между 10 казнями и 10 заповедями: "Боже мой!" А.Гов в "Шаломе", реж. Олег Липовецкий
"Кто разработал двенадцатиперстную кишку?" В свете заглавия пьесы этот вопрос, как и все остальные, из которых по большей части состоят диалоги персонажей Анат Гов, звучит риторически. Драматическая ситуация, заданная автор(кой)ом - к женщине-психотерапевту, брошенной мужем ради "нормальной семьи" матери-одиночке сына-аутиста, является более чем странный (другие к ней вряд ли заходят...) незнакомый "пациент", который представляется литерой Б, раскрывая которую, оказывается не агентом МОССАДа, как героиня предполагала изначально, но собственно Богом... - заведомо условная и игровая. Но израильская писательница, умершая от тяжелой болезни, в ней все-таки явно выясняет отношения со своим, ветхозаветным богом, а успешный и относительно молодой (мы с Олегом примерно ровесники, но он пободрее меня будет) московский режиссер со своим, театральным, и посылы их разнятся. На скорую руку, за час с небольшим проводя героев стилизованной "психотерапии" сквозь всевозможные квазирелигиозные заморочки - от деизма до манихейства... - и рациональным содержанием, и эмоциональным наполнением своего драматического "катехизиса" мысль автора движется прямиком к Христу, но зайти на "чужую" территорию, хотя бы номинально переступить через границу, сочинительница, даром что ее собственная исходная мировоззренческая точка (на святой руси прежде ее обозначили бы как "абстрактный гуманизм", позднее квалифицировали "общечеловеческими ценностями", а нынче официально прописали бы скептически, а то и уничижительно, по разряду экуменической "толерастии") располагается ближе к атеизму, чем к на худой конец агностицизму, себе не позволяет, спотыкаясь на Адаме, Аврааме, Ное, Моисее (хронологически непоследовательно, кстати), но особенно, фатально, на Иове - подозревая в страждущем "пациенте" неизбывное, простигосподи, "чувство вины" перед ним; в рамках же иудейской ортодоксии сама постановка вопроса, на которой держится ее опус, немыслима; с другой стороны, режиссер берет из пьесы в первую очередь ее игровую условность, и от нее отталкиваясь - решение спектакля обусловлено осознанным или бессознательным недоверием к авторскому тексту (вполне обоснованным и справедливым, для всякого разумного человека, не то что режиссера, попросту неизбежным) - выстраивает действие на открытом почти до "эстрадности" и зашкаливающем градусе актерской самоотдачи. По сути герои спектакля - не герои пьесы, но актеры в ролях героев пьесы, которые, в свою очередь, участвуют в "ролевой игре" определенного рода; условный "пациент" играет "бога", условный "доктор", онажемать, выясняет с ним - как с Ним - отношения, и в этой структуре различия между семантическим наполнением и синтаксической функцией заглавной формулы - одновременно и экспрессивно окрашенного междометия, и оценочно амбивалентного обращения... - автоматически нивелируются; здесь "бог" - собеседник и "всемогущий", "всеведущий" (но "всеблагой" ли - это уже другой вопрос), который - если только шарлатан не прибегает к нехитрым гипнотизерским фокусам - способен управлять доктором, остановить ее, заставить молчать... - и подчиненный, чуть ли не униженный незваный гость... удостоенный приема, к тому же, небесплатно, за врачебный гонорар (400 шекелей в час - немаленькая сумма, между прочим). Правда, художник-сценограф Анастасия Азарх пусть и неординарный, но все-таки формально лишь психотерапевтический сеанс помещает в обстановку постапокалипсиса, и мало того, по всем приметам, вопреки разговорам о "потопе", мир божий скорее выгорел, чем затонул, все кругом если не обратилось в пепел и не рассыпалось в прах, то как минимум обуглилось - да, представления о Судном дне с ветхозаветного периода у евреев менялись и адаптировались к реалиям новейшей истории народа и человечества в целом. Но "психотерапия" в отношении всемогущего, уставшего от "жизни" и готового вновь устроить людям "конец света", на сцене исполняется с таким явным, даже подчеркнутым энтузиазмом, что процесс, несомненно, и участников, и публику увлекает сильнее итога; в этом смысле режиссеру со своим театральным богом удается "договориться" легче, чем драматургу со своим - при ином целеполагании уместнее взяться, положа руку на сердце, за Достоевского... увы, для "Шалома" он литератор "непрофильный"... чтоб не сказать хуже... - но в активе постановщика и бутафорские следы всесожжения, и лейка, с помощью которой несложно обозначить долгожданный, чаемый героиней (чего ради, собственно, она к богу всуе и обращалась) дождик; и классные артисты - мощный Дмитрий Уросов, обаятельная Анна Котляр; и благожелательно расположенная публика "Шалома", доезжающая на Варшавское шоссе в самую лютую непогоду; с ветхозаветным сложнее в принципе, тем более, что хронометраж психотерапевтического сеанса ограничен, и жизнь человека небесконечна… вот Анат Гов, уже, к примеру, умерла.