Странный пост
Даже если единственная прочитанная вами книга-это букварь в первом классе, вы просто обязаны прочитать что-нибудь из О. Генри. Это не литература высокого пошиба, но более человечного и смешного автора я не знаю. Но я была не бы, если бы не приплела какой-нибудь изотерической чуши( на нее запросто можно не обращать внимания), а фотографию игнорировать не стоит, это нежно любимый мною Брассай в качестве иллюстрации. Вот такой странный пост.
Аркан 17 Звезда. Рассказ О. Генри "Комната на чердаке"
Сначала миссис Паркер показывает вам квартиру с кабинетом и приемной.Не смея прервать ее, вы долго слушаете описание преимуществ этой квартиры идостоинств джентльмена, который жил в ней целых восемь лет. Наконец, вынабираетесь мужества и, запинаясь, признаетесь миссис Паркер, что вы недоктор и не зубной врач. Ваше признание она воспринимает так, что в душе увас остается горькая обида на своих родителей, которые не позаботились датьвам в руки профессию, соответствующую кабинету и приемной миссис Паркер. Затем вы поднимаетесь на один пролет выше, чтобы во втором этажевзглянуть на квартиру за восемь долларов, окнами во двор. Тон, каким миссисПаркер беседует на втором этаже, убеждает вас, что комнатки по-настоящемустоят все двенадцать долларов, как и платил мистер Тузенберри, пока не уехалво Флориду управлять апельсиновой плантацией своего брата где-то около ПалмБич, где, между прочим, проводит каждую зиму миссис Мак-Интайр, та, чтоживет в комнатах окнами на улицу и с отдельной ванной, - и вы в конце концовнабираетесь духу пробормотать, что хотелось бы что-нибудь еще подешевле. Если вам удается пережить презрение, которое выражает миссис Паркервсем своим существом, то вас ведут на третий этаж посмотреть на большуюкомнату мистера Скиддера. Комната мистера Скиддера не сдается. Сам он сидитв ней целыми днями, пишет пьесы и курит папиросы. Однако сюда приводяткаждого нового кандидата в съемщики, чтобы полюбоваться ламбрекенами. Послекаждого такого посещения на мистера Скиддера находит страх, что ему грозитизгнание, и он отдает еще часть долга за комнату. И тогда - о, тогда! - Если вы еще держитесь на ногах, потной рукойзажимая в кармане слипшиеся три доллара, и хриплым голосом объявляете освоей отвратительной, достойной всяческого порицания бедности, миссис Паркербольше не водит, вас по этажам. Она громко возглашает: "Клара!", онаповорачивается к вам спиной и демонстративно уходит вниз И вот когда,чернокожая служанка, провожает вас вверх по устланной половичком узенькойкрутой лестнице, ведущей на четвертый этаж, и показывает вам Комнату наЧердаке. Комната занимает пространство величиной семь на восемь футовпосредине дома. По обе стороны ее располагаются темный дощатый чулан икладовка. В комнате стоит узкая железная кровать, умывальник и стул. Столом ишкафом служит полка. Четыре голые стены словно смыкаются над вами, каккрышка гроба. Рука ваша тянется к горлу, вы чувствуете, что задыхаетесь,взгляд устремляется вверх, как из колодца - и вы с облегчением вздыхаете:через маленькое окошко в потолке виднеется квадратик бездонного синего неба. - Два доллара, сэр, - говорит Клара полупрезрительно, полуприветливо. Однажды в поисках комнаты здесь появилась мисс Лисон. Она тащилапишущую машинку, произведенную на свет, чтобы ее таскала особа болеемассивная. Мисс Лисон была совсем крошечная девушка, с такими глазами иволосами, что казалось, будто они все росли, когда она сама уже перестала, ибудто они так и хотели сказать: "Ну что же ты отстаешь от нас!" Миссис Паркер показала ей кабинет с приемной. - В этом стенном шкафу, - сказала она, - можно держать скелет, илилекарства, или уголь... - Но я не доктор и не зубной врач, - сказала, поеживаясь, мисс Лисон. Миссис Паркер окинула ее скептическим, полным жалости и насмешки,ледяным взглядом, который всегда был у нее в запасе для тех, кто оказывалсяне доктором и не зубным врачом, и повела ее на второй этаж. - Восемь долларов? - переспросила мисс Лисон. - Что вы! Я немиллионерша. Я всего-навсего машинистка в конторе. Покажите мне что-нибудьэтажом повыше, а ценою пониже. Услышав стук в дверь, мистер Скиддер вскочил и рассыпал окурки по всемуполу. - Простите, мистер Скиддер, - с демонической улыбкой сказала миссисПаркер, увидев его смущение. - Я не знала, что вы дома. Я пригласила этудаму взглянуть на ламбрекены. - Они на редкость хороши, - сказала мисс Лисон, улыбаясь точь-в-точь,как улыбаются ангелы. Не успели они уйти, как мистер Скиддер спешно начал стирать резинкойвысокую черноволосую героиню своей последней (неизданной) пьесы и вписыватьвместо нее маленькую и задорную, с тяжелыми блестящими волосами и оживленнымлицом. - Анна Хелд ухватится за эту роль, - сказал мистер Скиддер, задрав ногик ламбрекенам и исчезая в облаке дыма, как какая-нибудь воздушнаякаракатица. Вскоре набатный призыв "Клара!" возвестил миру о состоянии кошелькамисс Лисон. Темный призрак схватил ее, поднял по адской лестнице, втолкнул всклеп с тусклым светом где-то под потолком и пробормотал грозныетаинственные слова: "Два доллара!" - Я согласна, - вздохнула мисс Лисон, опускаясь на скрипящую железнуюкровать. Ежедневно мисс Лисон уходила на работу. Вечером она приносила пачкиисписанных бумаг и перепечатывала их на машинке. Иногда у нее не было работыпо вечерам, и тогда она вместе с другими обитателями дома сидела наступеньках крыльца. По замыслу природы мисс Лисон не была предназначена длячердака. Это была веселая девушка, и в голове у нее всегда роились всякиепричудливые фантазии. Однажды она разрешила мистеру Скиддеру прочитать ейтри акта из своей великой (не опубликованной) комедии под названием "Он неРебенок, или Наследник Подземки". Мужское население дома всегда радостно оживлялось, когда мисс Лисоннаходила свободное время и часок-другой сидела на крыльце. Но миссисЛонгнекер, высокая блондинка, которая была учительницей в городской школе ивозражала: "Ну уж, действительно!" на все, что ей говорили, садилась наверхнюю ступеньку и презрительно фыркала. А мисс Дорн, догорая повоскресеньям ездила на Кони-Айленд стрелять в тире по движущимся уткам иработала в универсальном магазине, садилась на нижнюю ступеньку и тожепрезрительно фыркала. Мисс Лисон садилась на среднюю ступеньку, и мужчиныбыстро собирались вокруг нее. Особенно мистер Скиддер, который отводил ей главную роль вромантической (никому еще не поведанной) личной драме из действительнойжизни. И особенно мистер Гувер, сорока пяти лет, толстый, богатый и глупый.И особенно очень молоденький мистер Ивэнс, который нарочно глухо кашлял,чтобы она упрашивала его бросить курение. Мужчины признали в ней"забавнейшее и приятнейшее существо", но фырканье на верхней и нижнейступеньках было неумолимо. Прошу вас, подождем, пока Хор подступит к рампе и прольет траурнуюслезу на комплекцию мистера Гувера. Трубы, возвестите о пагубности ожирения,о проклятье полноты, о трагедии тучности. Если вытопить романтику изтолстяка Фальстафа, то ее, возможно, окажется гораздо больше, чем вхудосочном Ромео. Любовнику разрешается вздыхать, но ни в коем случае непыхтеть. Удел жирных людей - плясать в свите Момуса. Напрасно самое верноесердце в мире бьется над пятидесятидвухдюймовой талией. Удались, Гувер!Гувер, сорока пяти лет, богатый и глупый, мог бы покорить Елену Прекрасную;Гувер, сорока пяти лет, богатый, глупый и жирный - обречен на вечные муки.Тебе, Гувер, никогда ни на что нельзя было рассчитывать. Как-то раз летним вечером, когда жильцы миссис Паркер сидели накрыльце, мисс Лисон взглянула на небеса и с милым веселым смешкомвоскликнула: - А, вон он, Уилли Джексон! Отсюда его тоже видно. Все насмотрелинаверх - кто на окна небоскребов, кто - на небо, высматривая какой-нибудьвоздушный корабль, ведомый упомянутым Джексоном. - Это вон та звезда, - объяснила мисс Лисон, показывая тоненькимпальцем, - не та большая, которая мерцает, а рядом с ней, та, что светитровным голубым светом. Она каждую ночь видна из моего окна в потолке. Яназвала ее Уилли Джексон. - Ну уж действительно! - сказала мисс Лонгнекер. - Я не знала, что выастроном, мисс Лисон. - О да! - сказала маленькая звездочетша. - Я знаю ничуть не хуже любогоастронома, какой покрой рукава будет осенью в моде на Марсе. - Ну уж действительно! - сказала мисс Лонгнекер. - Звезда, о которой выупомянули, называется Гамма из созвездия Кассиопеи. Она относится к звездамвторой величины и проходит через меридиан в... - О, - сказал очень молоденький мистер Ивэнс, - мне кажется, для неебольше подходит имя Уилли Джексон. - Ясное дело, - сказал мистер Гувер, громко и презрительно засопев вадрес мисс Лонгнекер, - мне кажется, мисс Лисон имеет право называть звезды,как ей хочется, ничуть не меньше, чем все эти старинные астрологи. - Ну уж действительно, - сказала мисс Лонгнекер. - Интересно, упадет эта звезда или нет, - заметила мисс Дорн. - Ввоскресенье в тире от моих выстрелов упали девять уток и один кролик издесяти. - Отсюда, снизу, он не такой красивый, - сказала мисс Лисон. - Вот выбы посмотрели на него из моей комнаты. Знаете, из колодца звезды видны дажеднем. А моя комната ночью прямо как ствол угольной шахты, и Уилли Джексонпохож на большую брильянтовую булавку, которой Ночь украсила свое кимоно. Потом пришло время, когда мисс Лисон не приносила больше домойнеразборчивые рукописи для перепечатки. И по утрам, вместо того, чтобы идтина работу, она ходила из одной конторы в другую, и сердце ее стыло отпостоянных холодных отказов, которые ей передавали через наглых молодыхконторщиков. Так продолжалось долго. Однажды вечером, в час, когда она обычно приходила после обеда иззакусочной, она устало поднялась на крыльцо дома миссис Паркер. Но на этотраз она возвращалась не пообедав. В вестибюле она встретила мистера Гувера, и тот сразу воспользовалсяслучаем. Он предложил ей руку и сердце, возвышаясь над ней, как громадныйутес. Она отступила и прислонилась к стене. Он попытался взять ее за руку,но она подняла руку и слабо ударила его по щеке. Шаг за шагом она медленнопереступала по лестнице хватаясь за перила. Она прошла мимо комнаты мистераСкиддера, где он красными чернилами вписывал в свою (непринятую) комедиюремарки для Мэртл Делорм (мисс Лисон), которая должна была "пируэтомпройтись от левого края сцены до места, где стоит Граф". По устланнойполовиком крутой лестничке она, наконец, доползла до чердака и открыла дверьв свою комнату. У нее не было сил, чтобы зажечь лампу или раздеться. Она упала нажелезную кровать, и старые пружины даже не прогнулись под ее хрупким телом.Погребенная в этой преисподней, она подняла тяжелые веки и улыбнулась. Потому что через окно в потолке светил ей спокойным ярким светом верныйУилли Джексон. Она была отрезана от всего мира. Она погрузилась в чернуюмглу, и только маленький холодный квадрат обрамлял звезду, которую онаназвала так причудливо и, увы, так бесплодно. Мисс Лонгнекер, должно быть,права: наверно, это Гамма из созвездия Кассиопеи, а совсем не Уилли Джексон.И все же так не хочется, чтобы это была Гамма. Она лежала на спине и дважды пыталась поднять руку. В третий раз она струдом поднесла два исхудалых пальца к губам и из своей темной ямы послалаУилли Джексону воздушный поцелуй. Рука ее бессильно упала. - Прощай, Уилли, - едва слышно прошептала она. - Ты за тысячи тысячмиль отсюда и ни разу даже не мигнул. Но ты мне светил оттуда почти всевремя, когда здесь была сплошная тьма, ведь правда? Тысячи тысяч миль...Прощай, Уилли Джексон. В десять часов утра на следующий день чернокожая служанка Клараобнаружила, что дверь мисс Лисон заперта, дверь взломали. Не помогли ниуксус, ни растирания, ни жженые перья, кто-то побежал вызывать скоруюпомощь. Не позже чем полагается, со страшным звоном, карета развернулась укрыльца, и из нее выпрыгнул ловкий молодой медик в белом халате, готовый кдействию, энергичный, уверенный, со спокойным лицом, чуть жизнерадостным,чуть мрачным. - Карета в дом сорок девять, - коротко сказал он. - Что случилось? - Ах да, доктор, - надулась миссис Паркер, как будто самым важным деломбыло ее собственное беспокойство оттого, что в доме беспокойство. - Я простоне понимаю, что с ней такое. Чего мы только не перепробовали, она все неприходит в себя. Это молодая женщина, некая мисс Элси, да, - некая мисс ЭлсиЛисон. Никогда раньше в моем доме... - Какая комната! - закричал доктор таким страшным голосом, какогомиссис Паркер никогда в жизни не слышала. - На чердаке. Это... По-видимому, доктор из скорой помощи был знаком с расположениемчердачных комнат. Он помчался вверх, прыгая через четыре ступеньки МиссисПаркер медленно последовала за ним, как того требовало ее чувствособственного достоинства. На первой площадке она встретила доктора, когда он уже возвращался,неся на руках астронома. Он остановился и своим острым, как скальпель,языком отрезал несколько слов, не очень громко Миссис Паркер застыла внеловкой позе, как платье из негнущейся материи, соскользнувшее с гвоздя. Стех пор чувство неловкости в душе и теле осталось у нее навсегда. Время отвремени любопытные жильцы спрашивали, что же это ей сказал тогда доктор. - Лучше не спрашивайте, - отвечала она. - Если я вымолю себе прощениеза то, что выслушала подобные слова, я умру спокойно. Доктор со своей ношей шагнул мимо своры зевак, которые всегда охотятсяза всякими любопытными зрелищами, и даже они, ошеломленные, расступились,потому что вид у него был такой, словно он хоронит самого близкого человека. Они заметили, что он не положил безжизненное тело на носилки,приготовленные в карете, а только сказал шоферу: "Гони что есть духу,Уилсон!" Вот и все. Ну как, получился рассказ? На следующий день в утреннейгазете я прочел в отделе происшествий маленькую заметку, и последние словаее, быть может, помогут вам (как они помогли мне) расставить все случившеесяпо местам. В заметке сообщалось, что накануне с Восточной улицы, дом 49, вбольницу Бельвю доставлена молодая женщина, страдающая истощением на почвеголода. Заметка кончалась словами "Доктор Уильям Джексон, оказавший первую помощь, утверждает, что больная выздоровеет".
Аркан 11. Сила "Принцесса и Пума"
Разумеется, не обошлось без короля и королевы. Король был страшнымстариком; он носил шестизарядные револьверы и шпоры и орал таким зычнымголосом, что гремучие змеи прерий спешили спрятаться в свои норы подкактусами. До коронации его звали Бен Шептун. Когда же он обзавелсяпятьюдесятью тысячами, акров земли и таким количеством скота, что сампотерял ему счет, его стали звать 0'Доннел, король скота. Королева была мексиканка из Ларедо. Из нее вышла хорошая, кроткая жена,и ей даже удалось научить Бена настолько умерять голос в стенах своего дома,что от звука его не разбивалась посуда. Когда Бен стал королем, она полюбиласидеть на галерее ранчо Эспиноза и плести тростниковые циновки. А когдабогатство стало настолько непреодолимым и угнетающим, что из Сан-Антоне вфургонах привезли мягкие кресла и круглый стол, она склонила темноволосуюголову и разделила судьбу Данаи. Во избежание tese majeste (1) вас сначала представили королю икоролеве. Но они не играют никакой роли в этом рассказе, который можноназвать "Повестью о том, как принцесса не растерялась и как лев свалялдурака", Принцессой была здравствующая королевская дочь Жозефа О'Доннел. Отматери она унаследовала доброе сердце и смуглую субтропическую красоту. Отего величества Бена 0'Доннела она получила запас бесстрашия, здравый смысл испособность управлять людьми. Стоило приехать из далека, что бы посмотретьна такое сочетание. На всем скаку Жозефа могла всадить пять пуль из шести вжестянку из- под томатов, вертящуюся на конце веревки. Она могла часамииграть со своим белым, котенком, наряжая его в самые нелепые костюмы.Презирая карандаш; она могла высчитать в уме, сколько барыша принесут тысячапятьсот сорок пять двухлеток, если продать их по восемь долларов пятьдесятцентов за голову. Ранчо Эспиноза имеет около сорока миль в длину и тридцатьв ширину - правда, большей частью арендованной земли. Жозефа обследовалакаждую ее милю верхом на своей лошади. Все ковбои на этом пространстве зналиее в лицо и были ее верными вассалами. Рипли Гивнс, старший одной изковбойских партии Эспинозы, увидел ее однажды и тут же решил породниться скоролевской фамилией. Самонадеянность? О нет. В те времена на, землях Нуэсесчеловек был человеком. И в конце концов титул "короля скота" вовсе непредполагает королевской крови. Часто он означает только, что его обладательносит корону в знак своих блестящих способностей по части кражи скота. Однажды Рипли Гивнс поехал верхом на ранчо "Два Вяза" справиться опропавших однолетках. В обратный путь он тронулся поздно, и солнце ужесадилось, когда он достиг переправы Белой Лошади на реке Нуэсес. Отпереправы до его лагеря было шестнадцать миль. До усадьбы ранчо Эспиноза -двенадцать. Гивнс утомился. Он решил заночевать у переправы. Река в этом месте образовала красивую заводь. Берега густо порослибольшими деревьями и кустарником. В пятидесяти ярдах от заводи полянупокрывала курчавая мескитовая трава - ужин для коня и постель для всадника.Гивнс привязал лошадь и разложил потники для просушки. Он сел, прислонившиськ дереву, и свернул папиросу. Из зарослей, окаймлявших реку, вдруг донессяяростный, раскатистый рев. Лошадь заплясала на привязи и зафыркала, почуявопасность. Гивнс, продолжая попыхивать папироской, не спеша поднял с землисвой пояс и на всякий случай повернул барабан револьвера. Большая щукагромко плеснула в заводи. Маленький бурый кролик обскакал куст "кошачьейлапки" и сел, поводя усами и насмешливо поглядывая на, Гивнса. Лошадь сновапринялась щипать траву. Меры предосторожности не лишни когда на закате солнца мексиканский левпоет сопрано у реки. Может быть, его песня говорит о том, что молодые телятаи жирные барашки попадаются редко и что он горит плотоядным желаниемпознакомиться с вами. В траве валялась пустая жестянка из-под фруктовых консервов, брошеннаяздесь каким-нибудь путником. Увидев ее, Гивнс крякнул от удовольствия. Вкармане его куртки, привязанной к седлу, было немного молотого кофе. Черныйкофе и папиросы! Чего еще надо ковбою? В две минуты Гивнс развел небольшой веселый костер. Он взял жестянку ипошел к заводи. Не доходя пятнадцати шагов до берега, он увидел слева отсебя лошадь под дамским седлом, щипавшую траву. А у самой воды поднималась сколен Жозефа О'Доннел. Она только что напилась и теперь отряхивала с ладонейпесок. В десяти ярдах справа от нее Гивнс увидел мексиканского льва,полускрытого ветвями саквисты. Его янтарные глаза сверкали голодным огнем; вшести футах от них виднелся кончик хвоста, вытянутого прямо, как пойнтера.Зверь чуть раскачивался на задних лапах, как все представители кошачьейпороды перед прыжком. Гивнс сделал, что мог. Его револьвер валялся в траве, до него былотридцать пять ярдов. С громким воплем Гивнс кинулся между львом ипринцессой. Схватка, как впоследствии рассказывал Гивнс, вышла короткая и несколькобеспорядочная. Прибыв на место атаки, Гивнс увидел в воздухе дымную полосу иуслышал два слабых выстрела. Затем сто фунтов мексиканского льва шлепнулисьему на голову и тяжелым ударом придавили его к земле. Он помнит, какзакричал: "Отпусти, это не по правилам!", потом выполз из-под льва, какчервяк, с набитым травою и грязью ртом и большой шишкой на затылке в томместе, которым он стукнулся о корень вяза. Лев лежал неподвижно.Раздосадованный. Гивнс, подозревая подвох, погрозил льву кулаком и крикнул:"Подожди, я с тобой еще..." - и тут пришел в себя. Жозефа стояла на прежнем месте, спокойно перезаряжаятридцативосьмикалиберный револьвер, оправленный серебром. Особенной меткостией на этот раз не потребовалось: голова зверя представляла собою болеелегкую мишень, чем жестянка из-под томатов, вертящаяся на конце веревки. Нагубах девушки и в темных глазах играла вызывающая улыбка. Незадачливыйрыцарь-избавитель почувствовал, как фиаско огнем жжет его сердце. Вот гдеему представился случай, о котором он так мечтал, но все произошло подзнаком Момуса, а не Купидона. Сатиры в лесу уж, наверно, держались за бока,заливаясь озорным беззвучным смехом. Разыгралось нечто вроде водевиля"Сеньор Гивнс и его забавный поединок с чучелом льва". - Это вы, мистер Гивнс? - сказала Жозефа своим медлительным томнымконтральто. - Вы чуть не испортили мне выстрела своим криком. Вы не ушиблисебе голову, когда упали? - О нет, - спокойно ответил Гивнс. - Это-то было совсем не больно. Он нагнулся, придавленный стыдом, и вытащил из-под зверя своюпрекрасную шляпу. Она была так смята и истерзана, словно ее специальноготовили для комического номера. Потом он стал на колени и нежно погладилсвирепую, с открытой пастью голову мертвого льва. - Бедный старый Билл! - горестно воскликнул он. - Что такое? - резко спросила Жозефа. - Вы, конечно, не знали, мисс Жозефа, - сказал Гивнс с видом человека,в сердце которого великодушие берет верх над горем. - Вы не виноваты. Япытался спасти его, но не успел предупредить вас. - Кого спасти? - Да Билла. Я весь день искал его. Ведь он два года был общим любимцему нас в лагере. Бедный старик! Он бы и кролика не обидел. Ребята просто сума сойдут, когда услышат. Но вы-то не знали, что он хотел просто поиграть свами. Черные глаза Жозефы упорно жгли его. Рипли Гивнс выдержал испытание. Онстоял и задумчиво ерошил свои темно-русые кудри. В глазах его была скорбь,но без примеси нежного укора. Приятные черты его лица явно выражали печаль.Жозефа дрогнула. - Что же делал здесь ваш любимец? - спросила она, пуская в ходпоследний довод. - У переправы Белой Лошади нет никакого лагеря. - Этот разбойник еще вчера удрал из лагеря, - без запинки ответилГивнс. - Удивляться приходится, как его до смерти не напугали койоты.Понимаете, на прошлой неделе Джим Уэбстер, наш конюх, привез в лагерьмаленького щенка терьера. Этот щенок буквально отравил Биллу жизнь: он гонялего по всему лагерю, часами жевал его задние лапы. Каждую ночь, когдаложились спать, Билл забирался под одеяло к кому-нибудь из ребят и спал там,скрываясь от щенка. Видно, его довели до отчаяния, а то бы он не сбежал. Онвсегда боялся отходить далеко от лагеря. Жозефа посмотрела на труп свирепого зверя. Гивнс ласково похлопал егопо страшной лапе, одного удара которой хватило бы, чтобы убить годовалоготеленка. По оливковому лицу девушки разлился яркий румянец. Был ли топризнак стыда, какой испытывает настоящий охотник, убив недостойную дичь?Взгляд ее смягчился, а опущенные ресницы смахнули с глаз веселую насмешку. - Мне очень жаль, - сказала она, - но он был такой большой и прыгнултак высоко, что... - Бедняга Билл проголодался, - перебил ее Гивнс, спеша заступиться запокойника. - Мы в лагере всегда заставляли его прыгать, когда кормили. Чтобыполучить кусок мяса, он ложился и катался по земле. Увидев вас, он подумал,что вы ему дадите поесть. Вдруг глаза Жозефы широко раскрылись. - Ведь я могла застрелить вас! - воскликнула она. - Вы бросились какраз между нами. Вы рисковали жизнью, чтобы спасти своего любимца! Этозамечательно, мистер Гивнс. Мне нравятся люди, которые любят животных. Да, сейчас в ее взгляде было даже восхищение. В конце концов из руинпозорной развязки рождался герой. Выражение лица Гивнса обеспечило бы емувысокое положение в "Обществе покровительства животным". - Я их всегда любил, - сказал он: - лошадей, собак, мексиканских львов,коров, аллигаторов... - Ненавижу аллигаторов! - быстро возразила Жозефа. - Ползучие, грязныетвари! - Разве я сказал "аллигаторов"? - поправился Гивнс. - Я, конечно, Имелв виду антилоп. Совесть Жозефы заставила ее пойти еще дальше. Она с видом раскаянияпротянула руку. В глазах ее блестели непролитые слезинки. - Пожалуйста, простите меня, мистер Гивнс. Ведь я женщина я сначала,естественно, испугалась. Мне очень, очень жаль, что я застрелила Билла. Выпредставить себе не можете, как мне стыдно. Я ни за что не сделала бы этого,если бы знала. Гивнс взял протянутую руку. Он держал ее до тех пор, пока еговеликодушие не победило скорбь об утраченном Билле. Наконец, стало ясно, чтоон простил ее. - Прошу вас, не говорите больше об этом, мисс Жозефа. Билл своим видоммог напугать любую девушку. Я уж как-нибудь объясню все ребятам. - Правда? И вы не будете меня ненавидеть? - Жоэефа доверчивопридвинулась ближе к нему. Глаза ее глядели ласково, очень ласково, и в нихбыла пленительная мольба. - Я возненавидела бы всякого, кто убил бы моегокотенка. И как смело и благородно с вашей стороны, что вы пытались спастиего с риском для жизни! Очень, очень немногие поступили бы так. Победа, вырванная из поражения! Водевиль, обернувшийся драмой! Браво,Рипли Гивнс! Спустились сумерки. Конечно, нельзя было допустить, чтобы мисс Жозефаехала в усадьбу одна. Гивнс опять оседлал своего коня, несмотря на егоукоризненные взгляды, и поехал с нею. Они скакали рядом по мягкой траве -принцесса и человек, который любил животных. Запахи прерии - запахиплодородной земли и прекрасных цветов - окутывали их сладкими волнами. Вдалина холме затявкали койоты. Бояться нечего! И все же... Жозефа подъехала ближе. Маленькая ручка, по-видимому, что-то искала.Гивнс накрыл ее своей. Лошади шли нога в ногу. Руки медленно сомкнулись, иобладательница одной из них заговорила: - Я никогда раньше не пугалась, - сказала Жозефа, - но вы подумайте,как страшно было бы встретиться с настоящим диким львом! Бедный Билл! Я такрада, что вы поехали со мной... О'Доннел сидел на галерее. - Алло, Рип! - гаркнул он. - Это ты? - Он провожал меня, - сказала Жозефа. - Я сбилась с дороги и запоздала. - Премного обязан, - возгласил король скота. - Заночуй, Рип, а в лагерьвведешь завтра. Но Гивнс не захотел остаться. Он решил ехать дальше, в лагерь. Нарассвете нужно было отправить гурт быков. Он простился и поскакал. Час спустя, когда погасли огни, Жозефа в ночной сорочке подошла к своейдвери и крикнула королю через выложенный кирпичом коридор: - Слушай, пап, ты помнишь этого мексиканского льва, которого прозвали"Карноухий дьявол?" Того, что задрал Гонсалеса, овечьего пастуха мистераМартина, и полсотни телят на ранчо Салада? Так вот, я разделалась с нимсегодня у переправы Белой Лошади. Он прыгнул, а я всадила ему две пули измоего тридцативосмикалиберного. Я узнала его по левому уху, которое старикГонсалес изуродовал ему своим мачете. Ты сам не сделал бы лучшеговыстрела, папа. - Ты у меня молодчина! - прогремел Бен Шептун из мрака королевскойопочивальни.
Еще на вскидку были обнаружены 9 пентаклей,5 пентаклей, Страшный Суд и Влюбленные. И это только у О. Генри
Аркан 17 Звезда. Рассказ О. Генри "Комната на чердаке"
Сначала миссис Паркер показывает вам квартиру с кабинетом и приемной.Не смея прервать ее, вы долго слушаете описание преимуществ этой квартиры идостоинств джентльмена, который жил в ней целых восемь лет. Наконец, вынабираетесь мужества и, запинаясь, признаетесь миссис Паркер, что вы недоктор и не зубной врач. Ваше признание она воспринимает так, что в душе увас остается горькая обида на своих родителей, которые не позаботились датьвам в руки профессию, соответствующую кабинету и приемной миссис Паркер. Затем вы поднимаетесь на один пролет выше, чтобы во втором этажевзглянуть на квартиру за восемь долларов, окнами во двор. Тон, каким миссисПаркер беседует на втором этаже, убеждает вас, что комнатки по-настоящемустоят все двенадцать долларов, как и платил мистер Тузенберри, пока не уехалво Флориду управлять апельсиновой плантацией своего брата где-то около ПалмБич, где, между прочим, проводит каждую зиму миссис Мак-Интайр, та, чтоживет в комнатах окнами на улицу и с отдельной ванной, - и вы в конце концовнабираетесь духу пробормотать, что хотелось бы что-нибудь еще подешевле. Если вам удается пережить презрение, которое выражает миссис Паркервсем своим существом, то вас ведут на третий этаж посмотреть на большуюкомнату мистера Скиддера. Комната мистера Скиддера не сдается. Сам он сидитв ней целыми днями, пишет пьесы и курит папиросы. Однако сюда приводяткаждого нового кандидата в съемщики, чтобы полюбоваться ламбрекенами. Послекаждого такого посещения на мистера Скиддера находит страх, что ему грозитизгнание, и он отдает еще часть долга за комнату. И тогда - о, тогда! - Если вы еще держитесь на ногах, потной рукойзажимая в кармане слипшиеся три доллара, и хриплым голосом объявляете освоей отвратительной, достойной всяческого порицания бедности, миссис Паркербольше не водит, вас по этажам. Она громко возглашает: "Клара!", онаповорачивается к вам спиной и демонстративно уходит вниз И вот когда,чернокожая служанка, провожает вас вверх по устланной половичком узенькойкрутой лестнице, ведущей на четвертый этаж, и показывает вам Комнату наЧердаке. Комната занимает пространство величиной семь на восемь футовпосредине дома. По обе стороны ее располагаются темный дощатый чулан икладовка. В комнате стоит узкая железная кровать, умывальник и стул. Столом ишкафом служит полка. Четыре голые стены словно смыкаются над вами, каккрышка гроба. Рука ваша тянется к горлу, вы чувствуете, что задыхаетесь,взгляд устремляется вверх, как из колодца - и вы с облегчением вздыхаете:через маленькое окошко в потолке виднеется квадратик бездонного синего неба. - Два доллара, сэр, - говорит Клара полупрезрительно, полуприветливо. Однажды в поисках комнаты здесь появилась мисс Лисон. Она тащилапишущую машинку, произведенную на свет, чтобы ее таскала особа болеемассивная. Мисс Лисон была совсем крошечная девушка, с такими глазами иволосами, что казалось, будто они все росли, когда она сама уже перестала, ибудто они так и хотели сказать: "Ну что же ты отстаешь от нас!" Миссис Паркер показала ей кабинет с приемной. - В этом стенном шкафу, - сказала она, - можно держать скелет, илилекарства, или уголь... - Но я не доктор и не зубной врач, - сказала, поеживаясь, мисс Лисон. Миссис Паркер окинула ее скептическим, полным жалости и насмешки,ледяным взглядом, который всегда был у нее в запасе для тех, кто оказывалсяне доктором и не зубным врачом, и повела ее на второй этаж. - Восемь долларов? - переспросила мисс Лисон. - Что вы! Я немиллионерша. Я всего-навсего машинистка в конторе. Покажите мне что-нибудьэтажом повыше, а ценою пониже. Услышав стук в дверь, мистер Скиддер вскочил и рассыпал окурки по всемуполу. - Простите, мистер Скиддер, - с демонической улыбкой сказала миссисПаркер, увидев его смущение. - Я не знала, что вы дома. Я пригласила этудаму взглянуть на ламбрекены. - Они на редкость хороши, - сказала мисс Лисон, улыбаясь точь-в-точь,как улыбаются ангелы. Не успели они уйти, как мистер Скиддер спешно начал стирать резинкойвысокую черноволосую героиню своей последней (неизданной) пьесы и вписыватьвместо нее маленькую и задорную, с тяжелыми блестящими волосами и оживленнымлицом. - Анна Хелд ухватится за эту роль, - сказал мистер Скиддер, задрав ногик ламбрекенам и исчезая в облаке дыма, как какая-нибудь воздушнаякаракатица. Вскоре набатный призыв "Клара!" возвестил миру о состоянии кошелькамисс Лисон. Темный призрак схватил ее, поднял по адской лестнице, втолкнул всклеп с тусклым светом где-то под потолком и пробормотал грозныетаинственные слова: "Два доллара!" - Я согласна, - вздохнула мисс Лисон, опускаясь на скрипящую железнуюкровать. Ежедневно мисс Лисон уходила на работу. Вечером она приносила пачкиисписанных бумаг и перепечатывала их на машинке. Иногда у нее не было работыпо вечерам, и тогда она вместе с другими обитателями дома сидела наступеньках крыльца. По замыслу природы мисс Лисон не была предназначена длячердака. Это была веселая девушка, и в голове у нее всегда роились всякиепричудливые фантазии. Однажды она разрешила мистеру Скиддеру прочитать ейтри акта из своей великой (не опубликованной) комедии под названием "Он неРебенок, или Наследник Подземки". Мужское население дома всегда радостно оживлялось, когда мисс Лисоннаходила свободное время и часок-другой сидела на крыльце. Но миссисЛонгнекер, высокая блондинка, которая была учительницей в городской школе ивозражала: "Ну уж, действительно!" на все, что ей говорили, садилась наверхнюю ступеньку и презрительно фыркала. А мисс Дорн, догорая повоскресеньям ездила на Кони-Айленд стрелять в тире по движущимся уткам иработала в универсальном магазине, садилась на нижнюю ступеньку и тожепрезрительно фыркала. Мисс Лисон садилась на среднюю ступеньку, и мужчиныбыстро собирались вокруг нее. Особенно мистер Скиддер, который отводил ей главную роль вромантической (никому еще не поведанной) личной драме из действительнойжизни. И особенно мистер Гувер, сорока пяти лет, толстый, богатый и глупый.И особенно очень молоденький мистер Ивэнс, который нарочно глухо кашлял,чтобы она упрашивала его бросить курение. Мужчины признали в ней"забавнейшее и приятнейшее существо", но фырканье на верхней и нижнейступеньках было неумолимо. Прошу вас, подождем, пока Хор подступит к рампе и прольет траурнуюслезу на комплекцию мистера Гувера. Трубы, возвестите о пагубности ожирения,о проклятье полноты, о трагедии тучности. Если вытопить романтику изтолстяка Фальстафа, то ее, возможно, окажется гораздо больше, чем вхудосочном Ромео. Любовнику разрешается вздыхать, но ни в коем случае непыхтеть. Удел жирных людей - плясать в свите Момуса. Напрасно самое верноесердце в мире бьется над пятидесятидвухдюймовой талией. Удались, Гувер!Гувер, сорока пяти лет, богатый и глупый, мог бы покорить Елену Прекрасную;Гувер, сорока пяти лет, богатый, глупый и жирный - обречен на вечные муки.Тебе, Гувер, никогда ни на что нельзя было рассчитывать. Как-то раз летним вечером, когда жильцы миссис Паркер сидели накрыльце, мисс Лисон взглянула на небеса и с милым веселым смешкомвоскликнула: - А, вон он, Уилли Джексон! Отсюда его тоже видно. Все насмотрелинаверх - кто на окна небоскребов, кто - на небо, высматривая какой-нибудьвоздушный корабль, ведомый упомянутым Джексоном. - Это вон та звезда, - объяснила мисс Лисон, показывая тоненькимпальцем, - не та большая, которая мерцает, а рядом с ней, та, что светитровным голубым светом. Она каждую ночь видна из моего окна в потолке. Яназвала ее Уилли Джексон. - Ну уж действительно! - сказала мисс Лонгнекер. - Я не знала, что выастроном, мисс Лисон. - О да! - сказала маленькая звездочетша. - Я знаю ничуть не хуже любогоастронома, какой покрой рукава будет осенью в моде на Марсе. - Ну уж действительно! - сказала мисс Лонгнекер. - Звезда, о которой выупомянули, называется Гамма из созвездия Кассиопеи. Она относится к звездамвторой величины и проходит через меридиан в... - О, - сказал очень молоденький мистер Ивэнс, - мне кажется, для неебольше подходит имя Уилли Джексон. - Ясное дело, - сказал мистер Гувер, громко и презрительно засопев вадрес мисс Лонгнекер, - мне кажется, мисс Лисон имеет право называть звезды,как ей хочется, ничуть не меньше, чем все эти старинные астрологи. - Ну уж действительно, - сказала мисс Лонгнекер. - Интересно, упадет эта звезда или нет, - заметила мисс Дорн. - Ввоскресенье в тире от моих выстрелов упали девять уток и один кролик издесяти. - Отсюда, снизу, он не такой красивый, - сказала мисс Лисон. - Вот выбы посмотрели на него из моей комнаты. Знаете, из колодца звезды видны дажеднем. А моя комната ночью прямо как ствол угольной шахты, и Уилли Джексонпохож на большую брильянтовую булавку, которой Ночь украсила свое кимоно. Потом пришло время, когда мисс Лисон не приносила больше домойнеразборчивые рукописи для перепечатки. И по утрам, вместо того, чтобы идтина работу, она ходила из одной конторы в другую, и сердце ее стыло отпостоянных холодных отказов, которые ей передавали через наглых молодыхконторщиков. Так продолжалось долго. Однажды вечером, в час, когда она обычно приходила после обеда иззакусочной, она устало поднялась на крыльцо дома миссис Паркер. Но на этотраз она возвращалась не пообедав. В вестибюле она встретила мистера Гувера, и тот сразу воспользовалсяслучаем. Он предложил ей руку и сердце, возвышаясь над ней, как громадныйутес. Она отступила и прислонилась к стене. Он попытался взять ее за руку,но она подняла руку и слабо ударила его по щеке. Шаг за шагом она медленнопереступала по лестнице хватаясь за перила. Она прошла мимо комнаты мистераСкиддера, где он красными чернилами вписывал в свою (непринятую) комедиюремарки для Мэртл Делорм (мисс Лисон), которая должна была "пируэтомпройтись от левого края сцены до места, где стоит Граф". По устланнойполовиком крутой лестничке она, наконец, доползла до чердака и открыла дверьв свою комнату. У нее не было сил, чтобы зажечь лампу или раздеться. Она упала нажелезную кровать, и старые пружины даже не прогнулись под ее хрупким телом.Погребенная в этой преисподней, она подняла тяжелые веки и улыбнулась. Потому что через окно в потолке светил ей спокойным ярким светом верныйУилли Джексон. Она была отрезана от всего мира. Она погрузилась в чернуюмглу, и только маленький холодный квадрат обрамлял звезду, которую онаназвала так причудливо и, увы, так бесплодно. Мисс Лонгнекер, должно быть,права: наверно, это Гамма из созвездия Кассиопеи, а совсем не Уилли Джексон.И все же так не хочется, чтобы это была Гамма. Она лежала на спине и дважды пыталась поднять руку. В третий раз она струдом поднесла два исхудалых пальца к губам и из своей темной ямы послалаУилли Джексону воздушный поцелуй. Рука ее бессильно упала. - Прощай, Уилли, - едва слышно прошептала она. - Ты за тысячи тысячмиль отсюда и ни разу даже не мигнул. Но ты мне светил оттуда почти всевремя, когда здесь была сплошная тьма, ведь правда? Тысячи тысяч миль...Прощай, Уилли Джексон. В десять часов утра на следующий день чернокожая служанка Клараобнаружила, что дверь мисс Лисон заперта, дверь взломали. Не помогли ниуксус, ни растирания, ни жженые перья, кто-то побежал вызывать скоруюпомощь. Не позже чем полагается, со страшным звоном, карета развернулась укрыльца, и из нее выпрыгнул ловкий молодой медик в белом халате, готовый кдействию, энергичный, уверенный, со спокойным лицом, чуть жизнерадостным,чуть мрачным. - Карета в дом сорок девять, - коротко сказал он. - Что случилось? - Ах да, доктор, - надулась миссис Паркер, как будто самым важным деломбыло ее собственное беспокойство оттого, что в доме беспокойство. - Я простоне понимаю, что с ней такое. Чего мы только не перепробовали, она все неприходит в себя. Это молодая женщина, некая мисс Элси, да, - некая мисс ЭлсиЛисон. Никогда раньше в моем доме... - Какая комната! - закричал доктор таким страшным голосом, какогомиссис Паркер никогда в жизни не слышала. - На чердаке. Это... По-видимому, доктор из скорой помощи был знаком с расположениемчердачных комнат. Он помчался вверх, прыгая через четыре ступеньки МиссисПаркер медленно последовала за ним, как того требовало ее чувствособственного достоинства. На первой площадке она встретила доктора, когда он уже возвращался,неся на руках астронома. Он остановился и своим острым, как скальпель,языком отрезал несколько слов, не очень громко Миссис Паркер застыла внеловкой позе, как платье из негнущейся материи, соскользнувшее с гвоздя. Стех пор чувство неловкости в душе и теле осталось у нее навсегда. Время отвремени любопытные жильцы спрашивали, что же это ей сказал тогда доктор. - Лучше не спрашивайте, - отвечала она. - Если я вымолю себе прощениеза то, что выслушала подобные слова, я умру спокойно. Доктор со своей ношей шагнул мимо своры зевак, которые всегда охотятсяза всякими любопытными зрелищами, и даже они, ошеломленные, расступились,потому что вид у него был такой, словно он хоронит самого близкого человека. Они заметили, что он не положил безжизненное тело на носилки,приготовленные в карете, а только сказал шоферу: "Гони что есть духу,Уилсон!" Вот и все. Ну как, получился рассказ? На следующий день в утреннейгазете я прочел в отделе происшествий маленькую заметку, и последние словаее, быть может, помогут вам (как они помогли мне) расставить все случившеесяпо местам. В заметке сообщалось, что накануне с Восточной улицы, дом 49, вбольницу Бельвю доставлена молодая женщина, страдающая истощением на почвеголода. Заметка кончалась словами "Доктор Уильям Джексон, оказавший первую помощь, утверждает, что больная выздоровеет".
Аркан 11. Сила "Принцесса и Пума"
Разумеется, не обошлось без короля и королевы. Король был страшнымстариком; он носил шестизарядные револьверы и шпоры и орал таким зычнымголосом, что гремучие змеи прерий спешили спрятаться в свои норы подкактусами. До коронации его звали Бен Шептун. Когда же он обзавелсяпятьюдесятью тысячами, акров земли и таким количеством скота, что сампотерял ему счет, его стали звать 0'Доннел, король скота. Королева была мексиканка из Ларедо. Из нее вышла хорошая, кроткая жена,и ей даже удалось научить Бена настолько умерять голос в стенах своего дома,что от звука его не разбивалась посуда. Когда Бен стал королем, она полюбиласидеть на галерее ранчо Эспиноза и плести тростниковые циновки. А когдабогатство стало настолько непреодолимым и угнетающим, что из Сан-Антоне вфургонах привезли мягкие кресла и круглый стол, она склонила темноволосуюголову и разделила судьбу Данаи. Во избежание tese majeste (1) вас сначала представили королю икоролеве. Но они не играют никакой роли в этом рассказе, который можноназвать "Повестью о том, как принцесса не растерялась и как лев свалялдурака", Принцессой была здравствующая королевская дочь Жозефа О'Доннел. Отматери она унаследовала доброе сердце и смуглую субтропическую красоту. Отего величества Бена 0'Доннела она получила запас бесстрашия, здравый смысл испособность управлять людьми. Стоило приехать из далека, что бы посмотретьна такое сочетание. На всем скаку Жозефа могла всадить пять пуль из шести вжестянку из- под томатов, вертящуюся на конце веревки. Она могла часамииграть со своим белым, котенком, наряжая его в самые нелепые костюмы.Презирая карандаш; она могла высчитать в уме, сколько барыша принесут тысячапятьсот сорок пять двухлеток, если продать их по восемь долларов пятьдесятцентов за голову. Ранчо Эспиноза имеет около сорока миль в длину и тридцатьв ширину - правда, большей частью арендованной земли. Жозефа обследовалакаждую ее милю верхом на своей лошади. Все ковбои на этом пространстве зналиее в лицо и были ее верными вассалами. Рипли Гивнс, старший одной изковбойских партии Эспинозы, увидел ее однажды и тут же решил породниться скоролевской фамилией. Самонадеянность? О нет. В те времена на, землях Нуэсесчеловек был человеком. И в конце концов титул "короля скота" вовсе непредполагает королевской крови. Часто он означает только, что его обладательносит корону в знак своих блестящих способностей по части кражи скота. Однажды Рипли Гивнс поехал верхом на ранчо "Два Вяза" справиться опропавших однолетках. В обратный путь он тронулся поздно, и солнце ужесадилось, когда он достиг переправы Белой Лошади на реке Нуэсес. Отпереправы до его лагеря было шестнадцать миль. До усадьбы ранчо Эспиноза -двенадцать. Гивнс утомился. Он решил заночевать у переправы. Река в этом месте образовала красивую заводь. Берега густо порослибольшими деревьями и кустарником. В пятидесяти ярдах от заводи полянупокрывала курчавая мескитовая трава - ужин для коня и постель для всадника.Гивнс привязал лошадь и разложил потники для просушки. Он сел, прислонившиськ дереву, и свернул папиросу. Из зарослей, окаймлявших реку, вдруг донессяяростный, раскатистый рев. Лошадь заплясала на привязи и зафыркала, почуявопасность. Гивнс, продолжая попыхивать папироской, не спеша поднял с землисвой пояс и на всякий случай повернул барабан револьвера. Большая щукагромко плеснула в заводи. Маленький бурый кролик обскакал куст "кошачьейлапки" и сел, поводя усами и насмешливо поглядывая на, Гивнса. Лошадь сновапринялась щипать траву. Меры предосторожности не лишни когда на закате солнца мексиканский левпоет сопрано у реки. Может быть, его песня говорит о том, что молодые телятаи жирные барашки попадаются редко и что он горит плотоядным желаниемпознакомиться с вами. В траве валялась пустая жестянка из-под фруктовых консервов, брошеннаяздесь каким-нибудь путником. Увидев ее, Гивнс крякнул от удовольствия. Вкармане его куртки, привязанной к седлу, было немного молотого кофе. Черныйкофе и папиросы! Чего еще надо ковбою? В две минуты Гивнс развел небольшой веселый костер. Он взял жестянку ипошел к заводи. Не доходя пятнадцати шагов до берега, он увидел слева отсебя лошадь под дамским седлом, щипавшую траву. А у самой воды поднималась сколен Жозефа О'Доннел. Она только что напилась и теперь отряхивала с ладонейпесок. В десяти ярдах справа от нее Гивнс увидел мексиканского льва,полускрытого ветвями саквисты. Его янтарные глаза сверкали голодным огнем; вшести футах от них виднелся кончик хвоста, вытянутого прямо, как пойнтера.Зверь чуть раскачивался на задних лапах, как все представители кошачьейпороды перед прыжком. Гивнс сделал, что мог. Его револьвер валялся в траве, до него былотридцать пять ярдов. С громким воплем Гивнс кинулся между львом ипринцессой. Схватка, как впоследствии рассказывал Гивнс, вышла короткая и несколькобеспорядочная. Прибыв на место атаки, Гивнс увидел в воздухе дымную полосу иуслышал два слабых выстрела. Затем сто фунтов мексиканского льва шлепнулисьему на голову и тяжелым ударом придавили его к земле. Он помнит, какзакричал: "Отпусти, это не по правилам!", потом выполз из-под льва, какчервяк, с набитым травою и грязью ртом и большой шишкой на затылке в томместе, которым он стукнулся о корень вяза. Лев лежал неподвижно.Раздосадованный. Гивнс, подозревая подвох, погрозил льву кулаком и крикнул:"Подожди, я с тобой еще..." - и тут пришел в себя. Жозефа стояла на прежнем месте, спокойно перезаряжаятридцативосьмикалиберный револьвер, оправленный серебром. Особенной меткостией на этот раз не потребовалось: голова зверя представляла собою болеелегкую мишень, чем жестянка из-под томатов, вертящаяся на конце веревки. Нагубах девушки и в темных глазах играла вызывающая улыбка. Незадачливыйрыцарь-избавитель почувствовал, как фиаско огнем жжет его сердце. Вот гдеему представился случай, о котором он так мечтал, но все произошло подзнаком Момуса, а не Купидона. Сатиры в лесу уж, наверно, держались за бока,заливаясь озорным беззвучным смехом. Разыгралось нечто вроде водевиля"Сеньор Гивнс и его забавный поединок с чучелом льва". - Это вы, мистер Гивнс? - сказала Жозефа своим медлительным томнымконтральто. - Вы чуть не испортили мне выстрела своим криком. Вы не ушиблисебе голову, когда упали? - О нет, - спокойно ответил Гивнс. - Это-то было совсем не больно. Он нагнулся, придавленный стыдом, и вытащил из-под зверя своюпрекрасную шляпу. Она была так смята и истерзана, словно ее специальноготовили для комического номера. Потом он стал на колени и нежно погладилсвирепую, с открытой пастью голову мертвого льва. - Бедный старый Билл! - горестно воскликнул он. - Что такое? - резко спросила Жозефа. - Вы, конечно, не знали, мисс Жозефа, - сказал Гивнс с видом человека,в сердце которого великодушие берет верх над горем. - Вы не виноваты. Япытался спасти его, но не успел предупредить вас. - Кого спасти? - Да Билла. Я весь день искал его. Ведь он два года был общим любимцему нас в лагере. Бедный старик! Он бы и кролика не обидел. Ребята просто сума сойдут, когда услышат. Но вы-то не знали, что он хотел просто поиграть свами. Черные глаза Жозефы упорно жгли его. Рипли Гивнс выдержал испытание. Онстоял и задумчиво ерошил свои темно-русые кудри. В глазах его была скорбь,но без примеси нежного укора. Приятные черты его лица явно выражали печаль.Жозефа дрогнула. - Что же делал здесь ваш любимец? - спросила она, пуская в ходпоследний довод. - У переправы Белой Лошади нет никакого лагеря. - Этот разбойник еще вчера удрал из лагеря, - без запинки ответилГивнс. - Удивляться приходится, как его до смерти не напугали койоты.Понимаете, на прошлой неделе Джим Уэбстер, наш конюх, привез в лагерьмаленького щенка терьера. Этот щенок буквально отравил Биллу жизнь: он гонялего по всему лагерю, часами жевал его задние лапы. Каждую ночь, когдаложились спать, Билл забирался под одеяло к кому-нибудь из ребят и спал там,скрываясь от щенка. Видно, его довели до отчаяния, а то бы он не сбежал. Онвсегда боялся отходить далеко от лагеря. Жозефа посмотрела на труп свирепого зверя. Гивнс ласково похлопал егопо страшной лапе, одного удара которой хватило бы, чтобы убить годовалоготеленка. По оливковому лицу девушки разлился яркий румянец. Был ли топризнак стыда, какой испытывает настоящий охотник, убив недостойную дичь?Взгляд ее смягчился, а опущенные ресницы смахнули с глаз веселую насмешку. - Мне очень жаль, - сказала она, - но он был такой большой и прыгнултак высоко, что... - Бедняга Билл проголодался, - перебил ее Гивнс, спеша заступиться запокойника. - Мы в лагере всегда заставляли его прыгать, когда кормили. Чтобыполучить кусок мяса, он ложился и катался по земле. Увидев вас, он подумал,что вы ему дадите поесть. Вдруг глаза Жозефы широко раскрылись. - Ведь я могла застрелить вас! - воскликнула она. - Вы бросились какраз между нами. Вы рисковали жизнью, чтобы спасти своего любимца! Этозамечательно, мистер Гивнс. Мне нравятся люди, которые любят животных. Да, сейчас в ее взгляде было даже восхищение. В конце концов из руинпозорной развязки рождался герой. Выражение лица Гивнса обеспечило бы емувысокое положение в "Обществе покровительства животным". - Я их всегда любил, - сказал он: - лошадей, собак, мексиканских львов,коров, аллигаторов... - Ненавижу аллигаторов! - быстро возразила Жозефа. - Ползучие, грязныетвари! - Разве я сказал "аллигаторов"? - поправился Гивнс. - Я, конечно, Имелв виду антилоп. Совесть Жозефы заставила ее пойти еще дальше. Она с видом раскаянияпротянула руку. В глазах ее блестели непролитые слезинки. - Пожалуйста, простите меня, мистер Гивнс. Ведь я женщина я сначала,естественно, испугалась. Мне очень, очень жаль, что я застрелила Билла. Выпредставить себе не можете, как мне стыдно. Я ни за что не сделала бы этого,если бы знала. Гивнс взял протянутую руку. Он держал ее до тех пор, пока еговеликодушие не победило скорбь об утраченном Билле. Наконец, стало ясно, чтоон простил ее. - Прошу вас, не говорите больше об этом, мисс Жозефа. Билл своим видоммог напугать любую девушку. Я уж как-нибудь объясню все ребятам. - Правда? И вы не будете меня ненавидеть? - Жоэефа доверчивопридвинулась ближе к нему. Глаза ее глядели ласково, очень ласково, и в нихбыла пленительная мольба. - Я возненавидела бы всякого, кто убил бы моегокотенка. И как смело и благородно с вашей стороны, что вы пытались спастиего с риском для жизни! Очень, очень немногие поступили бы так. Победа, вырванная из поражения! Водевиль, обернувшийся драмой! Браво,Рипли Гивнс! Спустились сумерки. Конечно, нельзя было допустить, чтобы мисс Жозефаехала в усадьбу одна. Гивнс опять оседлал своего коня, несмотря на егоукоризненные взгляды, и поехал с нею. Они скакали рядом по мягкой траве -принцесса и человек, который любил животных. Запахи прерии - запахиплодородной земли и прекрасных цветов - окутывали их сладкими волнами. Вдалина холме затявкали койоты. Бояться нечего! И все же... Жозефа подъехала ближе. Маленькая ручка, по-видимому, что-то искала.Гивнс накрыл ее своей. Лошади шли нога в ногу. Руки медленно сомкнулись, иобладательница одной из них заговорила: - Я никогда раньше не пугалась, - сказала Жозефа, - но вы подумайте,как страшно было бы встретиться с настоящим диким львом! Бедный Билл! Я такрада, что вы поехали со мной... О'Доннел сидел на галерее. - Алло, Рип! - гаркнул он. - Это ты? - Он провожал меня, - сказала Жозефа. - Я сбилась с дороги и запоздала. - Премного обязан, - возгласил король скота. - Заночуй, Рип, а в лагерьвведешь завтра. Но Гивнс не захотел остаться. Он решил ехать дальше, в лагерь. Нарассвете нужно было отправить гурт быков. Он простился и поскакал. Час спустя, когда погасли огни, Жозефа в ночной сорочке подошла к своейдвери и крикнула королю через выложенный кирпичом коридор: - Слушай, пап, ты помнишь этого мексиканского льва, которого прозвали"Карноухий дьявол?" Того, что задрал Гонсалеса, овечьего пастуха мистераМартина, и полсотни телят на ранчо Салада? Так вот, я разделалась с нимсегодня у переправы Белой Лошади. Он прыгнул, а я всадила ему две пули измоего тридцативосмикалиберного. Я узнала его по левому уху, которое старикГонсалес изуродовал ему своим мачете. Ты сам не сделал бы лучшеговыстрела, папа. - Ты у меня молодчина! - прогремел Бен Шептун из мрака королевскойопочивальни.
Еще на вскидку были обнаружены 9 пентаклей,5 пентаклей, Страшный Суд и Влюбленные. И это только у О. Генри