(no subject)
Николай sci_fi_keelie написал гениальное. Потом он станет великим с этим его робким и прекрасным "Прозрачный тюль отбелит заоконный черный вечер/ Вы в театр с ним, а я курить в окно". И это редкая возмозность разглядеть гения, пока он еще непризнан, пока он еще стеснительно расплачивается за вино и сыр своими картинами, а мы великодушно принимаем мазню бедного мальчика. Но, может быть, эта "мазня", эта близость к чужой гениальности - единственное, что прославит нас, когда мы умрём.
мне очень нравится, как он написал, и я хочу, чтобы его рассказ был в моем журнале.
Бруд
Среди полуголых мужиков и баб, на пыльно-желтом теплом песке, всмотревшись в морской горизонт лежал бычок. Сложив передние и задние лапы по-кошачьи, он замер, как будто спал, но бодрость его выдавал тоненький хвост с кисточкой, отгоняющий мух от старой и потертой временем шкуры. Иногда его уши начинали играть с назойливыми мухами и морскими блохами, а в минуту он замирал и устремлял свой взгляд в расплывшуюся зеленоватую даль моря, и в этом бычок ничем не отличался от огромной дамы в открытом купальнике, лежавшей, разве, что в другой позе. Коровы не редкость у пляжа, очень часто они сбегают с края дороги, пролегающей вдоль морского берега, однако дальше травянистых зеленых мест у дороги они не заходят, опасаясь горячего песка, обжигающего тело значительно сильней душного июльского воздуха.
Машка и Колька наблюдали и сам приход бычка, и выбор им места для лежанки. Оба удивились и поначалу разыгрывали смешные сюжеты развития дальнейшего хода событий. Тут и басня Крылова вспомнилась - мелкая собачонка, сбежавшая от толстопузого хозяина, разгавкалась на томного бычка. Машка предлагала на выбор интересные имена бычку, а Колька все никак не мог выбрать подходящее, и потом изначально они предположили, что бычок на самом деле корова. Решили назвать Брудом. Наверное, все кто находился вокруг, замирали, когда бычок вдруг решался переменить позу и ложился то на правый бог, то на левый, то подгибал лапы и усаживался полулежа, все также вглядываясь в море. Ни хозяйки, ни постуха рядом. Один одинешенек, совсем как человек гигантской и неприлично важной натуры, он лежал на пляжу среди остальной публики, не стесняясь оглядываться и смотретьь по сторонам. По одной из версий Машки, бычок пришел отоспаться на теплом песке после долгой романтической ночи где-нибудь в поле с любимой коровой. По другой версии, ночь не удалась и ссора с любимой привела бычка к минорному стрессу, и вот он на море, заглушил своей выходкой обиду. Колька шутил и говорил, что бычок вольнодум и на море он мечтает.
Солнце достигло зенита и постепенно скатывалось дальше, разворачивая тени загорающих, заставляя большинство менять свои смешные позы. Некоторые походили на растения, растягивались на пледах звездой, раставляя руки и ноги как можно шире, позволяя солнцу проникать под мышки и в плавки. Остальные притащили с собой стулья и раскладные столы, устравиая у моря обеды. Здесь и водка и бульоны с кострами, здесь толстые мужицкие животы и пережившие стройность женские ноги издавали смех и резкие вопли. Машка и Колька пили шампанское, закусывали сыром и болтали о разной всячине.
- Камень умеет говорить, послушай.
- Не говори ерунды, море куда громче шепчет и прислушиваться не нужно! Вот посмотри на нашего бычка, гляди как вылупился в морскую даль!
- Ах, Бруд. Ах, Бруд - вольнодум.
И как только они касались серьезного переломного момента в споре, на ум отчего-то всегда приходил Бруд, врываясь своей фигурой в беседу, он уравновешивал чаши весов, взывая Машку и Кольку к компромиссу. Говорили они о космосе или современных гениях, кульминация беседы всегда оканчивалась вмешательством образа бычка. Вот ученые научились читать мысли животных и Бруд оказался гениальным поэтом, вот, они уже втроем пьют коровье молоко и читают по очереди прозу Бунина, вот Бруд и вовсе поспорил с Машкой и доказал ей разговорчивость камней на деле. Но было в бычке что-то грустное и трогательное. И в те моменты, когда его не трогали чужие фантазии и взгляды, он казался прекрасным и по-настоящему вольным. Его тоскливое поведение и рассеянный немного встревоженный взгляд касался всех и каждого. Разговаривая с окружающим миром черными открытыми глазами Бруд становился сверх новым и влек порой так сильно, что хотелось броситься к нему, обнять, погладить, может голову положить на брюшко и лежать так с ним, глядеть на голубое небо и конечно мечтать, распрашивать, молчать. Так сильно Машка и Колька привязались к нему.
Когда солнце перестало жарить и с моря потянул прохладный ветер - пляж пустел, люди расходились. Машка и Колька пошли на остановку, разговор их исчез вместе с теплом ушедшего дня. Мысли обоих спрятались за щеки и были посвящены вечернему и тайному, желание опуститься на сидение автобуса влекло теперь уж больше моря. Люди облепили станцию со всех сторон, в воздухе крутился смех и споры, стальные мужские голоса дубасили пискливые женские, и в этом хоре не нашлось места гармонии.
Бруд переходил дорогу, уходил с пляжа последним, он направился в сторону деревенских домов. Проходя мимо станции, хромая на заднюю левую лапу, он привлекал детские взгляды.
- Корова?
- Бык, Степановский, хромает бедолага.
- Ах, стар, да? Стар?
- Не стар, да не годен с лапой такой. Степанов резать будет на неделе,уже всей деревне растрепал, да в гости на водку позвал.
мне очень нравится, как он написал, и я хочу, чтобы его рассказ был в моем журнале.
Бруд
Среди полуголых мужиков и баб, на пыльно-желтом теплом песке, всмотревшись в морской горизонт лежал бычок. Сложив передние и задние лапы по-кошачьи, он замер, как будто спал, но бодрость его выдавал тоненький хвост с кисточкой, отгоняющий мух от старой и потертой временем шкуры. Иногда его уши начинали играть с назойливыми мухами и морскими блохами, а в минуту он замирал и устремлял свой взгляд в расплывшуюся зеленоватую даль моря, и в этом бычок ничем не отличался от огромной дамы в открытом купальнике, лежавшей, разве, что в другой позе. Коровы не редкость у пляжа, очень часто они сбегают с края дороги, пролегающей вдоль морского берега, однако дальше травянистых зеленых мест у дороги они не заходят, опасаясь горячего песка, обжигающего тело значительно сильней душного июльского воздуха.
Машка и Колька наблюдали и сам приход бычка, и выбор им места для лежанки. Оба удивились и поначалу разыгрывали смешные сюжеты развития дальнейшего хода событий. Тут и басня Крылова вспомнилась - мелкая собачонка, сбежавшая от толстопузого хозяина, разгавкалась на томного бычка. Машка предлагала на выбор интересные имена бычку, а Колька все никак не мог выбрать подходящее, и потом изначально они предположили, что бычок на самом деле корова. Решили назвать Брудом. Наверное, все кто находился вокруг, замирали, когда бычок вдруг решался переменить позу и ложился то на правый бог, то на левый, то подгибал лапы и усаживался полулежа, все также вглядываясь в море. Ни хозяйки, ни постуха рядом. Один одинешенек, совсем как человек гигантской и неприлично важной натуры, он лежал на пляжу среди остальной публики, не стесняясь оглядываться и смотретьь по сторонам. По одной из версий Машки, бычок пришел отоспаться на теплом песке после долгой романтической ночи где-нибудь в поле с любимой коровой. По другой версии, ночь не удалась и ссора с любимой привела бычка к минорному стрессу, и вот он на море, заглушил своей выходкой обиду. Колька шутил и говорил, что бычок вольнодум и на море он мечтает.
Солнце достигло зенита и постепенно скатывалось дальше, разворачивая тени загорающих, заставляя большинство менять свои смешные позы. Некоторые походили на растения, растягивались на пледах звездой, раставляя руки и ноги как можно шире, позволяя солнцу проникать под мышки и в плавки. Остальные притащили с собой стулья и раскладные столы, устравиая у моря обеды. Здесь и водка и бульоны с кострами, здесь толстые мужицкие животы и пережившие стройность женские ноги издавали смех и резкие вопли. Машка и Колька пили шампанское, закусывали сыром и болтали о разной всячине.
- Камень умеет говорить, послушай.
- Не говори ерунды, море куда громче шепчет и прислушиваться не нужно! Вот посмотри на нашего бычка, гляди как вылупился в морскую даль!
- Ах, Бруд. Ах, Бруд - вольнодум.
И как только они касались серьезного переломного момента в споре, на ум отчего-то всегда приходил Бруд, врываясь своей фигурой в беседу, он уравновешивал чаши весов, взывая Машку и Кольку к компромиссу. Говорили они о космосе или современных гениях, кульминация беседы всегда оканчивалась вмешательством образа бычка. Вот ученые научились читать мысли животных и Бруд оказался гениальным поэтом, вот, они уже втроем пьют коровье молоко и читают по очереди прозу Бунина, вот Бруд и вовсе поспорил с Машкой и доказал ей разговорчивость камней на деле. Но было в бычке что-то грустное и трогательное. И в те моменты, когда его не трогали чужие фантазии и взгляды, он казался прекрасным и по-настоящему вольным. Его тоскливое поведение и рассеянный немного встревоженный взгляд касался всех и каждого. Разговаривая с окружающим миром черными открытыми глазами Бруд становился сверх новым и влек порой так сильно, что хотелось броситься к нему, обнять, погладить, может голову положить на брюшко и лежать так с ним, глядеть на голубое небо и конечно мечтать, распрашивать, молчать. Так сильно Машка и Колька привязались к нему.
Когда солнце перестало жарить и с моря потянул прохладный ветер - пляж пустел, люди расходились. Машка и Колька пошли на остановку, разговор их исчез вместе с теплом ушедшего дня. Мысли обоих спрятались за щеки и были посвящены вечернему и тайному, желание опуститься на сидение автобуса влекло теперь уж больше моря. Люди облепили станцию со всех сторон, в воздухе крутился смех и споры, стальные мужские голоса дубасили пискливые женские, и в этом хоре не нашлось места гармонии.
Бруд переходил дорогу, уходил с пляжа последним, он направился в сторону деревенских домов. Проходя мимо станции, хромая на заднюю левую лапу, он привлекал детские взгляды.
- Корова?
- Бык, Степановский, хромает бедолага.
- Ах, стар, да? Стар?
- Не стар, да не годен с лапой такой. Степанов резать будет на неделе,уже всей деревне растрепал, да в гости на водку позвал.