"Мир" - что это, зачем и когда
Зачем, собственно, говорить о мире?
Раеф Зрейк
“Ха-Окец”, 25.07.2017
Понятие “мира” в израильском дискурсе настолько искажено, что побуждает израильских евреев считать, будто не оккупация является преступлением, а призывы к сопротивлению.
Разговоры о мире как будущем разрешении конфликта затемняют сущность проблемы: палестинцы не хотят мира. “Мир” воспринимается как ситуация, противоположная “войне”, но палестинцы не находятся в ситуации войны - они находятся в ситуации оккупации и борются против оккупации, а при оккупации есть оккупанты и есть оккупированные. Тогда как война предполагает определенную симметрию сторон, оккупация представляет собой полную противоположность этой “симметрии”.
Палестинцы живут под оккупацией, и это заставляет их бороться за свободу, за независимость, за политическое самоопределение и за экономическое процветание. Они хотят контролировать свои границы и свои природные богатства и требуют возможности самим определять свою судьбу. Мир может и должен стать результатом их борьбы, и надо предполагать и надеяться, что у народа, не находящегося под оккупацией и не живущего в лагерях беженцев, будут все причины жить в мире. Это может быть также и требованием Израиля - прийти к такому завершению процесса, которое гарантирует, что конфликт не продолжится, когда окончится оккупация и будет найдено справедливое решение для проблемы беженцев. Но мир - в смысле, спокойствие, примирение и прекращение сопротивления - не может быть предварительным условием для проведения переговоров. Мир может быть только результатом процесса.
Таким образом, парадокс израильского подхода закрепляет логику оккупации: “если есть сопротивление оккупации, то нет места переговорам с палестинцами, ведь они подстрекают к сопротивлению”. С другой стороны, если сопротивление оккупации отсутствует, то вообще непонятно, зачем идти на переговоры и стремиться к соглашению - ведь, собственно, тогда конфликта нет.
Наблюдая за общественной дискуссией в Израиле, можно распознать сознательную попытку правых установить новые границы дискурса: если раньше в центре консенсуса было еврейское демократическое государство и право еврейского народа на самоопределение, то теперь это ядро облекается в толстую оболочку - это право на самоопределение распространяется уже на всю территорию от моря до Иордана. И постепенно тот, кто не согласен с этим правом, кто не считает его истинным, начинает восприниматься как вероотступник. Если это еврей, вроде активистов и активисток Бецелема или Шоврим Штика, то ему нельзя говорить об оккупации. А если это палестинец, то ему нельзя сопротивляться оккупации. Только слепой не увидит связи между этими двумя запретами. Сопротивление оккупации подвергается ускоренной делегитимации, как во внутренней израильской политике, так и в отношениях с палестинцами.
В обозримом будущем нет никакого шанса на урегулирование. Это плохо, но есть вещи, которые еще хуже. Одна из них - это утрата тех основных понятий, с помощью которых мы можем описать справедливые способы борьбы. Это значило бы потерять ту область понятий, на основе которой мы можем мечтать и представлять себе другой, более совершенный мир, более справедливый, более равноправный. Тот дискурс о мире, который получает развитие в наших краях - начиная с процесса Осло и по сей день - создает искажение действительности, которое побуждает израильтян считать призыв к сопротивлению оккупации преступлением, и думать, что палестинцы должны отказаться от него, чтобы “заслужить” окончание оккупации. Так правые опираются на риторику значительной части левых.
Даже если Палестинская Администрация усвоила израильскую риторику и отрицает само существование призывов к сопротивлению, израильтяне должны перестать себя обманывать. С другой стороны, кому нужен мир с такой палестинской администрацией, которая смиряется с оккупацией и усваивает язык и словарь оккупанта? Должно стать понятно: преступление - не сопротивление оккупации. Преступление - сама оккупация.