О взрослых маленьких девочках, часть третья
Про маленьких взрослых девочек, часть третья.
Я ничего не перепутала. Третья по хронологии.
Она же живет в моем журнале-записной книжке. Так надо.
Была уже не очень маленькой, но на тот момент уже жутко взрослой, было мне лет тринадцать или около того, на вид - лет 17. Волосы, отношения с которыми так и не сложились в косу-до-пояса (немного ниже лопаток, да) были безжалостно обрезаны до плеч, самостоятельность купированию не поддавалась.
Родители по типичной летней традиции благополучно отчалили на дачу, я так же благополучно от слияния с природой в их компании воздержалась. Нормальная и по сей день практика.
День. Девочка я сидит, уткнувшись носом в комп. Тишина и благолепие, все счастливы. Тут начинает разрываться телефон. Девочка я встает и неохотно плетется в коридор к телефону, что-то мяукает в трубку, из которой один из бывших коллег отца жаждет его слышать.
Тут надо оговориться, что, если кто-то успел забыть, то я, так, на секунду, дочь мента, из чего мы имеем аж целых два следствия. Я, как дочь человека, работающего в этой системе, прекрасно понимаю, принимаю и осознаю, что:
а) детям (и подросткам) не следует говорить незнакомым людям об отсутствии, особенно потенциально продолжительном отсутствии, родителей, бабушек и дедушек вместе взятых в квартире при наличии там ребенка одного или нескольких, что не принципиально.
б) открывать дверь незнакомым людям стоит в два раза реже, чем отмеченное в пункте а.
Ну так то - незнакомым людям. А тут отцовский коллега, пусть и бывший, которого (вместе с его семьей) я знаю уже лет порядком. Невзрачный такой мужичонка, типичный подкаблучник без собственной воли и мнения. Носителем штанов и прочих атрибутов семейной власти, вроде мнения, воли и головы в их союзе являлась жена, мужикастая, но довольно ухоженная, волевая тетка выше его на пол головы. Потом в семейной иерархии шли неуправляемый пес доберман и сын лет одиннадцати, именно в таком порядке. Я испытывала к номинальному главе семейства легкое брезгливое сочувствие, пытаясь минимизировать контакты со всеми его домочадцами в силу своих способностей.
Соответственно, общаться я не жаждала. Сообщив скупое "Его нет. Да. Уехали!" - я надеялась просто максимально оперативно отвязаться. Ну и, соответственно, услышав в трубке: "Никому дверь не открывай... кроме меня", я ощутила, мягко скажем, некоторый дискомфорт, но, как каждый человек, не обделенный интуицией, но так до конца и не привыкший ей доверять, положила на этот дискомфорт и пошла заниматься своими делами.
Когда минут через двадцать в дверь позвонили, в глазок я глянула только мельком. Буквально за стенкой, в соседней квартире, жила бабушка-ровесница века, которая, будучи, не смотря на свой более чем преклонный возраст и принадлежность к той до сих пор не изжившей себя категории старушек, которые все обо всех знают, сохранила вполне трезвый образ мысли и здравый ум. Пассаж про бабушку-соседку имеет место быть по причине того, что она время от времени заглядывала по добрососедски за парой яиц или стаканом муки, а когда я была совсем маленькой, не слишком навязчиво приглядывала за мной, когда я возвращалась из начальных классов школы. В общем, когда я открывала дверь, я была полностью уверена, что это она...
Ну и когда я увидела перед собой пьяную рожу бывшего отцовского коллеги с бутылкой пива в руках, я, честно сказать, несколько обалдела, что, тем не менее не помешало мне резко дернуть дверь на себя за еще не выпущенную ручку и моментально дернуть задвижку.
Он пытался что-то кричать мне через дверь, дергал за ручку и звонил, звонил, бесконечно звонил в дверь, снова дергал за ручку и звонил, звонил, звонил. А я сидела перед компьютером и усиленно пыталась уверить себя в том, что все это не со мной, не со мной, не-со-мной! Через несколько минут я уже ненавидела отрывистый, лающий, срывающийся на визг звук дверного звонка и, кажется, искренне удивлялась, как ненадежная на вид дверная ручка еще не оторвалась и не вылетела из паза.
Не со мной! Этот бред, это сумасшествие было не со мной! Я уже почти верила в это, но этот чертов звонок, я даже не знала, как его отключить. Не со мной...
Не знаю, сколько это продолжалось, но, кажется, с дачи позвонила мать, я вздрогнула, и потянулась за трубкой. Надо было заставить_себя_выйти_в_коридор. Естественно, что превратившийся, казалось, навсегда в фон этот нескончаемый визг звонка было слышно и в трубке. Когда в двух словах объясняла, что происходит, я чувствовала себя чудовищно, просто чудовищно виноватой, как будто это было только моей виной, хотя, в чем я была виновата, ума не приложу. Но мне было ужасно, ужасно, ужасно стыдно, неудобно. И, конечно же, милицию вызывать я наотрез отказалась.
Наряд вызвала все та же соседка, он приехал удивительно быстро, а он все звонил и звонил, и дергал ручку двери.
Я сидела, уставившись остановившимся взглядом в монитор и меня трясло.
А потом все это прекратилось. Моментально.
Спустя какое-то время в дверь снова позвонили, отрывисто, уверенно, как будто имея на это полное право.
Я не хотела открывать дверь, не хотела говорить с ребятами в привычной серой форме, мне было тошно и я снова и снова чувствовала себя виноватой, но открыть все же пришлось. Сколько их там было, трое? четверо? Мальчик в серой форме спросил, знаю ли я этого человека, я, сделав над собой огромное усилие, кивнула: в горле стоял ком. Потом спросил, имею ли я к нему какие-нибудь претензии или им стоит просто убрать "это" отсюда. Движение головой из стороны в сторону, потом короткий кивок. Дверь снова на себя и на задвижку. За дверью пьяный выкрик о том, что "это" тоже служило в органах, и вот сейчас их выкинут из органов, а потом грохот. Хороший такой, основательный грохот.
Как сказала потом все та же соседка, ребята за пьяное хамство спустили его с четверного этажа пинками.
Я ничего не перепутала. Третья по хронологии.
Она же живет в моем журнале-записной книжке. Так надо.
Была уже не очень маленькой, но на тот момент уже жутко взрослой, было мне лет тринадцать или около того, на вид - лет 17. Волосы, отношения с которыми так и не сложились в косу-до-пояса (немного ниже лопаток, да) были безжалостно обрезаны до плеч, самостоятельность купированию не поддавалась.
Родители по типичной летней традиции благополучно отчалили на дачу, я так же благополучно от слияния с природой в их компании воздержалась. Нормальная и по сей день практика.
День. Девочка я сидит, уткнувшись носом в комп. Тишина и благолепие, все счастливы. Тут начинает разрываться телефон. Девочка я встает и неохотно плетется в коридор к телефону, что-то мяукает в трубку, из которой один из бывших коллег отца жаждет его слышать.
Тут надо оговориться, что, если кто-то успел забыть, то я, так, на секунду, дочь мента, из чего мы имеем аж целых два следствия. Я, как дочь человека, работающего в этой системе, прекрасно понимаю, принимаю и осознаю, что:
а) детям (и подросткам) не следует говорить незнакомым людям об отсутствии, особенно потенциально продолжительном отсутствии, родителей, бабушек и дедушек вместе взятых в квартире при наличии там ребенка одного или нескольких, что не принципиально.
б) открывать дверь незнакомым людям стоит в два раза реже, чем отмеченное в пункте а.
Ну так то - незнакомым людям. А тут отцовский коллега, пусть и бывший, которого (вместе с его семьей) я знаю уже лет порядком. Невзрачный такой мужичонка, типичный подкаблучник без собственной воли и мнения. Носителем штанов и прочих атрибутов семейной власти, вроде мнения, воли и головы в их союзе являлась жена, мужикастая, но довольно ухоженная, волевая тетка выше его на пол головы. Потом в семейной иерархии шли неуправляемый пес доберман и сын лет одиннадцати, именно в таком порядке. Я испытывала к номинальному главе семейства легкое брезгливое сочувствие, пытаясь минимизировать контакты со всеми его домочадцами в силу своих способностей.
Соответственно, общаться я не жаждала. Сообщив скупое "Его нет. Да. Уехали!" - я надеялась просто максимально оперативно отвязаться. Ну и, соответственно, услышав в трубке: "Никому дверь не открывай... кроме меня", я ощутила, мягко скажем, некоторый дискомфорт, но, как каждый человек, не обделенный интуицией, но так до конца и не привыкший ей доверять, положила на этот дискомфорт и пошла заниматься своими делами.
Когда минут через двадцать в дверь позвонили, в глазок я глянула только мельком. Буквально за стенкой, в соседней квартире, жила бабушка-ровесница века, которая, будучи, не смотря на свой более чем преклонный возраст и принадлежность к той до сих пор не изжившей себя категории старушек, которые все обо всех знают, сохранила вполне трезвый образ мысли и здравый ум. Пассаж про бабушку-соседку имеет место быть по причине того, что она время от времени заглядывала по добрососедски за парой яиц или стаканом муки, а когда я была совсем маленькой, не слишком навязчиво приглядывала за мной, когда я возвращалась из начальных классов школы. В общем, когда я открывала дверь, я была полностью уверена, что это она...
Ну и когда я увидела перед собой пьяную рожу бывшего отцовского коллеги с бутылкой пива в руках, я, честно сказать, несколько обалдела, что, тем не менее не помешало мне резко дернуть дверь на себя за еще не выпущенную ручку и моментально дернуть задвижку.
Он пытался что-то кричать мне через дверь, дергал за ручку и звонил, звонил, бесконечно звонил в дверь, снова дергал за ручку и звонил, звонил, звонил. А я сидела перед компьютером и усиленно пыталась уверить себя в том, что все это не со мной, не со мной, не-со-мной! Через несколько минут я уже ненавидела отрывистый, лающий, срывающийся на визг звук дверного звонка и, кажется, искренне удивлялась, как ненадежная на вид дверная ручка еще не оторвалась и не вылетела из паза.
Не со мной! Этот бред, это сумасшествие было не со мной! Я уже почти верила в это, но этот чертов звонок, я даже не знала, как его отключить. Не со мной...
Не знаю, сколько это продолжалось, но, кажется, с дачи позвонила мать, я вздрогнула, и потянулась за трубкой. Надо было заставить_себя_выйти_в_коридор. Естественно, что превратившийся, казалось, навсегда в фон этот нескончаемый визг звонка было слышно и в трубке. Когда в двух словах объясняла, что происходит, я чувствовала себя чудовищно, просто чудовищно виноватой, как будто это было только моей виной, хотя, в чем я была виновата, ума не приложу. Но мне было ужасно, ужасно, ужасно стыдно, неудобно. И, конечно же, милицию вызывать я наотрез отказалась.
Наряд вызвала все та же соседка, он приехал удивительно быстро, а он все звонил и звонил, и дергал ручку двери.
Я сидела, уставившись остановившимся взглядом в монитор и меня трясло.
А потом все это прекратилось. Моментально.
Спустя какое-то время в дверь снова позвонили, отрывисто, уверенно, как будто имея на это полное право.
Я не хотела открывать дверь, не хотела говорить с ребятами в привычной серой форме, мне было тошно и я снова и снова чувствовала себя виноватой, но открыть все же пришлось. Сколько их там было, трое? четверо? Мальчик в серой форме спросил, знаю ли я этого человека, я, сделав над собой огромное усилие, кивнула: в горле стоял ком. Потом спросил, имею ли я к нему какие-нибудь претензии или им стоит просто убрать "это" отсюда. Движение головой из стороны в сторону, потом короткий кивок. Дверь снова на себя и на задвижку. За дверью пьяный выкрик о том, что "это" тоже служило в органах, и вот сейчас их выкинут из органов, а потом грохот. Хороший такой, основательный грохот.
Как сказала потом все та же соседка, ребята за пьяное хамство спустили его с четверного этажа пинками.