слушаешь как со всех сторон к тебе, именно к тебе: красавица, подожди! Красавица, у меня для тебя что-то есть! У меня! Я тебе! Сердце! И тихо смеёшься в ладошку и добавляешь про себя, чтобы не обидеть -- да что там сердце, даже печень и поджелудочную! И хочется петь и прыгать. Хочется ходить и ходить. Хочется молчать и слушать. Невозможно говорить тогда, когда говорит сам Иерусалим.
Это чтобы вы не думали, что там нехорошо. Просто каждому своё, да.
В Иерусалиме всегда прохладно и светло. В Иерусалиме так прекрасно, как только может быть только в Иерусалиме. И, несмотря на то, что нет иерусалимской смеси, нет сил даже расстраиваться -- ты уже в Иерусалиме. И выдыхаешь-выплёвываешь -- мне, пожалуйста, шварму! Только побольше острого, побольше хумуса, ещё много-много фиолетового лука. А он смеётся тебе в лицо, задирает и дразнится -- выдержишь? А ты ему -- ха! Да это же вообще раз плюнуть!
Потом бродишь по узким улицам и слушаешь как со всех сторон к тебе, именно к тебе: красавица, подожди! Красавица, у меня для тебя что-то есть! У меня! Я тебе! Сердце! И тихо смеёшься в ладошку и добавляешь про себя, чтобы не обидеть -- да что там сердце, даже печень и поджелудочную! И хочется петь и прыгать. Хочется ходить и ходить. Хочется молчать и слушать. Невозможно говорить тогда, когда говорит сам Иерусалим.
Это чтобы вы не думали, что там нехорошо. Просто каждому своё, да.