Мы остановились во дворе какого-то (как потом оказалось, моего) дома, чтобы перевести дух, собрать вещи и поехать всей веселой компанией на пикник на дачу. Было тепло, светило солнце, первые солнечные дни располагали к отсутствию дум и проблем, хотелось простого и беззаботного веселья. Наша немаленькая компания разбрелась по двору, я помню, что зачем-то выставил колонку в окно квартиры, врубил музыку и, как в старое советское время, сидел во дворе, наслаждаясь солнышком. Вокруг гуляли дети, какие-то соседи присоединились к музыке и пританцовывали, хотя потом выяснилось, что время то 8 утра, к тому же выходной и чего я так разорался со своей музыкой - непонятно. Однако никто не роптал, из окон не ругался, все шло довольно мирно, как и положено начинаться такому хорошему, выходному дню.
Пацаны из нашей компании все еще где-то шлялись, я же оглядывал окна и грелся на солнышке.
Вдруг из подъезда вышел какой-то мужчина, скорее пожилого возраста, но подтянутый (или насколько высохший) полустарик и направился ко мне. Ну, думаю, вот и первый недовольный.
Однако подойдя, он начал не с претензий, а с того, что чуть ли не умоляющим голосом попросил показать мою квартиру. В нее мы недавно въехали, там был сделан какой-то (как мне казалось, обычный) ремонт, однако старик настаивал, что “по слухам соседей у вас там что-то необыкновенное”, покажите, пожалуйста.
Просьба, конечно, странная, но пребывая в хорошем расположении духа, я сказал ему “пошли” и мы стали подниматься на мой этаж.
Зачем я бросил машину, в багажнике которой лежали два здоровенных мешка с пятитысячными пачками денег, которые мы “по дороге на дачу” взяли налетом в каком-то банке с нашей гоп-компанией, я не осознавал. Да и сам налёт как-то не отложился в моей голове, что-то обыденное как поход за кефиром в ближайший магазин. Моя мысль была лишь в том, что мне все равно надо домой за сумкой с продуктами для шашлыков, заодно покажу старику квартиру.
Квартира деду понравилась, он ходил и охал, “как у вас тут все тут продумано”, ничего лишнего и вместе с тем приспособлено для жилья. Я пропускал его слова мимо ушей - нравится и на здоровье. Чего бы не сделать приятно человеку, ну любопытный, ну бывает
Потом дед исчез, кадр сменился а я оказался со своей сумкой для пикника в полуподвале, в котором располагался вход в какую-то социальную контору. Я стоял в предбаннике, а далее по небольшому коридору, предбанник заканчивался окошком, самым что ни на есть характерным для советского времени: маленьким , полукруглым, покрытым какой-то ржавой коричневой краской не в один слой и обязательно расположенным не на уровне лица говорящего, а чуть ниже уровня груди, как бы специально принуждая пришедшего с просьбой согнуться в поклоне, чтобы в это окошко излагать свой вопрос сидящему внутри за конторкой человеку.
Заглянув в открытое окошко я увидел того самого деда, сидевшего за столом и с кем-то беседующим. Он, не поворачивая головы, скосил глазом в мою сторону, вижу- узнал, но на этот раз выражение его лица было совсем не просящим, а скорее холодным и бесчувственным.
Собственно, как и раньше, мне до него дела не было, мне надо было сделать последние шаги наверх, чтобы выйти из этого полуподвала, к машине, ребята наверное уже собрались там и пора было двигать: шашлык сам себя не приготовит и не съест.
Подойдя к двери, я хотел уже было ее открыть и выйти, как навстречу подошла пара мужчин в черных пиджаках, такого серьезного и официального вида, что я решил их пропустить, а потом уж сам. Посторонившись вправо, я открыл им дверь и рукой показал - мол, проходите, вы первые. Они прошли, но сразу же за ними как из воздуха материализовались еще несколько человек такого же вида. в результате чего предбанник, только что пустой, быстро наполнился людьми. Одинаково одетыми и с одинаковыми лицами. Черная водолазка, черных пиджак, серьезное лицо.
Меня и это не насторожило, пропуская всех их я еще больше отодвинулся от двери к стене и тут вдруг увидел, что у стены, прислоненные к батарее стоят те самые два мешка, оставленные мной в машине. Мешки были небрежно завязаны, один приоткрыт и не особо прячась, оттуда предательски выглядывали две пачки ярко рыжих пятитысячных.
От последней группы черных пиджаков отделился невысокий мужчина, за ним еще один и они оба вдруг пошли в мою сторону. Я загородил собой мешки, но именно они их и заинтересовали. Невысокий подошел к мешкам, зачерпнул своей широкой для такого небольшого человека граблей пару верхних пачек, зачем то поднял их к свету, повертел, положил на место и повернулся ко мне.
Что он мне говорил - я не помню, что-то такое, что в таких случаях говорят в детективных фильмах, когда менты ловят преступника за руку. Удивительно, но я не ощутил ни капли тревоги. Я отвечал на его вопросы с улыбкой, где-то глубоко внутри понимая, что причастность мешков ко мне доказать очень непросто: мало ли кто оказался в одном помещении с мешками. Они (менты) вот тоже тут рядом с ними стоят. Невысокий, продолжая железным тоном что-то говорить, достал наручники и стал их одевать на меня, застегнул на одной руке, потянулся ко второй.
Кадр опять щелкнул, и передо мной стоял уже не тот невысокий, а другой, хотя и тоже невысокий, но совсем с другим лицом. Он был молодой, я бы сказал, даже зеленый, с дурацкой прямой короткой челкой, как у гопника, только вместо треников и кед на нем был пиджак. Этот второй уже не говорил, а орал на меня, что меня, гниду преступную он посадит, что таких как я он душил, душит и душить будет, что вообще черт знает что со мной сейчас сделает …в общем нёс всю вот эту ментовскую чушь, как в плохом американском кино. Лицо его при этом неприятно искажалось, злые глаза, искривленные в бешенстве рот, изрыгающий ненависть в мой адрес…а я … а я стоял и продолжал улыбаться, ничуть не сопротивляясь тому, что на меня одевают наручники. Глядя на этого бесноватого мысль была только одна: “так вот вы зачем в ментовку идете, сельские дети, чтобы наконец-то без последствий для себя, прикрывшись властью, выместить свою злобу за несложившуюся жизнь, зависть ко всем и ко вся, кто как-то преуспел в этой жизни, да вообще - даже к тем, кто родился не в деревне Пердюкино, а большом мегаполисе и уже этим вам должен”.
Пока я так сам с собой философствовал, стоявший сзади соратник оравшего на меня, вдруг поднял руку и несмотря на то, что никакого сопротивления я не оказывал, я с некоторым недоумением увидел в ней пистолет, направленный на меня. Даже это меня почему-то вообще не напугало, в голове мелькнула мысль, что не может вот так все банально кончится. Что мои ребята каким-то чудом меня должны вытащить. Не сейчас. так потом. Странные мысли человека. которого взяли чуть ли не с поличным и уже заковали в наручники. И тем не менее.
Проходит еще секунда и направленный на меня пистолет чуть смещается в сторону и оказывается ровно у затылка орущего на меня “гопника-мента”, еще полсекунды, выстрел и орущая голова затыкается, брызги от мозгов пролетают мимо меня на стену, орущий мешком падает на пол, а стрелявший зачем-то отворачивает голову в второну, не смотря на меня, но направив на меня пистолет. А ведь это провокация, подумал я, почему-то не попробовать, и одной оставшейся свободной рукой хватаю пистолет за ствол и выворачиваю его в сторону, чуть не ломая пальцы второму. Конечно он его выпускает, хотя откровенного сопротивления я и не заметил. Все это происходит в считанные секунды, “раз-два”, но время тянется как резина. До меня доходит, что второй в пиджаке - это и есть один из моих ребят. И как только приходит это осознание, я понимаю, почему я был так спокоен.
Дальше начинается месиво. Выхватив пистолет из рук своего же ( я теперь понял, что он мне просто его отдал), я стреляю прямо в лицо теперь уже действительно менту, и мне хорошо запоминается картина, которая должна быть неприятной до омерзения, но почему-то я ее воспринимаю совершенно обыденно: лежащий мент на полу, развороченный пулей рот и огромная лужа крови под головой.
Но мне разглядывать некогда, среди “пиджаков” действительно оказываются мои пацаны, они тоже открывают стрельбу, начинается бойня. Один вопрос, который занимает меня - как в этой толпе абсолютно одинаковых людей я отличаю своих от чужих, на милисекунду меня отвлекает меня, но некогда. Выяснилось, что я очень хорошо стреляю: в такой заварухе, парой выстрелов я укладываю еще двух, тут кончаются патроны, я выкидываю пистолет и прыгаю за стол, чтобы как-то укрыться от стреляющих в меня. В полете под стол я вижу на столе лежащий узи, но схватив его по весу понимаю, что рожок пустой. Чёрт, где и когда я научился определять по весу оружия - заряжено оно или нет? Некогда думать, выбрасываю узи, хватаю второй, тот оказывается, почему-то сложен в виде пенала, но пофиг, раскладываю, передергиваю затвор и тут выяснилось, что все мои бондовские качества закончились, так как где у этого автомата предохранитель - я не знаю. И сейчас нажимая на курок, я получу или пустой щелчок и тогда положат меня или я положу целящихся в меня еще двоих. Надеемся на чудо..
Сцена кровавой бойни осталась недоснятой.
Сон был прерван звонком будильника