Когда меня спрашивают - как мне удалось дожить до девяноста лет, сохранив свои профессиональные знан
Секрет мудрости от академика Бронштейна
Вы родились в Петрограде, преподавали в Тарту, теперь живете в Таллинне. Кем вы ощущаете себе в большей степени - петроградцем или, если угодно, петербуржцем, тартусцем, таллиннцем?
Сложно ответить на этот вопрос кратко. По лини отца я - коренной петербуржец: он был потомком кантонистов, еврейских подростков, которых насильно забирали в армию на двадцать пять лет. Предки матери были евреями-землепашцами: существовали в Витебской губернии и такие. В Петроград она приехала уже после революции, работала на швейной фабрике.
Вырос я в Ленинграде: ходил в школу, занимался в литературном кружке при Дворце пионеров. В двенадцать лет мне даже удалось сделать небольшое научное открытие: я доказал, что Скопен из произведений Лопе де Вега был прообразом героя Бомарше Фигаро. Писал стихи, посылал их в «Пионерскую правду». Публикацию заметил Маршак: он посоветовал мне заняться поэзией всерьез.
Но поэтом я не стал: мной овладела новая страсть - химия. Я стал посещать занятия химического кружка при Ленинградском университете и за три года прошел практически весь вузовский курс. …Это здорово помогло мне при поступлении в Химико-технологический институт, на специальность «пороха и боеприпасы».
Проучился я год. В 1941-м, вместе с однокурсниками, скрыв наличие у нас вузовской «брони», мы пришли записываться в армию добровольцами. Но на фронт нас сразу не послали - отправили в зенитно-артилерийское училище. Войну я начал на Воронежском фронте, а закончил в Бреслау, нынешнем Вроцлаве.
На территории Эстонии воевать не приходилось?
Слава Богу, нет. Я могу открыто сказать: на моих руках нет крови эстонских солдат. Кстати, я отношусь к ним с уважением: они мужественно сражались, верили, что защищают свою родину. Не их вина, что их обманули.
Уже в Германии мне довелось ознакомиться в подлиннике с «трудами» Гитлера, Розенберга. На Нюрнбергском процессе были оглашены документы «Генплана «Ост». Согласно им, ни о какой независимости Эстонии и речь быть не могло. В «лучшем случае» протекторат, как Богемия и Моравия: все руководящие посты у немцев, эстонцы - чернорабочие. Да и то, не все, а только те, кого признают «расово-близкими». Для остальных - высылка в Сибирь.
В Германии я заинтересовался трудами Маркса - и увлекся политэкономией. Продолжая служить в армии, заочно поступил на экономический факультет Ленинградского университета. После демобилизации стал проситься на дневное обучение. Год стоял 1949-й: начиналась пресловутая «борьба с космополитизмом». Я обратился к декану, повздорил, был исключен из вуза, с трудом восстановился: все-таки офицер, фронтовик, кавалер орденов…
И хотя курс я закончил с «красным дипломом», устроиться на работу по специальности не мог. Шел на собеседование, все были довольны: приходит молодой парень, ладный, белобрысый, с римским профилем. А потом просили заполнить анкету, где существовал злополучный «пятый пункт». И мне сообщали, что, к сожалению, на мое место уже найдена более подходящая кандидатура.
Я написал другу, который служил в Тарту. Тот ответил: «приезжай». Я поехал - как и многие другие будущие звезды «тартуской плеяды» - Михаил Лотман, Рэм Блюм, Павел Рейфман, Леонид Столович. В университете меня приняли хорошо, но сказали, что русского курса экономистов пока нет - набран он будет только через два года. А пока - предложили попрактиковаться в роли школьного учителя.
То есть вы прошли всю лестницу научной карьеры - от учителя до академика…
Да, именно так. Навсегда запомню свое первое место работы: Тартускую среднюю школу №4. Я был классным руководителем, преподавал логику, психологию, обществоведение, историю.
Жилье мне определили там же, в школе, в крохотной комнате за сценой актового зала. Если нужно было сходить в уборную, идти приходилось прямо через сцену. А ей постоянно пользовались любительские труппы. Хорошо еще, если шла пьеса из современной жизни: ну, прошел и прошел. А когда я появлялся, среди артистов в исторических костюмах?
Это, наверное, было самое лучшее время в моей жизни. С учениками у меня сложились доверительные отношения, я возглавлял школьную самодеятельность, был тренером волейбольной команды. Несколько лет назад ко мне в гости приезжали мои бывшие школьные ученики - они тоже сохранили о той поре самые теплые воспоминания.
Но все-таки вы покинули школу и связали свою жизнь с университетом…
Мне всегда хотелось докопаться до первоосновы, до самой глубины устройства мира. Такую возможность дает только фундаментальная наука. Тарту был оазисом, где ей можно было заниматься свободно даже в советские годы.
Во многом это заслуга тогдашнего ректора Тартуского университета - Федора Клемента. Это был удивительный человек: питерский эстонец, человек академического склада ума. Язык или национальность преподавателя и студента не играли для него вообще никакой роли. Он ценил в людях профессионализм - именно благодаря ему в Тарту приютили «ленинградских эмигрантов», а сам университет вошел в двадцатку лучших вузов СССР.
Как не хватает нашей стране сейчас фигур, подобных ректору Клементу!
Согласен полностью. Чрезмерно бдительные товарищи порой обвиняли его в национализме. Наверное, они и сами не понимали, что, на самом деле, были правы.
Ведь национализм национализму рознь. Есть национализм, который направлен на сохранение национальной культуры, национального языка - это желание вполне естественно. Но только до той поры, пока все это не делается в ущерб другим нациям и народам.
А есть тот национализм, который принято «узколобым». Он базируется на рассуждениях о «превосходстве» своей нации над другой. Мое поколение собственными глазами видело, к чему приводят подобные рассуждения. И знает, что ведутся они не из любви к своей нации, а от желания урвать себе за красивыми словами кусок побольше.
Подумайте: все мы, те, кого принято называть ленинградско-тартуской научной школой, поддержали стремление Эстонии к национальной независимости. Мы понимали, что в ХХ веке эстонской нации пришлось оказаться между двумя смертельными угрозами: нацизмом и сталинизмом. Осознавая несправедливость, мы стремились исправить ее.
Думаю, во многом нам это удалось: всегда повторяю, что Эстония была единственной республикой СССР, которая обрела независимость без единой капли крови.
Кровь, увы, пролилась через шестнадцать лет в апреле 2007 года…
Мне не хотелось бы вновь бередить эту тему. Я был согласен с теми, кто считал, что братской могиле не лучшее место в центре города. Но когда стало известно, каким образом был осуществлен ее перенос, моя реакция была очень резкая. И премьер, до того прислушивавшийся к моей точке зрения, бросил нечто вроде «если каждый академик будет нам советовать...».
Сразу нашлись те, кто стал обвинять меня чуть ли не во враждебном отношении к эстонской нации. Большей глупости представить себе невозможно. Я, как и другие представители «тартуской плеяды» всегда были патриотами Эстонии. В самые тяжелые времена, в начале девяностых никто из нас не покинул Тарту - хотя предложений от зарубежных вузов было множество.
Я всегда с уважением относился к эстонскому народу. В первую очередь - к многострадальному эстонскому крестьянству и к интеллигенции. Говорить о плачевном положении на селе лишний раз нужды нет. Но что случилось с нашей наукой?
Где исследовательские институты при академии? Можно ли представить себе европейскую страну, в которой академики - именно ученые, а не управленцы - получали бы двести-триста евро в месяц?
Может быть, все беды у нас от того, что именно к советам академиков, или, скажем шире, экспертов-профессионалов, власть не желает прислушаться?
Я бы сказал по-иному: нашим руководителям последних лет не хватает мудрости. Ведь что такое мудрость? На мой взгляд, это умение брать из прошлого все полезное, отбросив весь негатив.
Поколение политиков, которое можно назвать отцами нынешней независимости - прежде всего, Эдгар Сависаар, Тийт Вяхи - понимали это. Своим идеалом они видели Эстонию мостом между Востоком и Западом, каковым ее города были уже со времен ганзейского союза.
Увы, государственной мудрости, порой, не хватало даже им. Мой студент Леннарт Мери - умнейший человек, - ввязался в начале девяностых годов в споры вокруг подчинения эстонской православной церкви не Московскому патриархату, а Константинопольскому. Я спрашивал: «зачем?». Он отвечал, что так мы быстрее вступим в ЕС и НАТО.
В ЕС и НАТО в итоге мы вступили одновременно с другим странами Восточной Европы. А в результате «церковных интриг» фактически установили крайне невыгодное налогообложение российского сырья, на котором функционировала местная промышленность. Способная, кстати, гибко приспособится к новым требованиям рынка.
Возможно, мудрость приходит с годами и наше возрожденное государство еще слишком молодо?
Прожитые годы, увы, не всегда несут с собой мудрость.
Когда меня спрашивают - как мне удалось дожить до девяноста лет, сохранив свои профессиональные знания, умения и навыки, я отвечаю: нельзя впадать в праздность.
Человеческий организм нуждается в работе - физической и умственной. Государство - в производстве. Бюрократический аппарат к производству чего-либо полезного и ценного с точки зрения конкуренции не способен.
Нам надо всерьез подумать о приоритетах развития. Ведь пока что в заветную «европейскую пятерку» мы входим, наверное, только по количеству чиновников на душу населения. Хотелось бы порадоваться и другим, более ценным показателям.
Йосеф Кац
stolitsa@tallinnlv.ee
Вы родились в Петрограде, преподавали в Тарту, теперь живете в Таллинне. Кем вы ощущаете себе в большей степени - петроградцем или, если угодно, петербуржцем, тартусцем, таллиннцем?
Сложно ответить на этот вопрос кратко. По лини отца я - коренной петербуржец: он был потомком кантонистов, еврейских подростков, которых насильно забирали в армию на двадцать пять лет. Предки матери были евреями-землепашцами: существовали в Витебской губернии и такие. В Петроград она приехала уже после революции, работала на швейной фабрике.
Вырос я в Ленинграде: ходил в школу, занимался в литературном кружке при Дворце пионеров. В двенадцать лет мне даже удалось сделать небольшое научное открытие: я доказал, что Скопен из произведений Лопе де Вега был прообразом героя Бомарше Фигаро. Писал стихи, посылал их в «Пионерскую правду». Публикацию заметил Маршак: он посоветовал мне заняться поэзией всерьез.
Но поэтом я не стал: мной овладела новая страсть - химия. Я стал посещать занятия химического кружка при Ленинградском университете и за три года прошел практически весь вузовский курс. …Это здорово помогло мне при поступлении в Химико-технологический институт, на специальность «пороха и боеприпасы».
Проучился я год. В 1941-м, вместе с однокурсниками, скрыв наличие у нас вузовской «брони», мы пришли записываться в армию добровольцами. Но на фронт нас сразу не послали - отправили в зенитно-артилерийское училище. Войну я начал на Воронежском фронте, а закончил в Бреслау, нынешнем Вроцлаве.
На территории Эстонии воевать не приходилось?
Слава Богу, нет. Я могу открыто сказать: на моих руках нет крови эстонских солдат. Кстати, я отношусь к ним с уважением: они мужественно сражались, верили, что защищают свою родину. Не их вина, что их обманули.
Уже в Германии мне довелось ознакомиться в подлиннике с «трудами» Гитлера, Розенберга. На Нюрнбергском процессе были оглашены документы «Генплана «Ост». Согласно им, ни о какой независимости Эстонии и речь быть не могло. В «лучшем случае» протекторат, как Богемия и Моравия: все руководящие посты у немцев, эстонцы - чернорабочие. Да и то, не все, а только те, кого признают «расово-близкими». Для остальных - высылка в Сибирь.
В Германии я заинтересовался трудами Маркса - и увлекся политэкономией. Продолжая служить в армии, заочно поступил на экономический факультет Ленинградского университета. После демобилизации стал проситься на дневное обучение. Год стоял 1949-й: начиналась пресловутая «борьба с космополитизмом». Я обратился к декану, повздорил, был исключен из вуза, с трудом восстановился: все-таки офицер, фронтовик, кавалер орденов…
И хотя курс я закончил с «красным дипломом», устроиться на работу по специальности не мог. Шел на собеседование, все были довольны: приходит молодой парень, ладный, белобрысый, с римским профилем. А потом просили заполнить анкету, где существовал злополучный «пятый пункт». И мне сообщали, что, к сожалению, на мое место уже найдена более подходящая кандидатура.
Я написал другу, который служил в Тарту. Тот ответил: «приезжай». Я поехал - как и многие другие будущие звезды «тартуской плеяды» - Михаил Лотман, Рэм Блюм, Павел Рейфман, Леонид Столович. В университете меня приняли хорошо, но сказали, что русского курса экономистов пока нет - набран он будет только через два года. А пока - предложили попрактиковаться в роли школьного учителя.
То есть вы прошли всю лестницу научной карьеры - от учителя до академика…
Да, именно так. Навсегда запомню свое первое место работы: Тартускую среднюю школу №4. Я был классным руководителем, преподавал логику, психологию, обществоведение, историю.
Жилье мне определили там же, в школе, в крохотной комнате за сценой актового зала. Если нужно было сходить в уборную, идти приходилось прямо через сцену. А ей постоянно пользовались любительские труппы. Хорошо еще, если шла пьеса из современной жизни: ну, прошел и прошел. А когда я появлялся, среди артистов в исторических костюмах?
Это, наверное, было самое лучшее время в моей жизни. С учениками у меня сложились доверительные отношения, я возглавлял школьную самодеятельность, был тренером волейбольной команды. Несколько лет назад ко мне в гости приезжали мои бывшие школьные ученики - они тоже сохранили о той поре самые теплые воспоминания.
Но все-таки вы покинули школу и связали свою жизнь с университетом…
Мне всегда хотелось докопаться до первоосновы, до самой глубины устройства мира. Такую возможность дает только фундаментальная наука. Тарту был оазисом, где ей можно было заниматься свободно даже в советские годы.
Во многом это заслуга тогдашнего ректора Тартуского университета - Федора Клемента. Это был удивительный человек: питерский эстонец, человек академического склада ума. Язык или национальность преподавателя и студента не играли для него вообще никакой роли. Он ценил в людях профессионализм - именно благодаря ему в Тарту приютили «ленинградских эмигрантов», а сам университет вошел в двадцатку лучших вузов СССР.
Как не хватает нашей стране сейчас фигур, подобных ректору Клементу!
Согласен полностью. Чрезмерно бдительные товарищи порой обвиняли его в национализме. Наверное, они и сами не понимали, что, на самом деле, были правы.
Ведь национализм национализму рознь. Есть национализм, который направлен на сохранение национальной культуры, национального языка - это желание вполне естественно. Но только до той поры, пока все это не делается в ущерб другим нациям и народам.
А есть тот национализм, который принято «узколобым». Он базируется на рассуждениях о «превосходстве» своей нации над другой. Мое поколение собственными глазами видело, к чему приводят подобные рассуждения. И знает, что ведутся они не из любви к своей нации, а от желания урвать себе за красивыми словами кусок побольше.
Подумайте: все мы, те, кого принято называть ленинградско-тартуской научной школой, поддержали стремление Эстонии к национальной независимости. Мы понимали, что в ХХ веке эстонской нации пришлось оказаться между двумя смертельными угрозами: нацизмом и сталинизмом. Осознавая несправедливость, мы стремились исправить ее.
Думаю, во многом нам это удалось: всегда повторяю, что Эстония была единственной республикой СССР, которая обрела независимость без единой капли крови.
Кровь, увы, пролилась через шестнадцать лет в апреле 2007 года…
Мне не хотелось бы вновь бередить эту тему. Я был согласен с теми, кто считал, что братской могиле не лучшее место в центре города. Но когда стало известно, каким образом был осуществлен ее перенос, моя реакция была очень резкая. И премьер, до того прислушивавшийся к моей точке зрения, бросил нечто вроде «если каждый академик будет нам советовать...».
Сразу нашлись те, кто стал обвинять меня чуть ли не во враждебном отношении к эстонской нации. Большей глупости представить себе невозможно. Я, как и другие представители «тартуской плеяды» всегда были патриотами Эстонии. В самые тяжелые времена, в начале девяностых никто из нас не покинул Тарту - хотя предложений от зарубежных вузов было множество.
Я всегда с уважением относился к эстонскому народу. В первую очередь - к многострадальному эстонскому крестьянству и к интеллигенции. Говорить о плачевном положении на селе лишний раз нужды нет. Но что случилось с нашей наукой?
Где исследовательские институты при академии? Можно ли представить себе европейскую страну, в которой академики - именно ученые, а не управленцы - получали бы двести-триста евро в месяц?
Может быть, все беды у нас от того, что именно к советам академиков, или, скажем шире, экспертов-профессионалов, власть не желает прислушаться?
Я бы сказал по-иному: нашим руководителям последних лет не хватает мудрости. Ведь что такое мудрость? На мой взгляд, это умение брать из прошлого все полезное, отбросив весь негатив.
Поколение политиков, которое можно назвать отцами нынешней независимости - прежде всего, Эдгар Сависаар, Тийт Вяхи - понимали это. Своим идеалом они видели Эстонию мостом между Востоком и Западом, каковым ее города были уже со времен ганзейского союза.
Увы, государственной мудрости, порой, не хватало даже им. Мой студент Леннарт Мери - умнейший человек, - ввязался в начале девяностых годов в споры вокруг подчинения эстонской православной церкви не Московскому патриархату, а Константинопольскому. Я спрашивал: «зачем?». Он отвечал, что так мы быстрее вступим в ЕС и НАТО.
В ЕС и НАТО в итоге мы вступили одновременно с другим странами Восточной Европы. А в результате «церковных интриг» фактически установили крайне невыгодное налогообложение российского сырья, на котором функционировала местная промышленность. Способная, кстати, гибко приспособится к новым требованиям рынка.
Возможно, мудрость приходит с годами и наше возрожденное государство еще слишком молодо?
Прожитые годы, увы, не всегда несут с собой мудрость.
Когда меня спрашивают - как мне удалось дожить до девяноста лет, сохранив свои профессиональные знания, умения и навыки, я отвечаю: нельзя впадать в праздность.
Человеческий организм нуждается в работе - физической и умственной. Государство - в производстве. Бюрократический аппарат к производству чего-либо полезного и ценного с точки зрения конкуренции не способен.
Нам надо всерьез подумать о приоритетах развития. Ведь пока что в заветную «европейскую пятерку» мы входим, наверное, только по количеству чиновников на душу населения. Хотелось бы порадоваться и другим, более ценным показателям.
Йосеф Кац
stolitsa@tallinnlv.ee