Mar 31, 2011 16:47
Я думаю - как я туда пойду? Думаю, как я пройду своими ногами, вброд через время, через пятнадцать лет, прозрачной водой журчащих по светлым дворам Васильевскго осторва, там, где асфальт растворяется в ветре с залива, и железная арматура намытых пристаней теснит слоистое серое ледяное море.
Как я пройду, держась за невидимие ветки кустов с белыми ягодами, которые в детстве бросала под ноги и прыгала по ним, извлекая из мелких кругляшков сухие пенопластовые хлопки.
Как же я смогу протянуть руку и нажать кнопку "10" в том самом лифте, в котором ещё стою прозрачная я десятилетнего возраста, уже почти незаметная, но обретающая реальность от этой немыслимой встречи.
В светлой двухкомнатной квартире на десятом этаже двенадцатиэтажного дома, стоящего в гулком прозрачном парке, жил мой дед. У него было светло даже ночью, если я оставалась ночевать. Он озарял своей простой любовью свой дом, и всех приходящих. И не было в этом доме ничего тайного и тёмного, хранящегося в тайниках. В детстве этих вещей не видишь, даже если они не спрятаны.
Я ничего не знала. Не знала, почему дедушка живет не с бабушкой, а с Сабиной Казимировной, не знала, что бабушка пыталась покончить с собой, узнав о новй женщине своего мужа, не знала о тяжести, которую несут мои мама и дядя, о детях, от которых ушел отец.
Я играла с огромным котом, янтарным как осень.
Потом дедушка умер, я стала старше, и всё узнала. И в этом доме стало темно. янтарный кот умер на дедовой кровати через три дня после него, Сабина Казимировна болела, становилась прозрачней с каждым годом, терялась в сузившихся комнатах, хирела и гасла, в квартире появился её взрослый сын от первого брака, появились бутылки, гразь, запахи, липкие стены, болезнь, холод, горе, темнота, темнота, темнота. Мы приезжали и помогали ветхой старушке подняться с пола на кровать, перстилали бельё, нелюбили её сына, которому было плевать.
Потом она тоже ушла.
И вот прошло десять лет, мы наконец-то решили обновить памятнки на могилах родных, и сделать фото деда, и Сабины Казимировны, которая была подхоронена в его могилу. И выяснилось, что у нас нет ни одной её фотографии.
Что же делать?
Идти через реку времени, в прошлое, где было светло, потом страшно, потом темно, темно, темно, темно.
Я ещё помню их телефонный номер, мне не надо искать его в книжке, говорю, как с настоящим, существующим человеком, с её сыном, и иду по знакомой дороге, стиснув руки в карманах.
Не могу же я туда прийти, это же невозможно. Мне страшно. Не хочу этой темноты. Иду как во сне.
Прихожу в светлую-светлую квартиру, озаренную солнцем, чистую и живую, меня встречает пожилой мужчина в костюме, огромный кот с янтарными глазами, и бродящий пешком серый голубь. Пьём чай. Там ничего не изменилось, кроме меня, кроме воздуха, кроме положения полюсов. Месяц всходит теперь за шкафом, и млечный путь лежит от балкона к креслу, и птица со зверем ходят по новым звездам.
Мир обошел спиралью своей безмерной лестницы мертвый столб моих мыслей, моей памяти, поулыбался моей глупости, и самомнению, сказал свою любимую фразу - ну посмотри - ты ничего не знаешь, выброси из карманов свой неподъемный мусор. Жизни плетутся Тем, кто это умеет, кто видет узор сквозь время.
Я ухожу обратно, по светлому ручью снега, по узким тропинкам, по черным древсным вехам, меняю в своей карте крапчатый серый рисунок мысов и рифов на белые пятна. На пятна белого света, на пятна пространства без края, где можно идти вверх. (С) Ворониха