(no subject)
Сетунь сегодня в 11.36 снова была белой.
По телефону горячей линии дозвонилась сразу же. Сказали, что были уже звонки и машина выехала.
Я и в баночку из-под каперсов на сей раз набрала, но видимо не пригодится, раз выехали. Мне даже потом перезвонили, сказали, что заявку фиксировать не будут, поскольку выехали по другой заявке.
Хотелось бы верить, что третьего раза не будет.
Картинка конечно сумасшедшая: смог, запах гари и белая река.
Смог и запах не сфотографировала, но все вместе дает ощущение приближающегося конца света.
И это даже красиво. Во всем этом все же есть какая-то необъяснимая привлекательность.
Одна часть меня конечно же протестует и звонит в эко надзор, а вторая любуется, с наслаждением смакуя возможные картинки апокалипсиса... и я не только ничего не могу с этим поделать, я даже конфликта в этом никакого не вижу.
Тут вспоминается первая глава "Времетрясения" Воннегута.
"Я часто говорю, что художник должен видеть свою задачу в том, чтобы
научить людей хоть немного ценить собственную жизнь. Меня в таких случаях
спрашивают, знаю ли я художников, которые смогли этого добиться. Мой ответ
-- "Битлз".
Мне кажется, что самые высокоразвитые создания на Земле находят жизнь
обременительной, если не хуже. Отвлечемся от крайних случаев, когда
какой-нибудь идеалист кладет голову на плаху. Две женщины, сыгравшие
важнейшую роль в моей судьбе, моя мать и сестра Алиса, или Элли -- обе давно
на небесах -- ненавидели жизнь и не скрывали этого. Алиса то и дело
восклицала: "Не могу больше! Не могу больше!".
Самый веселый американец своего времени, Марк Твен, считал свою жизнь,
да и жизнь всех остальных людей, такой ужасной штукой, что, разменяв восьмой
десяток -- а я, заметьте, тоже разменял восьмой десяток, -- написал: "С тех
пор, как я стал взрослым, мне ни разу не захотелось, чтобы кто-нибудь из
моих покойных друзей возвратился к жизни". Это цитата из эссе, написанного
спустя несколько дней после неожиданной смерти его дочери Джин. Среди тех,
кого он не хотел вернуть к жизни, были и Джин, и другая его дочь, Сюзи, и
его любимая жена, и его лучший друг Генри Роджерс.
Вот какие чувства были у Марка Твена, а ведь он не видел Первой мировой
войны -- не дожил.
Жизнь -- сущий кошмар, если послушать слова Иисуса из Нагорной
проповеди. Вот они: "блаженны нищие духом", "блаженны плачущие", "блаженны
алчущие и жаждущие правды".
Генри Дэвид Торо сказал еще лучше: "Для большинства людей слова "жизнь"
и "отчаяние" значат одно и то же, только они об этом никому не
рассказывают".
Так что загадка "Почему мы отравляем воду, воздух и почву, почему
создаем все более изощренные адские машины (что для мира, что для войны)?"
не стоит выеденного яйца. Давайте, для разнообразия, будем на этот раз
абсолютно искренни. На самом деле все мы ждем не дождемся конца света."
По телефону горячей линии дозвонилась сразу же. Сказали, что были уже звонки и машина выехала.
Я и в баночку из-под каперсов на сей раз набрала, но видимо не пригодится, раз выехали. Мне даже потом перезвонили, сказали, что заявку фиксировать не будут, поскольку выехали по другой заявке.
Хотелось бы верить, что третьего раза не будет.
Картинка конечно сумасшедшая: смог, запах гари и белая река.
Смог и запах не сфотографировала, но все вместе дает ощущение приближающегося конца света.
И это даже красиво. Во всем этом все же есть какая-то необъяснимая привлекательность.
Одна часть меня конечно же протестует и звонит в эко надзор, а вторая любуется, с наслаждением смакуя возможные картинки апокалипсиса... и я не только ничего не могу с этим поделать, я даже конфликта в этом никакого не вижу.
Тут вспоминается первая глава "Времетрясения" Воннегута.
"Я часто говорю, что художник должен видеть свою задачу в том, чтобы
научить людей хоть немного ценить собственную жизнь. Меня в таких случаях
спрашивают, знаю ли я художников, которые смогли этого добиться. Мой ответ
-- "Битлз".
Мне кажется, что самые высокоразвитые создания на Земле находят жизнь
обременительной, если не хуже. Отвлечемся от крайних случаев, когда
какой-нибудь идеалист кладет голову на плаху. Две женщины, сыгравшие
важнейшую роль в моей судьбе, моя мать и сестра Алиса, или Элли -- обе давно
на небесах -- ненавидели жизнь и не скрывали этого. Алиса то и дело
восклицала: "Не могу больше! Не могу больше!".
Самый веселый американец своего времени, Марк Твен, считал свою жизнь,
да и жизнь всех остальных людей, такой ужасной штукой, что, разменяв восьмой
десяток -- а я, заметьте, тоже разменял восьмой десяток, -- написал: "С тех
пор, как я стал взрослым, мне ни разу не захотелось, чтобы кто-нибудь из
моих покойных друзей возвратился к жизни". Это цитата из эссе, написанного
спустя несколько дней после неожиданной смерти его дочери Джин. Среди тех,
кого он не хотел вернуть к жизни, были и Джин, и другая его дочь, Сюзи, и
его любимая жена, и его лучший друг Генри Роджерс.
Вот какие чувства были у Марка Твена, а ведь он не видел Первой мировой
войны -- не дожил.
Жизнь -- сущий кошмар, если послушать слова Иисуса из Нагорной
проповеди. Вот они: "блаженны нищие духом", "блаженны плачущие", "блаженны
алчущие и жаждущие правды".
Генри Дэвид Торо сказал еще лучше: "Для большинства людей слова "жизнь"
и "отчаяние" значат одно и то же, только они об этом никому не
рассказывают".
Так что загадка "Почему мы отравляем воду, воздух и почву, почему
создаем все более изощренные адские машины (что для мира, что для войны)?"
не стоит выеденного яйца. Давайте, для разнообразия, будем на этот раз
абсолютно искренни. На самом деле все мы ждем не дождемся конца света."