(no subject)
- И все-таки август - достаточно взглянуть на деревья.
- Листья ещё не пожелтели.
- Но изменили цвет. Теперь на них неинтересно смотреть.
Микроавтобус плавно поворачивает на дублёр, на макушке старухи рядом со мной уютно устроился жёлтый березовый лист. Рука тянется в фамильярном жесте, чтобы снять его, но не хочется рушить достоинство, с которым возвышается на своем кресле эта маленькая женщина.
Она - драматическое сопрано. Солистка, сопрано лирико-колотуарное, восседает рядом: внушительный рост, широкие брови и улыбка. Лирическое сопрано едет за нашими спинами - в кукольном гробу, обтянутом бордовой тканью. Самодеятельный хор, голоса которого не замолкали больше половины века, отправился в последнюю короткую гастроль.
- Всю жизнь меня, Зина, раздражает в тебе непримиримость. В конце концов, каждый тянется к искусству, как умеет.
Старомодные музыкальные вкусы: романсы, забытое эстрадное, неведомое народное, царящие в доме дорогой Е., другими быть и не могли. Пела мама. Во Дворце Сьездов, в нарядном бордовом костюме с белым воротничком. А вот фото в Большом театре: в строгом платье у микрофона, с высоко собранными густыми волосами. В доме, конечно, живёт пианино, где терзается гаммами маленький Петя. И у самой подруги сопрано - глубокий голос, без труда забирающийся наверх. Теперь не до песен. Аккуратно сложены мамины вещи, халат висит на законном месте, скучают тапочки у двери. Мама ушла.
Круглый стол накрывали к обеду в комнате, в супнице - рассольник, непременно на почках, как всегда готовили, рассаживались без спешки и ели неторопливо, с прямой спиной. Мама имела привычку рассуждать без осуждения, с вечной тихой иронией, с особенной снисходительностью к слабости, была деликатна и вовсе не замечала мелочей. Её привычка мягко укладывать любые горести в одну короткую точную фразу не раз заставляла нас взрываться хохотом. Как жаль, что я заходила так редко.
- Человек, оказывается, от рождения до смерти производит до четырёхсот тонн мусора. Есть ради чего жить.
Зал крематория - словно мордорянский замок. Высокий потолок прорезан чёрными осколками светильников. Стены тяжёлые и подвижные, вот-вот прихлопнут тебя как муху. Дорогая Е. стоит широко расставив ноги, с высоко поднятой головой, сосредоточенно кивает прощальной речи. Я вижу, как беспомощно сжимается и разжимается ее ладонь, отведенная за спину, и вижу вдруг, как врач на пороге реанимации кладёт в неё пару тяжелых старинных серёг.
У мамы была чудная манера, беседуя, плавно поворачивать голову. Серьги очень шли к её мягкому профилю. Статная и неторопливая, особенно нравилась она мне, когда упоминала невзначай о прадеде, картежнике и бузотере, об улицах, названий которых уже никто не вспомнит, о затейливых заботах московского быта с предметами, которые больше никому не нужны. Редкий рассказчик, она затейливо и полно обращалась с фразами, обогащая их безо всякого усилия - просто так говорила. Все призраки когда-то большого семейства тут же заселяли комнату, и вот сама она стоит: маленькая девочка под дремучими липами, в башмачках, расклешенном пальто и шапочке с наворотами. Глянешь в угол - а там притаился, неизвестно зачем, потертый, но крепкий полотёр.
- С нами, конечно, тяжело. Мы неприлично долго живём. И все равно мало успеваем. Я только недавно осознала, что все мои любимые поэты не дожили и до пятидесяти.
Я кладу на колени пачку фотографий. Толстая стопка в прозрачном пакете - всё, что осталось от родных моей подруги. Теперь я сижу на месте родственников. Бывшие солистки, вечные подруги - тут же. А вокруг собираются потихоньку мёртвые как живые - молодые, голосистые, влюбленные, полный состав. И, конечно, красавица Катя. Сегодня её день.
Они сидят ещё немного: миниатюрная, черноглазая, драматическое сопрано, и дородная, улыбчивая - сопрано лирико-колотуарное, а затем собираются. Обе, будто бы легко, не сгибаясь, уносят с собой спокойное достоинство, ясный критический ум, чувство юмора и целый город, который на них закончится. Великие московские старухи, певицы, труженицы, барыни без происхождения, одной ногой во времени в форме круга. Острые на язык, подозрительные, бескорыстные, радушные. Мы с подругой беремся за руки. Драматическое сопрано улыбается напоследок:
- Жить обязательно нужно радостно. Иначе чересчур тошно.