что получила солдата жена: "Швейк во второй мировой войне" Б.Брехта, реж. Марк Захаров, 1969
- Он был потрясен и сразу дал мне роль.
- Какую?
- Гитлера. Но он не выпустил тот спектакль. Сказал, еще не время.
После спектакля "Брехт. Швейк. Вторая мировая" Уланбека Баялиева в СТИ -
https://users.livejournal.com/-arlekin-/4867885.html
- захотел узнать больше и о тексте Бертольта Брехта, который раньше не читал и на сцене, естественно, не видел, и об истории постановок, а пьеса, оказывается, не будучи драматургическим хитом всех времен и народов, определенную историю все же имеет, в том числе русскоязычную, и не только сценическую. В конце 1960-х годов телеспектакль по ней ставил Марк Захаров с актерами Театра Сатиры, и учитывая, что тогда же набрал популярность "Кабачок 13 стульев", где участвовали те же артисты, а большая часть действия "Швейка во второй мировой" происходит за барными стойками трактира "У чаши", это придавало, наверное, еще больше пикантности зрелищу, которое на сегодняшний взгляд, конечно, выглядит стилистически архаично, с одной стороны (и формат телеспектакля с его малобюджетностью, ограниченными техническими возможностями даже по меркам своего времени, не располагает к роскошной картинке, хотя использованные принципы монтажа, характерные скорее для кинематографа 1920-40-х и уже в 60-е наверняка воспринимавшиеся как "ретро", добавляют спектаклю живости), а с другой, как ни странно, во многом и эстетически актуальнее, и идеологически острее прошлогодней театральной премьеры.
Грешным делом подумалось - Захарову бы Исаченкова вместо Высоковского... В своем роде Зиновий Высоковский, играющий Швейка в телеспектакле Захарова, хорош, но его слишком яркая, почти "эстрадная" манера не в плюс работает, а портит дело; Захаров к Брехту кроме этого раза, кажется, никогда не обращался больше, и в театре его не ставил, здесь на ТВ, в павильонной декорации, он к нему, в отличие от Любимова, подходит без оглядки на теорию "эпического" театра и разыгрывает камерную, иногда вполне "психологическую" драму, с минимум эксцентрики, характерности, микшируя (тут с Баялиевым, кстати, Захаров в плане метода работы с текстом отчасти совпадает) репризные "гэги", заложенные в пьесе, а зонги подавая отдельными вставками и даже отбивая их особыми титрами.
Смотреть телеспектакль увлекательно и с точки зрения опознавания в лицах малоизвестной, почти забытой пьесы Брехта и персонажей "Кабачка 13 стульев", и вообще артистов Сатиры (я многих из тех, кто снимался тут у Захарова, застал и видел на сцене, с некоторыми довелось общаться лично...как и с Марком Анатольевичем), но еще любопытнее, как Марк Захаров с позиций своего времени и в рамках своей эстетики ищет содержательные точки соприкосновения с материалом тяжеловесным, местами неудобоваримым (история с похищением собаки, положа руку на сердце, драматургически откровенно слабо, мутно прописана - и что в постановке СТИ нынешней, что в давнишнем телеспектакле Захарова, как говорится, "провисает"; но сам эпизод похищения Захаровым решен блестяще, между прочим... и собачка там чудесная!), и как эти же точки "откликаются" спустя десятилетия... в художественном, формальном - тоже, а не в чисто смысловом (хотя там находятся переклички буквальные, считай криминальные по теперешним понятиям!) плане. Реплики типа "они уже забирают в армию даже из тюрьмы" из оригинальной пьесы в СССР конца 1960-х никогда не смущали, зато редсказуемо отсутствует в телеспектакле эпизод встречи Швейка с русской бабой, посреди снежных приволжских степей "благословляющей" солдатика хоть и "вражеского", но все-таки славянина, от всей широты своей русской души... по меркам ЦТ СССР такое, понятно, чересчур... Но куда более неожиданное в телеспектакле - образ Гитлера, сыгранный не сразу узнаваемым в гриме Анатолием Папановым. Как ни странно, здесь, в советском телеспектакле, Гитлер, причем брехтовский, заведомо окарикатуренный уничижительно, предстает чуть ли не в статусе трагического героя - не потому, разумеется, что персонаж Анатолия Папанова, артиста невероятно обаятельного в любом имидже, вызывает сочувствие, Гитлеру схуя бы сочувствовать; однако ничтожество, претендующее на величие, в папановском воплощении и захаровской интерпретации сближается парадоксально (и вместе с тем вполне логично...), к примеру, с шекспировским Ричардом Третьим или Макбетом, а заодно и с мольеровским Тартюфом; и Папанов, чьему дарованию всегда тесны были комедийные амплуа, разворачивается в жестко ограниченных, казалось бы, рамках (какое разнообразие мыслимо в "трактовке" образа Гитлера в СССР и доныне на святой руси?!.), в "ничтожном", без вариантов карикатурном Гитлере находит своеобразную глубину... в связи с чем брехтовская финальная песенка - "...порою величье непрочным бывает, а малая малость растет на глазах" - обретает дополнительный подтекст.