Афганистан. Провинция Гильменд. Лашкаргах. Спецназ. Рассказ комбата.
Фрагмент взят: 2010.Комбат Еремеев. Автор Сергей Галицкий
Рассказывает полковник Владислав Васильевич Еремеев:
Командир 370-го отряда армейского спецназа майор В.В. Еремеев
Вспоминая войну в Афганистане, я понимаю, что офицеры, которые были наиболее верны государству, рассматривали эти события не только с точки зрения интернационального долга, но и в плане получения боевого опыта.
Многие офицеры сами стремились попасть на войну, и я был одним из таких добровольцев.
После окончания Академии с отличием мне предлагали большие и высокие должности в Москве. А я от всего этого отказался и сказал: «Хочу быть командиром».
Меня и назначили командиром отряда в одну из бригад армейского спецназа.
В Афганистане я командовал 6-м ОМСБ СН (отдельный мотострелковый батальон специального назначения. - Ред.), он же - 370-й отдельный отряд спецназа, который дислоцировался в городе Лашкаргах.
Ввел его в Афганистан в 1985 году Иван Михайлович Крот. Я как раз тогда заканчивал Академию. Незадолго до этого приезжает он из Чучково (место дислокации одной из бригад армейского спецназа. - Ред.) и говорит: «Я ввожу отряд в Афганистан, в Лашкаргах. Изучай, Влад, переброску частей и соединений на большие расстояния».
Я его послушал, и огромный конспект для себя написал на эту тему.
И точно - в мае 1987 года был назначен командиром именно в этот отряд, и эти конспекты мне пригодились при выводе этого отряда из Афганистана в Союз.
Сразу после прибытия в бригаду я попросил комбрига - полковника Александра Завьялова - направить меня в Афганистан. Сначала вопрос никак не решался - дескать, ты нам и здесь нужен. Но потом приходит телеграмма, и начинаются собеседования: сначала - с начальником разведки, потом - с начальником штаба округа, c командующим округом. Всех их я внимательно слушал, а они мне все говорили одно и то же: «Смотри там! Если что, мы тебя снимем!» Я сижу, головой киваю, уши прижимаю: «Да, да, да, обязательно, конечно». И нас троих - однокашников по Академии из разных округов - направили на собеседование уже в Генеральный штаб.
Там нам дали подготовку уже конкретно по Афганистану.
Когда я в Афганистан собрался, уже был женат, и в семье были маленькие сын и дочь - пять и восемь лет.
Жена на новость о моей отправке отреагировала очень плохо. Переживала, плакала, уговаривала не ехать. Говорила: «Не надо этого делать. Дурак ты, почему о нас не думаешь? Ты прославиться хочешь, своих личных целей добиться, хочешь удовлетворить свои командирские амбиции».
По большому счёту, так оно и было. А все полтора года я так и провоевал без отпуска.
Если говорить прямо, то в Афганистане в основном воевал именно армейский спецназ, который и был главной «рабочей лошадкой».
Все остальные обозначали мощь нашей армии - охраняли дороги, сопровождали грузы и иногда проводили крупные операции. Готовится колонна к отправке - это уже событие! Танки, пушки, самолеты, каски, бронежилеты!..
Масштабные операции проводились относительно редко, и, безусловно, впереди всех шли группы армейского спецназа.
Главной задачей самого спецназа в Афганистане была борьба с караванами с оружием, боеприпасами, наркотиками, а также уничтожение бандгрупп, проникающих с территории Пакистана.
Задача эта была очень трудная - ведь как таковой оборудованной границы у Афганистана с Пакистаном не было.
Территориально зона ответственности у моего отряда была огромная: правый фланг - в междуречье озёр Хамун, провинция Фарах, а левый фланг - город Кандагар.
В эту зону входили провинции Гильменд, Нимруз и часть провинции Кандагар, песчаная пустыня Регистан, каменистая пустыня Дашти-Марго и горы.
Когда я только принял отряд, в роте капитана Сергея Бреславского подорвались две бээмпэ (БМП, боевая машина пехоты. - Ред.).
Я принял решение об эвакуации группы и приказал Саше Семинашу идти через второй канал у Марджи.
А он хочет идти через Систанай, что не менее опасно!
По молодости я ведь упёртый был, настоял-таки на своём.
Так группа в засаду попала!..
Я им сразу на помощь помчался. Расстояние было километров сорок, на помощь мы пришли быстро.
На подходе к месту боя нас прилично обстреляли, мой бэтээр (БТР, бронетранспортёр. - Ред.) подорвался на мине.
Я сразу понял, что без поддержки авиации здесь не обойтись: «Связь мне!».
Вызвали вертушки, огонь артиллерии. Вертушки на предельно малой высоте отстреляли «асошки» (АСО, тепловые ловушки для защиты от ракет с тепловой головкой наведения. - Ред.) и зажгли камыши, чтобы выдавить «духов» на открытое пространство.
Не всем бандитам удалось уйти. В бою уничтожили безоткатное орудие, из которого «духи» стреляли по нашей броне.
На этот раз всё закончилось благополучно, не считая нескольких легкораненных и контуженных бойцов и офицеров.
Самое неприятное для меня как для командира было то, что прошла всего неделя, как я принял отряд. Получилось «шашкомахательство» какое-то… В то же время пустить их по другому маршруту через Систанай было равносильно самоубийству.
Вражеский кишлак Систанай прижимает дорогу к такому же кишлаку Марджи. И если бы наши втянулись между кишлаками, их бы там всех грохнули.
В пустыне стояла страшная жара. Броня и стволы обжигали руки.
После боя только подошли к другому каналу с водой, бойцы как будто рассудок потеряли, бросились в канал - и как давай пить!
Я кричу командирам: «Хоть охранение выставьте!» Какой там!..
Стреляю в воздух, снова кричу - ноль внимания!
В такую страшную жару люди нередко полностью теряют контроль над собой и ничего не боятся, ничто не может их остановить - такое неудержимое желание напиться водой.
Так я и охранял их, пока все не напились, не стали хоть чуть-чуть соображать и вспомнили, наконец, что жизнь их в опасности.
Через зону ответственности отряда проходили двадцать восемь караванных маршрутов, по которым шли поставки оружия, боеприпасов, перевозились наркотики.
На моём участке караваны прорывались в центральные районы Афганистана со стороны Пакистана через перевал Шебиян по пустыням Регистан и Дашти-Марго. Бандгруппы передвигались в составе караванов с оружием, боеприпасами и наркотиками в основном ночью. Нередко бандгруппы вклинивались в состав мирных караванов с товаром.
Кроме борьбы с боевыми караванами и бандгруппами мы проводили и другие операции.
Если становилось известно, что в том или ином кишлаке выявлен центр сопротивления местной власти, так называемый Исламский комитет, или, проще говоря, «духи», то мы производили налёт, ликвидировали такой центр и восстанавливали правительственную власть. Часто захватывали склады с оружием, печати, документы ИПА, ДИРА, НИФА (организационные структуры моджахедов. - Ред.), знамена, партийные кассы и всё такое прочее.
Если говорить о караванах, то они были или вьючные, или автомобильные.
Вьючный караван обычно состоял из десяти-двадцати верблюдов. В типичном боевом караване процентов тридцать-сорок груза составляли промышленные, продовольственные товары, ещё тридцать-сорок процентов были оружие и боеприпасы, а остальное - наркотики. Конечно, «духи» всеми способами маскировали оружие и боеприпасы под мирные грузы.
Обычно впереди боевого каравана пускали мирный караван из шести-восьми верблюдов. А через два-три часа уже шёл основной, боевой караван.
Охраняла караван, как правило, банда из пятнадцати-двадцати человек. Кроме них были погонщики верблюдов, с каждым из которых были ещё два-три человека.
Непосредственно перед караваном шла группа из пяти-шести человек - головной дозор.
В ядре каравана, где находился груз, обычно было человек пятнадцать-шестнадцать. Все вооружены автоматами и гранатомётами.
Это были достаточно подготовленные «духи», но нельзя сказать, чтобы слишком хорошо.
Однако на расстояние сто-двести метров стреляли они довольно точно. Плюс к этому они были знакомы с тактикой действия мелких подразделений.
Если надо было сосредоточить огонь всей бандгруппы на одном нашем солдате, который стрелял по ним, то с этим они вполне справлялись.
Тренировали их на территории Пакистана в учебных лагерях, в так называемых школах талибов.
Оружие у душманов было в основном китайского, арабского и румынского производства.
Иногда мы захватывали «стрелы» (переносной зенитно-ракетный комплекс «Стрела», эффективное средство борьбы с самолётами и вертолётами. - Ред.) польского производства, полученные из арабских стран.
Сам отряд спецназа у нас был большой - более пятисот человек по штату и двести человек на восполнение текущего некомплекта.
Ведь люди болели, погибали… Мы стояли практически на самом юге, и добраться до нас было очень сложно.
Каждые две недели я гонял колонну порядка сорока машин в Туругунди, на границу с Союзом. Это примерно тысяча сто километров. Ведь холодильников у нас не было, кондиционеров - тоже.
Поэтому всё время нас кормили одной тушёнкой. Тушёнка, тушёнка, тушёнка!..
Сколько я ни пытался добиться чего-то ещё, удавалось улучшить питание всего на неделю-две. А потом всё возвращалось на круги своя. Это же не Кабул, а самая окраина Афганистана. Тыловикам так было проще - никто не знает, никто не видит.
А вообще полёт из Кабула до Лашкаргаха - это меньше часа - у штабных арбатско-кабульских деятелей считался чуть ли не боевым выходом: они сразу требовали награды.
Для них это было целое событие - якобы боевой вылет!
Для создания боевой обстановки (чтобы комиссия побыстрее покинула расположение отряда) я устраивал ночью боевые тревоги по отражению нападения со стрельбой, шумом, артиллерийской иллюминацией. Эффект был неотразимый, комиссия улетала в Кабул первым же бортом.
Гарнизону были приданы 305-я отдельная вертолётная эскадрилья, десантно-штурмовой батальон 70 дшбр, который охранял городок, плюс артиллерийская батарея «гиацинтов» («Гиацинт», крупнокалиберная самоходная пушка. - Ред.), которая прикрывала городок, взвод установок залпового огня «Град», батарея десантных 120-миллиметровых пушек Д-30, миномётная батарея и танковый взвод, который мы пару раз использовали для налётов.
«Духи» иногда обстреливали гарнизон из эрэсов (РС, реактивный снаряд. - Ред.). Из минометов не достреливали, хотя и пытались.
Однажды случилась страшная трагедия. Сидят ребята из отряда спецрадиосвязи в курилке, и прямо в центр курилки прилетает эрэс. В итоге трое убиты, восемь ранены.
На такие обстрелы мы очень активно реагировали - поднимались все сразу (артиллерия, авиация, дежурная группа), находили, откуда стреляли, и уничтожали по максимуму.
Так что местное население из ближайших кишлаков изо всех сил старалось держаться от злых «духов» подальше - себе дороже обходилось.
Местное население по отношению к нам вообще-то вело себя довольно дружелюбно. Торговцы нас приветствовали и очень ждали, когда мы у них что-нибудь на рынке купим, за покупку давали «бакшиш» (подарок).
Местные жители приходили к нам лечиться. К 1988 году «духовские» обстрелы прекратились.
Мы вели разведывательно-боевые действия в основном на автомобильной технике, на броне или пешком при поддержке авиации и артиллерии. На вертушках контролировали караванные маршруты в пустыне, выводили группы в засады. Часто использовали захваченную технику - машины «тойота» и мотоциклы.
В каждой роте было по три-пять таких «тойот», «ниссанов», «доджей».
Были у меня в отряде два замечательных старших лейтенанта Сергей Зверев и Сергей Дымов, командиры групп. Эти уникальные спецназовцы нередко захватывали по несколько машин с оружием, а в апреле 1987 года умудрились с боем захватить караван из двенадцати таких машин!
Утро начиналось в четыре часа.
Я инструктировал и отправлял на караванные маршруты досмотровую группу на двух вертолётах по двенадцать человек в каждом. С ними поднимались две «вертушки» прикрытия - МИ-24. В пять утра уже улетали на воздушную разведку местности. Мы взлетали так рано потому, что уже к девяти утра температура воздуха поднималась настолько, что вертушкам сложно было летать.
Караваны шли примерно в это же время. С десяти-одиннадцати часов они вставали на днёвку (дневная остановка на отдых во время марша. - Ред.), потому что днём невозможно передвигаться по пустыне в такую жару никому - ни людям, ни даже верблюдам.
Летаем мы над своей зоной и смотрим по сторонам.
Видим - караван. Разворачиваемся. Караван тоже останавливается. Все поднимают руки и машут руками - мы, мол, мирные, летите дальше! Решаем - будем всё-таки досматривать. Снижаются МИ-8 с досмотровой группой. МИ-24 кружат в боевом охранении. Подсели, выпрыгиваем. И очень часто бывало так: мы начинаем приближаться к каравану, а тот «мирный погонщик», кто только что нам махал руками, достаёт ствол - и давай нас мочить! Начинается бой.
Однажды в такой ситуации я пережил очень неприятные минуты. Из вертолёта тогда выпрыгнул первым, хотя положено первым идти заму, чтобы оценить обстановку. Вторым обычно идёт прикрывающий пулемётчик, затем - радист и основная группа. Но я двинулся первым. Думал, что караван мирный, и досмотреть его мы решили просто так, для профилактики.
Только выскочили, побежали - «дух» достаёт автомат и начинает по нам стрелять. А сразу за ним ещё несколько человек огонь по нам открыли. Расстояние было всего метров семьдесят, а мы ещё по песку бежим - трудно, падаем постоянно. Ну, думаю, конец наступил!
Но пулемётчик наш выручил - прямо от пояса из ПКМ (пулемет Калашникова модернизированный. - Ред.) очередь дал, и первого, самого шустрого, «духа» сразу уложил. Остальные кто побежали, кто давай руки поднимать. Но если в группу начали стрелять, тут уже нет прощенья никому. Досмотрели.
Всё у них было - оружие, боеприпасы, наркотики. Загрузили «результат» в вертолёт и улетели.
Кроме поиска с вертолётов мы проводили и засады. Ведь через нашу зону по пустыне Регистан проходила знаменитая Сарбанадирская тропа в зелёную зону Гильменда.
Это голая пустыня, сыпучие пески, лунный пейзаж. Жара страшная… Поэтому мы заранее пролетали вдоль тропы на вертушке и смотрели, где лучше посадить группу, чтобы был колодец или хотя бы какая-то растительность.
Группу высаживаем, командир организует наблюдение по кругу на вероятных направлениях движения караванов. Часто сидели по трое-пять суток - никого нет.
Ведь разведка у душманов тоже работает. Поэтому я обычно одновременно высаживал по три-пять групп, чтобы перекрыть сразу несколько маршрутов в полосе тридцать-сорок километров.
Конечно, просочиться через эту полосу было можно. Но нам везло, и на нашу долю приходилось самое большое количество перехваченных караванов. Думаю, дело было в том, что на этом направлении условия передвижения для «душков» были очень трудные, и так или иначе они всё-таки попадались в наши сети, но при этом часто оказывали ожесточённое сопротивление.
Начальником штаба у меня был Саша Телейчук, очень грамотный офицер. И вот как-то приходит он и говорит: получены разведданные о том, что небольшой караван из двух машин в семнадцать часов будет следовать в направлении Марджи. Я ему: «Ну, давай, на вертушки - и вперёд!» Он сажает группу на вертолёты - и полетел. Думали, что там всего две машины, мы их быстро захватим - и делу конец.
А в караване кроме двух машин оказались ещё и мотоциклы, тракторы.
Наши хотели их, как зайцев, взять, а «духи» неожиданно оказали серьёзное сопротивление. После этого мы начали их бить вертушками - «духи» снова на мотоциклы прыгнули и стали уходить.
Воевали, воевали мы с ними, и в конце концов загнали их в камыши у канала. Они разбегаться не стали, а собрались вместе и снова ударили. В камышах их же не видно: они из укрытия бьют, а наши на открытом песке лежат.
Плюс ко всему рядом договорная зона (территория, обязанности по контролю за которой после «зачистки» от душманов передавались в руки местных старейшин. - Ред.) - кишлак, откуда они подкрепление подтянули.
Огнём пулемётов их ещё и кишлак поддержал.
Бой шёл порядка двух часов. Мы на базе все очень нервничали, чего только ни предпринимали.
В конце концов вертушки уничтожили пулемёт. Сожгли и камыши и уничтожили уходящих в кишлак «духов».
В том бою, слава Богу, никого из наших не убили, но подранили одного сержанта и тяжело ранили майора Анатолия Воронина. Ему перебило ноги, да ещё и в живот попало. Он родом из Ленинграда, сын начальника кафедры Академии тыла и транспорта.
Толю Воронина мы быстро отправили в Кандагар, оттуда - в Кабул, из Кабула - в Ташкент.
К тому времени я на практике убедился, что тяжелораненного надо обязательно дотащить до Кандагара.
Хотя с кандагарским госпиталем тоже была проблема - им статистика хорошая нужна была. Ведь командиру отряда важно доставить раненого до госпиталя живым, а госпиталю важно, в свою очередь, чтобы раненый не скончался после приёма. Иногда приходилось здорово ругаться с приёмным отделением и с начальником госпиталя.
К большому сожалению, за время моего командования отрядом у нас всё-таки погибло шесть человек.
Среди них было четыре солдата и два офицера - Костя Колпащиков и Ян Альбицкий.
Потери наши были меньше, чем у других. Особенно, если учитывать характер выполняемых задач.
Я думаю, так получалось за счёт того, что мы в основном воевали на ровном месте, в пустыне. В горах, конечно, сложнее было, там у противника больше возможностей для неожиданного манёвра.
Да ещё людей берегли. Я помню всех своих ребят, и свой командирский крест несу по жизни.
Младший лейтенант Костя Колпащиков - старший переводчик отряда - в январе 1988 года должен был поехать в отпуск. Я ему говорю - поезжай, а он мне: «Холодно в Союзе, вот на последнюю операцию под Мусакалу схожу, тогда и полечу». Тут ещё начальник штаба отряда попросил: «Это мой первый помощник. Пусть сходит».
В ходе этой операции надо было сломить сопротивление «духов» в базовом районе Мусакалы, Сангина, Каджаков.
Мулла Насим со своей бандой не давал возможности местным властям организовать эксплуатацию электростанции в Каджаках. Нужно было провести зачистку этого района и ослабить местных вождей, которые и организовывали сопротивление властям.
С этой целью проводилась крупная войсковая операция.
Одной из групп спецназа в этой операции командовал лейтенант Ильдар Ахмедшин.
По дороге группе пришлось продефилировать неподалёку от кишлака Шабан. Здесь они и попали в засаду - огнём бандгруппы из кишлака сразу сожгли два наших бэтээра.
В этом бою у нас погибли четыре человека. Костя Колпащиков в бою немного обгорел. Мог остаться в строю, но врач настоял на эвакуации.
Обычно раненых и убитых эвакуируют на разных вертолётах, а в этот раз эти правила нарушили. К несчастью, вертолёт с ранеными и убитыми на борту разбился ночью при взлёте… Погибшие умерли дважды…
Погиб Костя Колпащиков, Валера Польских, командир кандагарского вертолётного полка, правый лётчик и ещё несколько человек. Выжил «бортач» (бортинженер. - Ред.) и водитель бэтээра Лёня Булыга.
Ильдар Ахмедшин в том бою получил жесточайшую контузию.
Ночью, когда убитых и раненых привезли в отряд, в ходе опознания смотрю - среди трупов лежит Ахмедшин - не Ахмедшин, живой - не живой, непонятно.
Спрашиваю: «Это Ильдар?» Отвечают: «Да, он живой, но очень тяжело контуженный».
Ильдар в госпитале лечился полгода и нагнал отряд, по-моему, уже в Шинданде, перед выводом. Я ему говорю: «Да ты лежи в госпитале, лечись!» А он: «Нет, я выйду вместе с отрядом».
Потом он командовал этим отрядом уже в Чучково, воевал в Чечне в Первую и Вторую кампании.
А погиб случайно - возвращался с железнодорожной станции, и его машина сбила.
И вот что странно - после вывода из Афганистана немало офицеров погибло в таких же бытовых ситуациях при нелепых обстоятельствах.
У меня объяснения этому нет - ведь в Афганистане во время реальных боевых действий только двое офицеров погибли, все остальные живы остались…
В бою под Сангином ранили рядового Андрианова. При отправке в Кандагар он спрашивает: «Владислав Васильевич, что у меня с ногой?» Я посмотрел - нога белая, ничего такого особенного нет. Да и ранение вроде не очень серьёзное - продольно по ноге пуля прошла. Я ему: «Ты не переживай, сейчас мы тебя до Кандагара дотянем. Всё будет нормально».
Проходит время - мне говорят, что ему ногу оттяпали.
Я прилетаю в госпиталь, начинаю разбираться.
Оказывается, он дольше положенного времени пролежал в приёмном отделении, его вовремя не осмотрели. А там же жара… Началась гангрена.
На мой взгляд, ногу можно было сохранить.
Так обидно и стыдно мне стало - ведь я ему обещал, что всё нормально будет!..
Года за три до меня в десантно-штурмовом отряде, который нас обеспечивал, случилось ЧП - бежал солдат по фамилии Балабанов.
Почему - история умалчивает.
А дело было так: ехал, ехал, ехал, потом вдруг остановил машину и побежал в сторону гор. Так и остался жить у афганцев, принял ислам.
Позже передавали ему письма от матери, но он сначала не отвечал, а потом стал вообще избегать контактов.
Перед выводом войск мы всё же попытались его забрать, но он отказался и остался у местных.
Мы думали, что он у них оружейным мастером работает. Но потом выяснилось, что это не совсем так - он работал простым механиком.
А вообще-то мы людей своих не бросали.
Сейчас говорят, что столько-то было брошено, что своих расстреливали и т. д. и т. п. Чушь это собачья. Все, кто остался в плену в Афганистане, по тем или иным причинам сами отказались возвращаться в Союз.
Ведь даже если после боя тело погибшего солдата оставалось у противника, мы стремились, часто ценой ещё больших потерь, вытащить его или выкупить.
Слава Богу, у меня никто не попал в плен. Воевали мы достаточно умело и не давали «духам» никакой возможности кого-то из наших захватить. А добровольцев испытать афганский плен, к счастью, не находилось.
Но бой - это страшная вещь. О нём легко только рассказывать.
А там - быстрей, быстрей, быстрей!.. Уже улетаем. Подсчитали - нет бойца! Начинаем искать - кто в тройке старший, где в последний раз видели бойца? Давай назад! А он сидит, бедный, на точке эвакуации: «А я не успел добежать!»
Чаще всего такие случаи происходили из-за нерасторопности бойцов или командиров.
Ведь связь с каждым бойцом была односторонняя - только на приём. На передачу станции связь была только у старших троек.
Это только к 2004 году сделали так, что двухсторонняя связь появилась у каждого солдата. А у нас, у рабочих войны, такой двухсторонней связи, к сожалению, не было.
Я считаю, что нашему солдату цены нет. Воевали они все достойно, спина к спине, никогда не давали врагам зайти с тыла.
Конечно, в то время большую роль играла идеология коллективизма и взаимопомощи. Нас ведь как учили - человек человеку друг, товарищ и брат. Сам погибай, товарища выручай.
Плюс ко всему мужской коллектив. Каждый хочет себя проявить, дух соперничества присутствует. Говорят какому-нибудь бойцу: «Ты такой-сякой, плохо помылся, плохо побрился». А он в бою доказывает, что он лучше, чем о нём говорят.
А в бою мы все одной крови, причём красной, а не голубой. Конечно, потом, когда бой закончился, вступает в действие иерархия - начинаем разбираться, кто как воевал, кто воду принёс, кто выпил, кто не выпил, кто куда стрелял, кто попал, а кто не попал.
Хотя, конечно, отношения между старшими и младшими у нас были жестковатые. Ведь менее опытные не знают, например, что всю воду, находясь в пустыне, выпивать сразу нельзя. Поэтому старшие воспитывали их очень конкретно, так что понимание приходило быстро.
А с водой вообще была проблема. Во время выходов на боевой технике бывало, что и из радиаторов воду выпивали. Ведь обычно каждый с собой брал по две фляги с водой, каждая по полтора литра.
А приходилось на этой воде неделю воевать, а то и больше… Допустим, высаживаем группу на вертушках на три дня. А тут то вертолёт завалили, то ещё что-то - и через три дня бойцов не получается снять. По связи запрашиваем: «Ребята, продержитесь ещё пару дней?» - «Продержимся».
Проходит пять дней, они докладывают: «Командир, нам тяжело». А вертолёты всё не летают. Всё разбираются с подбитым вертолётом.
Проходит семь, восемь, десять дней… Прилетаешь забирать ребят - у них уже начинается обезвоживание организма.
А что такое обезвоживание? От людей остаётся только кожа да кости, да ещё при этом понос начинается.
Забрасываем их в вертолёт, везём в отряд.
Там им надо понемножку начинать пить. Да какой-там понемножку - так воду хлещут, не остановить! Сажаем их в бассейн, чтобы они отмокали, а они пить прямо из этого бассейна принимаются!
После этого желтуха начинает долбить…
Война есть война - страшная и неприятная штука. Я не сгущаю краски. Так оно и было на самом деле.
Хочу несколько слов сказать про афганцев. С одними из них нам приходилось воевать, а с другими - сосуществовать.
Афганцы - люди очень далёкие от европейской культуры. В общении они нормальные, но понимание, что такое хорошо и что такое плохо, у них другое. Я это понимание называю мусульманско-средневековым. Наши узбеки и таджики, которые в отряде служили, мне признавались: «Как хорошо, что мы оказались в Советском Союзе! Мы не хотим жить, как афганцы!»
Как-то случилась со мной характерная история. Был у меня один местный афганец, который давал мне информацию по караванам.[Spoiler (click to open)] Было ему лет сорок, хотя выглядел он на все шестьдесят. Однажды я угостил его сгущёнкой: «Молодец, ты мне хороший караван подарил!» Через некоторое время он приходит на КПП (контрольно-пропускной пункт. - Ред.) с девочкой в парандже и говорит: «Дай мне ящик того, чем ты меня угощал, а я тебе свою четвёртую жену отдам. Ей тринадцать лет всего, очень хорошая!»
Я вызывают зама по тылу, даю команду принести ему ящик сгущёнки, ящик тушёнки и говорю: «Забирай сгущёнку вместе с тушёнкой, с четвёртой женой сам живи, но только караваны мне дальше сдавай!».
Их мир совершенно другой, у них иное мировоззрение. Вот ещё пример - возвращается группа с задачи.[Spoiler (click to open)]
Дорогу перед ними перебегал старик с мальчиком, и пацан попал под бэтээр - задавило его. Начинается шум-гам-тарарам. Толпа окружила - вот-вот разнесут наших.
Я местные обычаи успел изучить. Прилетаю и сразу муллу зову и толмача.
Говорю: «Нехорошо получилось, извинения приношу. Но давайте вспомним Коран и шариат: Аллах дал, Аллах взял». Соглашается, но говорит: «В Коране написано, что за жизнь нужно заплатить». Я отвечаю: «Хорошо, мы готовы заплатить. Сколько надо?» Толмач посоветовался с муллой и говорит: «Дай две бочки соляры, шесть мешков муки. Бочка соляры - мне, бочка - мулле. Мешок муки - мне, остальное - семье, чтобы она жила хорошо. Ты согласен?» - «Согласен». - «По рукам?» - «По рукам».
Отправляю в отряд бэтээр. Привожу, что обещал. И всё!.. Вопрос исчерпан!
Я и дальше им помогал - то муки, то гречки подброшу. И когда бы мы через этот кишлак ни проходили, никогда никаких проблем не было - никакой мести с их стороны.
Я не могу сказать, что афганцы - злые люди. Они просто другие. Внешне очень похожи на наших узбеков и таджиков. Мне помогло то, что я родился и вырос в Узбекистане.
Я понимал азы поведения восточных народов, имел некоторые познания в шариате и исламе и мог чётко объяснить своим подчинённым, что можно, а что - нельзя.
Отряд был многонациональным. В отряде у нас было очень много белорусов. Интересно, что в кандагарском отряде почему-то собралось много украинцев. Процентов тридцать у меня было узбеков, таджиков, казахов, но в подразделениях обеспечения их было все девяносто процентов!
Помню, после XVII партийной конференции приехали к нам политруки во главе с генерал-полковником С. Кизюном. Все такие важные! А ребята наши только что из боя вышли - измождённые, оборванные, просолённые, пулемёт за ствол тащат.[Spoiler (click to open)]
И тут началось: «Да ты что за командир!? Посмотри, как они у тебя ходят: рвань, в кроссовках, автоматы и пулемёты за стволы тащат! Да как ты позволяешь!»
А выглядели бойцы так потому, что на боевые (боевой выход. - Ред.) мы старались ходить в КЗС (комплект защитный сетчатый. - Ред.) и в кроссовках.
Это была очень удобная экипировка.
Прикид весь в сеточку, в жару хорошо продувается, но предназначен только для одноразового использования при химическом и радиоактивном заражении местности.
А кроссовки нам комсомольцы из ЦК ВЛКСМ подарили - четыреста пар наших «адидасов».
Весь отряд ходил на боевые в кроссовках, очень удобная обувь.
К сожалению, форма быстро превращалась в лохмотья в ходе боевых действий, а новое обмундирование поступало по установленным мирным нормам носки и не выдерживало экстремальной эксплуатации.
Я стою и понять не могу - что тут такого необычного? Ведь люди с войны вернулись.
Меня это тогда здорово задело: «А вы что, хотите, чтобы после пятнадцати суток войны без воды они строевым шагом, с песней шли и подтянутыми были при том при всём? Не бывает такого». С боевых бойцы все возвращались в лохмотьях, изодранные. Живая, реальная жизнь сильно отличалась от киношной и телевизионной..
Островки современной цивилизации были только в Кабуле. А основная территория Афганистана - дремучее средневековое царство.[Spoiler (click to open)]
И большинство местного населения начало тянуться к изменениям - ведь они разговаривали с нашими узбеками и таджиками.
Однако надо учесть и то, что это исламское государство, которое предполагает наличие авторитарных лидеров. И если простые люди даже и не согласны с такими лидерами, они им подчиняются согласно вековым традициям. Хотя жили они и продолжают жить очень тяжело - ведь это горы и почти сплошная пустыня.
Песок, например для людей из племени белуджей - это средство личной гигиены: они им омываются.
Сам я на боевые летал раза два-три в неделю, а раз в два-три месяца выводил отряд на перехват караванов дней на десять-пятнадцать. Иногда наши группы переодевались в местную одежду, пристраивались к караванам, садились на трофейные машины и мотоциклы и собирали информацию в округе: где что идёт, где что движется…
Однажды после выполнения боевой задачи возвращаемся в ППД (пункт постоянной дислокации. - Ред.). И вдруг в районе Дишу со стороны зелёнки (солдатское название зелёных зон вокруг кишлаков и городов. - Ред.) нас плотно стали обстреливать из безоткаток[Spoiler (click to open)] (безоткатное орудие. - Ред.)!
Я отряд в пустыню отвёл, пушки развернул - мы в этот раз выходили на броне, и даже с пушками Д-30. Артиллеристам нужно было обнаружить цель. Для этого мы с артиллерийским наводчиком на броне стали передвигаться на видном месте.
И «духи» не выдержали, начали в нас стрелять!
Артнаводчик засёк цели и передал координаты.
В результате кишлаку, откуда стреляли, здорово досталось. Вроде жестоко, но зачем они стреляли? Мы же их не трогали, шли себе мимо…
Я уже говорил, что основную часть караванов, что шли из Пакистана, наши группы брали на Сарбанадирской тропе.
Но бывало и по-другому.
Однажды мы очень жёстко бились с «духами» в горах, в районе перевала Шебиян. Лётчики были не в восторге от вылета на Шебиян - далеко, летать в горах сложно, жара, топлива не хватает. И мы вот что придумали - в районе каменистых озёр примерно на середине пути сделали площадку подскока. Там ровное-ровное место километров на десять-пятнадцать вокруг с поверхностью из твёрдой глины. Мы туда выгоняли броню, ставили охранение. Потом туда на броне подходил сам отряд, прилетали вертолёты. Они здесь дозаправлялись, загружали группу и летали вдоль гор вплоть до Рабати-Джали, докуда одним перелётом с группой на борту не долететь.
.. В горячке не чувствуешь, не замечаешь ничего. А потом, когда возвращаешься, начинаешь видеть, что у тебя сбитые колени, порваны локти, разбиты пальцы. И главное - идёт отдача в чисто психологическом плане.
Первыми из Афганистана вышли отряды армейского спецназа, которые дислоцировались в Джелалабаде и в Шахджое. А в августе 1988 года и я свой отряд вывел в Советский Союз в Чучково.
Самым последним выходил 177-й отряд. По телевизору часто показывают генерала Бориса Громова, пересекающего мост 15 февраля 1989 года мост через реку Аму-Дарью, и ребят на бэтээре со знаменем. Так вот бэтээр этот был как раз 177-го отряда.
На выводе отряд шёл в составе бригады.
Первый привал был в Шинданде. [Spoiler (click to open)] Там прошли таможню, изъяли всё лишнее, чтобы не попало в Союз. В Шинданде состоялись митинг и парад выводимых частей.
Весь путь от Лашкаргаха до Кушки со мной на броне ехали корреспонденты из наших и зарубежных газет, а также писатель Александр Проханов.
Незадолго до вывода он прибыл в Лашкаргах, жил в отряде и знакомился с нашей боевой деятельностью.
В Герате мой бэтээр с писателями на борту обстреляли из толпы. Радикалы хотели спровоцировать ответный огонь, но командир бригады подполковник Александр Тимофеевич Гордеев проявил завидную выдержку - и провокация сорвалась.
Отряд в составе бригады совершил 1200-километровый марш от Лашкаргаха до Иолотани.
Первое, что я увидел на нашей стороне, переехав мост, - сарайчик с огромными буквами «БУФЕТ».[Spoiler (click to open)]
В Иолотани мы несколько дней приводили себя в порядок в ожидании погрузки на эшелон до Чучково.
В Иолотани генерал А. Колесников из Ставки «популярно» разъяснил нам, что афганская война в Союзе непопулярна. Мы были к этому не готовы. Находясь в Афганистане, мы не могли предположить, что готовится развал Союза. Эшелон шёл до Чучково неделю. В пути от эшелона чуть не отстал мой зам - Саша Белик, но это отдельная история..
Рассказывает полковник Владислав Васильевич Еремеев:
Командир 370-го отряда армейского спецназа майор В.В. Еремеев
Вспоминая войну в Афганистане, я понимаю, что офицеры, которые были наиболее верны государству, рассматривали эти события не только с точки зрения интернационального долга, но и в плане получения боевого опыта.
Многие офицеры сами стремились попасть на войну, и я был одним из таких добровольцев.
После окончания Академии с отличием мне предлагали большие и высокие должности в Москве. А я от всего этого отказался и сказал: «Хочу быть командиром».
Меня и назначили командиром отряда в одну из бригад армейского спецназа.
В Афганистане я командовал 6-м ОМСБ СН (отдельный мотострелковый батальон специального назначения. - Ред.), он же - 370-й отдельный отряд спецназа, который дислоцировался в городе Лашкаргах.
Ввел его в Афганистан в 1985 году Иван Михайлович Крот. Я как раз тогда заканчивал Академию. Незадолго до этого приезжает он из Чучково (место дислокации одной из бригад армейского спецназа. - Ред.) и говорит: «Я ввожу отряд в Афганистан, в Лашкаргах. Изучай, Влад, переброску частей и соединений на большие расстояния».
Я его послушал, и огромный конспект для себя написал на эту тему.
И точно - в мае 1987 года был назначен командиром именно в этот отряд, и эти конспекты мне пригодились при выводе этого отряда из Афганистана в Союз.
Сразу после прибытия в бригаду я попросил комбрига - полковника Александра Завьялова - направить меня в Афганистан. Сначала вопрос никак не решался - дескать, ты нам и здесь нужен. Но потом приходит телеграмма, и начинаются собеседования: сначала - с начальником разведки, потом - с начальником штаба округа, c командующим округом. Всех их я внимательно слушал, а они мне все говорили одно и то же: «Смотри там! Если что, мы тебя снимем!» Я сижу, головой киваю, уши прижимаю: «Да, да, да, обязательно, конечно». И нас троих - однокашников по Академии из разных округов - направили на собеседование уже в Генеральный штаб.
Там нам дали подготовку уже конкретно по Афганистану.
Когда я в Афганистан собрался, уже был женат, и в семье были маленькие сын и дочь - пять и восемь лет.
Жена на новость о моей отправке отреагировала очень плохо. Переживала, плакала, уговаривала не ехать. Говорила: «Не надо этого делать. Дурак ты, почему о нас не думаешь? Ты прославиться хочешь, своих личных целей добиться, хочешь удовлетворить свои командирские амбиции».
По большому счёту, так оно и было. А все полтора года я так и провоевал без отпуска.
Если говорить прямо, то в Афганистане в основном воевал именно армейский спецназ, который и был главной «рабочей лошадкой».
Все остальные обозначали мощь нашей армии - охраняли дороги, сопровождали грузы и иногда проводили крупные операции. Готовится колонна к отправке - это уже событие! Танки, пушки, самолеты, каски, бронежилеты!..
Масштабные операции проводились относительно редко, и, безусловно, впереди всех шли группы армейского спецназа.
Главной задачей самого спецназа в Афганистане была борьба с караванами с оружием, боеприпасами, наркотиками, а также уничтожение бандгрупп, проникающих с территории Пакистана.
Задача эта была очень трудная - ведь как таковой оборудованной границы у Афганистана с Пакистаном не было.
Территориально зона ответственности у моего отряда была огромная: правый фланг - в междуречье озёр Хамун, провинция Фарах, а левый фланг - город Кандагар.
В эту зону входили провинции Гильменд, Нимруз и часть провинции Кандагар, песчаная пустыня Регистан, каменистая пустыня Дашти-Марго и горы.
Когда я только принял отряд, в роте капитана Сергея Бреславского подорвались две бээмпэ (БМП, боевая машина пехоты. - Ред.).
Я принял решение об эвакуации группы и приказал Саше Семинашу идти через второй канал у Марджи.
А он хочет идти через Систанай, что не менее опасно!
По молодости я ведь упёртый был, настоял-таки на своём.
Так группа в засаду попала!..
Я им сразу на помощь помчался. Расстояние было километров сорок, на помощь мы пришли быстро.
На подходе к месту боя нас прилично обстреляли, мой бэтээр (БТР, бронетранспортёр. - Ред.) подорвался на мине.
Я сразу понял, что без поддержки авиации здесь не обойтись: «Связь мне!».
Вызвали вертушки, огонь артиллерии. Вертушки на предельно малой высоте отстреляли «асошки» (АСО, тепловые ловушки для защиты от ракет с тепловой головкой наведения. - Ред.) и зажгли камыши, чтобы выдавить «духов» на открытое пространство.
Не всем бандитам удалось уйти. В бою уничтожили безоткатное орудие, из которого «духи» стреляли по нашей броне.
На этот раз всё закончилось благополучно, не считая нескольких легкораненных и контуженных бойцов и офицеров.
Самое неприятное для меня как для командира было то, что прошла всего неделя, как я принял отряд. Получилось «шашкомахательство» какое-то… В то же время пустить их по другому маршруту через Систанай было равносильно самоубийству.
Вражеский кишлак Систанай прижимает дорогу к такому же кишлаку Марджи. И если бы наши втянулись между кишлаками, их бы там всех грохнули.
В пустыне стояла страшная жара. Броня и стволы обжигали руки.
После боя только подошли к другому каналу с водой, бойцы как будто рассудок потеряли, бросились в канал - и как давай пить!
Я кричу командирам: «Хоть охранение выставьте!» Какой там!..
Стреляю в воздух, снова кричу - ноль внимания!
В такую страшную жару люди нередко полностью теряют контроль над собой и ничего не боятся, ничто не может их остановить - такое неудержимое желание напиться водой.
Так я и охранял их, пока все не напились, не стали хоть чуть-чуть соображать и вспомнили, наконец, что жизнь их в опасности.
Через зону ответственности отряда проходили двадцать восемь караванных маршрутов, по которым шли поставки оружия, боеприпасов, перевозились наркотики.
На моём участке караваны прорывались в центральные районы Афганистана со стороны Пакистана через перевал Шебиян по пустыням Регистан и Дашти-Марго. Бандгруппы передвигались в составе караванов с оружием, боеприпасами и наркотиками в основном ночью. Нередко бандгруппы вклинивались в состав мирных караванов с товаром.
Кроме борьбы с боевыми караванами и бандгруппами мы проводили и другие операции.
Если становилось известно, что в том или ином кишлаке выявлен центр сопротивления местной власти, так называемый Исламский комитет, или, проще говоря, «духи», то мы производили налёт, ликвидировали такой центр и восстанавливали правительственную власть. Часто захватывали склады с оружием, печати, документы ИПА, ДИРА, НИФА (организационные структуры моджахедов. - Ред.), знамена, партийные кассы и всё такое прочее.
Если говорить о караванах, то они были или вьючные, или автомобильные.
Вьючный караван обычно состоял из десяти-двадцати верблюдов. В типичном боевом караване процентов тридцать-сорок груза составляли промышленные, продовольственные товары, ещё тридцать-сорок процентов были оружие и боеприпасы, а остальное - наркотики. Конечно, «духи» всеми способами маскировали оружие и боеприпасы под мирные грузы.
Обычно впереди боевого каравана пускали мирный караван из шести-восьми верблюдов. А через два-три часа уже шёл основной, боевой караван.
Охраняла караван, как правило, банда из пятнадцати-двадцати человек. Кроме них были погонщики верблюдов, с каждым из которых были ещё два-три человека.
Непосредственно перед караваном шла группа из пяти-шести человек - головной дозор.
В ядре каравана, где находился груз, обычно было человек пятнадцать-шестнадцать. Все вооружены автоматами и гранатомётами.
Это были достаточно подготовленные «духи», но нельзя сказать, чтобы слишком хорошо.
Однако на расстояние сто-двести метров стреляли они довольно точно. Плюс к этому они были знакомы с тактикой действия мелких подразделений.
Если надо было сосредоточить огонь всей бандгруппы на одном нашем солдате, который стрелял по ним, то с этим они вполне справлялись.
Тренировали их на территории Пакистана в учебных лагерях, в так называемых школах талибов.
Оружие у душманов было в основном китайского, арабского и румынского производства.
Иногда мы захватывали «стрелы» (переносной зенитно-ракетный комплекс «Стрела», эффективное средство борьбы с самолётами и вертолётами. - Ред.) польского производства, полученные из арабских стран.
Сам отряд спецназа у нас был большой - более пятисот человек по штату и двести человек на восполнение текущего некомплекта.
Ведь люди болели, погибали… Мы стояли практически на самом юге, и добраться до нас было очень сложно.
Каждые две недели я гонял колонну порядка сорока машин в Туругунди, на границу с Союзом. Это примерно тысяча сто километров. Ведь холодильников у нас не было, кондиционеров - тоже.
Поэтому всё время нас кормили одной тушёнкой. Тушёнка, тушёнка, тушёнка!..
Сколько я ни пытался добиться чего-то ещё, удавалось улучшить питание всего на неделю-две. А потом всё возвращалось на круги своя. Это же не Кабул, а самая окраина Афганистана. Тыловикам так было проще - никто не знает, никто не видит.
А вообще полёт из Кабула до Лашкаргаха - это меньше часа - у штабных арбатско-кабульских деятелей считался чуть ли не боевым выходом: они сразу требовали награды.
Для них это было целое событие - якобы боевой вылет!
Для создания боевой обстановки (чтобы комиссия побыстрее покинула расположение отряда) я устраивал ночью боевые тревоги по отражению нападения со стрельбой, шумом, артиллерийской иллюминацией. Эффект был неотразимый, комиссия улетала в Кабул первым же бортом.
Гарнизону были приданы 305-я отдельная вертолётная эскадрилья, десантно-штурмовой батальон 70 дшбр, который охранял городок, плюс артиллерийская батарея «гиацинтов» («Гиацинт», крупнокалиберная самоходная пушка. - Ред.), которая прикрывала городок, взвод установок залпового огня «Град», батарея десантных 120-миллиметровых пушек Д-30, миномётная батарея и танковый взвод, который мы пару раз использовали для налётов.
«Духи» иногда обстреливали гарнизон из эрэсов (РС, реактивный снаряд. - Ред.). Из минометов не достреливали, хотя и пытались.
Однажды случилась страшная трагедия. Сидят ребята из отряда спецрадиосвязи в курилке, и прямо в центр курилки прилетает эрэс. В итоге трое убиты, восемь ранены.
На такие обстрелы мы очень активно реагировали - поднимались все сразу (артиллерия, авиация, дежурная группа), находили, откуда стреляли, и уничтожали по максимуму.
Так что местное население из ближайших кишлаков изо всех сил старалось держаться от злых «духов» подальше - себе дороже обходилось.
Местное население по отношению к нам вообще-то вело себя довольно дружелюбно. Торговцы нас приветствовали и очень ждали, когда мы у них что-нибудь на рынке купим, за покупку давали «бакшиш» (подарок).
Местные жители приходили к нам лечиться. К 1988 году «духовские» обстрелы прекратились.
Мы вели разведывательно-боевые действия в основном на автомобильной технике, на броне или пешком при поддержке авиации и артиллерии. На вертушках контролировали караванные маршруты в пустыне, выводили группы в засады. Часто использовали захваченную технику - машины «тойота» и мотоциклы.
В каждой роте было по три-пять таких «тойот», «ниссанов», «доджей».
Были у меня в отряде два замечательных старших лейтенанта Сергей Зверев и Сергей Дымов, командиры групп. Эти уникальные спецназовцы нередко захватывали по несколько машин с оружием, а в апреле 1987 года умудрились с боем захватить караван из двенадцати таких машин!
Утро начиналось в четыре часа.
Я инструктировал и отправлял на караванные маршруты досмотровую группу на двух вертолётах по двенадцать человек в каждом. С ними поднимались две «вертушки» прикрытия - МИ-24. В пять утра уже улетали на воздушную разведку местности. Мы взлетали так рано потому, что уже к девяти утра температура воздуха поднималась настолько, что вертушкам сложно было летать.
Караваны шли примерно в это же время. С десяти-одиннадцати часов они вставали на днёвку (дневная остановка на отдых во время марша. - Ред.), потому что днём невозможно передвигаться по пустыне в такую жару никому - ни людям, ни даже верблюдам.
Летаем мы над своей зоной и смотрим по сторонам.
Видим - караван. Разворачиваемся. Караван тоже останавливается. Все поднимают руки и машут руками - мы, мол, мирные, летите дальше! Решаем - будем всё-таки досматривать. Снижаются МИ-8 с досмотровой группой. МИ-24 кружат в боевом охранении. Подсели, выпрыгиваем. И очень часто бывало так: мы начинаем приближаться к каравану, а тот «мирный погонщик», кто только что нам махал руками, достаёт ствол - и давай нас мочить! Начинается бой.
Однажды в такой ситуации я пережил очень неприятные минуты. Из вертолёта тогда выпрыгнул первым, хотя положено первым идти заму, чтобы оценить обстановку. Вторым обычно идёт прикрывающий пулемётчик, затем - радист и основная группа. Но я двинулся первым. Думал, что караван мирный, и досмотреть его мы решили просто так, для профилактики.
Только выскочили, побежали - «дух» достаёт автомат и начинает по нам стрелять. А сразу за ним ещё несколько человек огонь по нам открыли. Расстояние было всего метров семьдесят, а мы ещё по песку бежим - трудно, падаем постоянно. Ну, думаю, конец наступил!
Но пулемётчик наш выручил - прямо от пояса из ПКМ (пулемет Калашникова модернизированный. - Ред.) очередь дал, и первого, самого шустрого, «духа» сразу уложил. Остальные кто побежали, кто давай руки поднимать. Но если в группу начали стрелять, тут уже нет прощенья никому. Досмотрели.
Всё у них было - оружие, боеприпасы, наркотики. Загрузили «результат» в вертолёт и улетели.
Кроме поиска с вертолётов мы проводили и засады. Ведь через нашу зону по пустыне Регистан проходила знаменитая Сарбанадирская тропа в зелёную зону Гильменда.
Это голая пустыня, сыпучие пески, лунный пейзаж. Жара страшная… Поэтому мы заранее пролетали вдоль тропы на вертушке и смотрели, где лучше посадить группу, чтобы был колодец или хотя бы какая-то растительность.
Группу высаживаем, командир организует наблюдение по кругу на вероятных направлениях движения караванов. Часто сидели по трое-пять суток - никого нет.
Ведь разведка у душманов тоже работает. Поэтому я обычно одновременно высаживал по три-пять групп, чтобы перекрыть сразу несколько маршрутов в полосе тридцать-сорок километров.
Конечно, просочиться через эту полосу было можно. Но нам везло, и на нашу долю приходилось самое большое количество перехваченных караванов. Думаю, дело было в том, что на этом направлении условия передвижения для «душков» были очень трудные, и так или иначе они всё-таки попадались в наши сети, но при этом часто оказывали ожесточённое сопротивление.
Начальником штаба у меня был Саша Телейчук, очень грамотный офицер. И вот как-то приходит он и говорит: получены разведданные о том, что небольшой караван из двух машин в семнадцать часов будет следовать в направлении Марджи. Я ему: «Ну, давай, на вертушки - и вперёд!» Он сажает группу на вертолёты - и полетел. Думали, что там всего две машины, мы их быстро захватим - и делу конец.
А в караване кроме двух машин оказались ещё и мотоциклы, тракторы.
Наши хотели их, как зайцев, взять, а «духи» неожиданно оказали серьёзное сопротивление. После этого мы начали их бить вертушками - «духи» снова на мотоциклы прыгнули и стали уходить.
Воевали, воевали мы с ними, и в конце концов загнали их в камыши у канала. Они разбегаться не стали, а собрались вместе и снова ударили. В камышах их же не видно: они из укрытия бьют, а наши на открытом песке лежат.
Плюс ко всему рядом договорная зона (территория, обязанности по контролю за которой после «зачистки» от душманов передавались в руки местных старейшин. - Ред.) - кишлак, откуда они подкрепление подтянули.
Огнём пулемётов их ещё и кишлак поддержал.
Бой шёл порядка двух часов. Мы на базе все очень нервничали, чего только ни предпринимали.
В конце концов вертушки уничтожили пулемёт. Сожгли и камыши и уничтожили уходящих в кишлак «духов».
В том бою, слава Богу, никого из наших не убили, но подранили одного сержанта и тяжело ранили майора Анатолия Воронина. Ему перебило ноги, да ещё и в живот попало. Он родом из Ленинграда, сын начальника кафедры Академии тыла и транспорта.
Толю Воронина мы быстро отправили в Кандагар, оттуда - в Кабул, из Кабула - в Ташкент.
К тому времени я на практике убедился, что тяжелораненного надо обязательно дотащить до Кандагара.
Хотя с кандагарским госпиталем тоже была проблема - им статистика хорошая нужна была. Ведь командиру отряда важно доставить раненого до госпиталя живым, а госпиталю важно, в свою очередь, чтобы раненый не скончался после приёма. Иногда приходилось здорово ругаться с приёмным отделением и с начальником госпиталя.
К большому сожалению, за время моего командования отрядом у нас всё-таки погибло шесть человек.
Среди них было четыре солдата и два офицера - Костя Колпащиков и Ян Альбицкий.
Потери наши были меньше, чем у других. Особенно, если учитывать характер выполняемых задач.
Я думаю, так получалось за счёт того, что мы в основном воевали на ровном месте, в пустыне. В горах, конечно, сложнее было, там у противника больше возможностей для неожиданного манёвра.
Да ещё людей берегли. Я помню всех своих ребят, и свой командирский крест несу по жизни.
Младший лейтенант Костя Колпащиков - старший переводчик отряда - в январе 1988 года должен был поехать в отпуск. Я ему говорю - поезжай, а он мне: «Холодно в Союзе, вот на последнюю операцию под Мусакалу схожу, тогда и полечу». Тут ещё начальник штаба отряда попросил: «Это мой первый помощник. Пусть сходит».
В ходе этой операции надо было сломить сопротивление «духов» в базовом районе Мусакалы, Сангина, Каджаков.
Мулла Насим со своей бандой не давал возможности местным властям организовать эксплуатацию электростанции в Каджаках. Нужно было провести зачистку этого района и ослабить местных вождей, которые и организовывали сопротивление властям.
С этой целью проводилась крупная войсковая операция.
Одной из групп спецназа в этой операции командовал лейтенант Ильдар Ахмедшин.
По дороге группе пришлось продефилировать неподалёку от кишлака Шабан. Здесь они и попали в засаду - огнём бандгруппы из кишлака сразу сожгли два наших бэтээра.
В этом бою у нас погибли четыре человека. Костя Колпащиков в бою немного обгорел. Мог остаться в строю, но врач настоял на эвакуации.
Обычно раненых и убитых эвакуируют на разных вертолётах, а в этот раз эти правила нарушили. К несчастью, вертолёт с ранеными и убитыми на борту разбился ночью при взлёте… Погибшие умерли дважды…
Погиб Костя Колпащиков, Валера Польских, командир кандагарского вертолётного полка, правый лётчик и ещё несколько человек. Выжил «бортач» (бортинженер. - Ред.) и водитель бэтээра Лёня Булыга.
Ильдар Ахмедшин в том бою получил жесточайшую контузию.
Ночью, когда убитых и раненых привезли в отряд, в ходе опознания смотрю - среди трупов лежит Ахмедшин - не Ахмедшин, живой - не живой, непонятно.
Спрашиваю: «Это Ильдар?» Отвечают: «Да, он живой, но очень тяжело контуженный».
Ильдар в госпитале лечился полгода и нагнал отряд, по-моему, уже в Шинданде, перед выводом. Я ему говорю: «Да ты лежи в госпитале, лечись!» А он: «Нет, я выйду вместе с отрядом».
Потом он командовал этим отрядом уже в Чучково, воевал в Чечне в Первую и Вторую кампании.
А погиб случайно - возвращался с железнодорожной станции, и его машина сбила.
И вот что странно - после вывода из Афганистана немало офицеров погибло в таких же бытовых ситуациях при нелепых обстоятельствах.
У меня объяснения этому нет - ведь в Афганистане во время реальных боевых действий только двое офицеров погибли, все остальные живы остались…
В бою под Сангином ранили рядового Андрианова. При отправке в Кандагар он спрашивает: «Владислав Васильевич, что у меня с ногой?» Я посмотрел - нога белая, ничего такого особенного нет. Да и ранение вроде не очень серьёзное - продольно по ноге пуля прошла. Я ему: «Ты не переживай, сейчас мы тебя до Кандагара дотянем. Всё будет нормально».
Проходит время - мне говорят, что ему ногу оттяпали.
Я прилетаю в госпиталь, начинаю разбираться.
Оказывается, он дольше положенного времени пролежал в приёмном отделении, его вовремя не осмотрели. А там же жара… Началась гангрена.
На мой взгляд, ногу можно было сохранить.
Так обидно и стыдно мне стало - ведь я ему обещал, что всё нормально будет!..
Года за три до меня в десантно-штурмовом отряде, который нас обеспечивал, случилось ЧП - бежал солдат по фамилии Балабанов.
Почему - история умалчивает.
А дело было так: ехал, ехал, ехал, потом вдруг остановил машину и побежал в сторону гор. Так и остался жить у афганцев, принял ислам.
Позже передавали ему письма от матери, но он сначала не отвечал, а потом стал вообще избегать контактов.
Перед выводом войск мы всё же попытались его забрать, но он отказался и остался у местных.
Мы думали, что он у них оружейным мастером работает. Но потом выяснилось, что это не совсем так - он работал простым механиком.
А вообще-то мы людей своих не бросали.
Сейчас говорят, что столько-то было брошено, что своих расстреливали и т. д. и т. п. Чушь это собачья. Все, кто остался в плену в Афганистане, по тем или иным причинам сами отказались возвращаться в Союз.
Ведь даже если после боя тело погибшего солдата оставалось у противника, мы стремились, часто ценой ещё больших потерь, вытащить его или выкупить.
Слава Богу, у меня никто не попал в плен. Воевали мы достаточно умело и не давали «духам» никакой возможности кого-то из наших захватить. А добровольцев испытать афганский плен, к счастью, не находилось.
Но бой - это страшная вещь. О нём легко только рассказывать.
А там - быстрей, быстрей, быстрей!.. Уже улетаем. Подсчитали - нет бойца! Начинаем искать - кто в тройке старший, где в последний раз видели бойца? Давай назад! А он сидит, бедный, на точке эвакуации: «А я не успел добежать!»
Чаще всего такие случаи происходили из-за нерасторопности бойцов или командиров.
Ведь связь с каждым бойцом была односторонняя - только на приём. На передачу станции связь была только у старших троек.
Это только к 2004 году сделали так, что двухсторонняя связь появилась у каждого солдата. А у нас, у рабочих войны, такой двухсторонней связи, к сожалению, не было.
Я считаю, что нашему солдату цены нет. Воевали они все достойно, спина к спине, никогда не давали врагам зайти с тыла.
Конечно, в то время большую роль играла идеология коллективизма и взаимопомощи. Нас ведь как учили - человек человеку друг, товарищ и брат. Сам погибай, товарища выручай.
Плюс ко всему мужской коллектив. Каждый хочет себя проявить, дух соперничества присутствует. Говорят какому-нибудь бойцу: «Ты такой-сякой, плохо помылся, плохо побрился». А он в бою доказывает, что он лучше, чем о нём говорят.
А в бою мы все одной крови, причём красной, а не голубой. Конечно, потом, когда бой закончился, вступает в действие иерархия - начинаем разбираться, кто как воевал, кто воду принёс, кто выпил, кто не выпил, кто куда стрелял, кто попал, а кто не попал.
Хотя, конечно, отношения между старшими и младшими у нас были жестковатые. Ведь менее опытные не знают, например, что всю воду, находясь в пустыне, выпивать сразу нельзя. Поэтому старшие воспитывали их очень конкретно, так что понимание приходило быстро.
А с водой вообще была проблема. Во время выходов на боевой технике бывало, что и из радиаторов воду выпивали. Ведь обычно каждый с собой брал по две фляги с водой, каждая по полтора литра.
А приходилось на этой воде неделю воевать, а то и больше… Допустим, высаживаем группу на вертушках на три дня. А тут то вертолёт завалили, то ещё что-то - и через три дня бойцов не получается снять. По связи запрашиваем: «Ребята, продержитесь ещё пару дней?» - «Продержимся».
Проходит пять дней, они докладывают: «Командир, нам тяжело». А вертолёты всё не летают. Всё разбираются с подбитым вертолётом.
Проходит семь, восемь, десять дней… Прилетаешь забирать ребят - у них уже начинается обезвоживание организма.
А что такое обезвоживание? От людей остаётся только кожа да кости, да ещё при этом понос начинается.
Забрасываем их в вертолёт, везём в отряд.
Там им надо понемножку начинать пить. Да какой-там понемножку - так воду хлещут, не остановить! Сажаем их в бассейн, чтобы они отмокали, а они пить прямо из этого бассейна принимаются!
После этого желтуха начинает долбить…
Война есть война - страшная и неприятная штука. Я не сгущаю краски. Так оно и было на самом деле.
Хочу несколько слов сказать про афганцев. С одними из них нам приходилось воевать, а с другими - сосуществовать.
Афганцы - люди очень далёкие от европейской культуры. В общении они нормальные, но понимание, что такое хорошо и что такое плохо, у них другое. Я это понимание называю мусульманско-средневековым. Наши узбеки и таджики, которые в отряде служили, мне признавались: «Как хорошо, что мы оказались в Советском Союзе! Мы не хотим жить, как афганцы!»
Как-то случилась со мной характерная история. Был у меня один местный афганец, который давал мне информацию по караванам.[Spoiler (click to open)] Было ему лет сорок, хотя выглядел он на все шестьдесят. Однажды я угостил его сгущёнкой: «Молодец, ты мне хороший караван подарил!» Через некоторое время он приходит на КПП (контрольно-пропускной пункт. - Ред.) с девочкой в парандже и говорит: «Дай мне ящик того, чем ты меня угощал, а я тебе свою четвёртую жену отдам. Ей тринадцать лет всего, очень хорошая!»
Я вызывают зама по тылу, даю команду принести ему ящик сгущёнки, ящик тушёнки и говорю: «Забирай сгущёнку вместе с тушёнкой, с четвёртой женой сам живи, но только караваны мне дальше сдавай!».
Их мир совершенно другой, у них иное мировоззрение. Вот ещё пример - возвращается группа с задачи.[Spoiler (click to open)]
Дорогу перед ними перебегал старик с мальчиком, и пацан попал под бэтээр - задавило его. Начинается шум-гам-тарарам. Толпа окружила - вот-вот разнесут наших.
Я местные обычаи успел изучить. Прилетаю и сразу муллу зову и толмача.
Говорю: «Нехорошо получилось, извинения приношу. Но давайте вспомним Коран и шариат: Аллах дал, Аллах взял». Соглашается, но говорит: «В Коране написано, что за жизнь нужно заплатить». Я отвечаю: «Хорошо, мы готовы заплатить. Сколько надо?» Толмач посоветовался с муллой и говорит: «Дай две бочки соляры, шесть мешков муки. Бочка соляры - мне, бочка - мулле. Мешок муки - мне, остальное - семье, чтобы она жила хорошо. Ты согласен?» - «Согласен». - «По рукам?» - «По рукам».
Отправляю в отряд бэтээр. Привожу, что обещал. И всё!.. Вопрос исчерпан!
Я и дальше им помогал - то муки, то гречки подброшу. И когда бы мы через этот кишлак ни проходили, никогда никаких проблем не было - никакой мести с их стороны.
Я не могу сказать, что афганцы - злые люди. Они просто другие. Внешне очень похожи на наших узбеков и таджиков. Мне помогло то, что я родился и вырос в Узбекистане.
Я понимал азы поведения восточных народов, имел некоторые познания в шариате и исламе и мог чётко объяснить своим подчинённым, что можно, а что - нельзя.
Отряд был многонациональным. В отряде у нас было очень много белорусов. Интересно, что в кандагарском отряде почему-то собралось много украинцев. Процентов тридцать у меня было узбеков, таджиков, казахов, но в подразделениях обеспечения их было все девяносто процентов!
Помню, после XVII партийной конференции приехали к нам политруки во главе с генерал-полковником С. Кизюном. Все такие важные! А ребята наши только что из боя вышли - измождённые, оборванные, просолённые, пулемёт за ствол тащат.[Spoiler (click to open)]
И тут началось: «Да ты что за командир!? Посмотри, как они у тебя ходят: рвань, в кроссовках, автоматы и пулемёты за стволы тащат! Да как ты позволяешь!»
А выглядели бойцы так потому, что на боевые (боевой выход. - Ред.) мы старались ходить в КЗС (комплект защитный сетчатый. - Ред.) и в кроссовках.
Это была очень удобная экипировка.
Прикид весь в сеточку, в жару хорошо продувается, но предназначен только для одноразового использования при химическом и радиоактивном заражении местности.
А кроссовки нам комсомольцы из ЦК ВЛКСМ подарили - четыреста пар наших «адидасов».
Весь отряд ходил на боевые в кроссовках, очень удобная обувь.
К сожалению, форма быстро превращалась в лохмотья в ходе боевых действий, а новое обмундирование поступало по установленным мирным нормам носки и не выдерживало экстремальной эксплуатации.
Я стою и понять не могу - что тут такого необычного? Ведь люди с войны вернулись.
Меня это тогда здорово задело: «А вы что, хотите, чтобы после пятнадцати суток войны без воды они строевым шагом, с песней шли и подтянутыми были при том при всём? Не бывает такого». С боевых бойцы все возвращались в лохмотьях, изодранные. Живая, реальная жизнь сильно отличалась от киношной и телевизионной..
Островки современной цивилизации были только в Кабуле. А основная территория Афганистана - дремучее средневековое царство.[Spoiler (click to open)]
И большинство местного населения начало тянуться к изменениям - ведь они разговаривали с нашими узбеками и таджиками.
Однако надо учесть и то, что это исламское государство, которое предполагает наличие авторитарных лидеров. И если простые люди даже и не согласны с такими лидерами, они им подчиняются согласно вековым традициям. Хотя жили они и продолжают жить очень тяжело - ведь это горы и почти сплошная пустыня.
Песок, например для людей из племени белуджей - это средство личной гигиены: они им омываются.
Сам я на боевые летал раза два-три в неделю, а раз в два-три месяца выводил отряд на перехват караванов дней на десять-пятнадцать. Иногда наши группы переодевались в местную одежду, пристраивались к караванам, садились на трофейные машины и мотоциклы и собирали информацию в округе: где что идёт, где что движется…
Однажды после выполнения боевой задачи возвращаемся в ППД (пункт постоянной дислокации. - Ред.). И вдруг в районе Дишу со стороны зелёнки (солдатское название зелёных зон вокруг кишлаков и городов. - Ред.) нас плотно стали обстреливать из безоткаток[Spoiler (click to open)] (безоткатное орудие. - Ред.)!
Я отряд в пустыню отвёл, пушки развернул - мы в этот раз выходили на броне, и даже с пушками Д-30. Артиллеристам нужно было обнаружить цель. Для этого мы с артиллерийским наводчиком на броне стали передвигаться на видном месте.
И «духи» не выдержали, начали в нас стрелять!
Артнаводчик засёк цели и передал координаты.
В результате кишлаку, откуда стреляли, здорово досталось. Вроде жестоко, но зачем они стреляли? Мы же их не трогали, шли себе мимо…
Я уже говорил, что основную часть караванов, что шли из Пакистана, наши группы брали на Сарбанадирской тропе.
Но бывало и по-другому.
Однажды мы очень жёстко бились с «духами» в горах, в районе перевала Шебиян. Лётчики были не в восторге от вылета на Шебиян - далеко, летать в горах сложно, жара, топлива не хватает. И мы вот что придумали - в районе каменистых озёр примерно на середине пути сделали площадку подскока. Там ровное-ровное место километров на десять-пятнадцать вокруг с поверхностью из твёрдой глины. Мы туда выгоняли броню, ставили охранение. Потом туда на броне подходил сам отряд, прилетали вертолёты. Они здесь дозаправлялись, загружали группу и летали вдоль гор вплоть до Рабати-Джали, докуда одним перелётом с группой на борту не долететь.
.. В горячке не чувствуешь, не замечаешь ничего. А потом, когда возвращаешься, начинаешь видеть, что у тебя сбитые колени, порваны локти, разбиты пальцы. И главное - идёт отдача в чисто психологическом плане.
Первыми из Афганистана вышли отряды армейского спецназа, которые дислоцировались в Джелалабаде и в Шахджое. А в августе 1988 года и я свой отряд вывел в Советский Союз в Чучково.
Самым последним выходил 177-й отряд. По телевизору часто показывают генерала Бориса Громова, пересекающего мост 15 февраля 1989 года мост через реку Аму-Дарью, и ребят на бэтээре со знаменем. Так вот бэтээр этот был как раз 177-го отряда.
На выводе отряд шёл в составе бригады.
Первый привал был в Шинданде. [Spoiler (click to open)] Там прошли таможню, изъяли всё лишнее, чтобы не попало в Союз. В Шинданде состоялись митинг и парад выводимых частей.
Весь путь от Лашкаргаха до Кушки со мной на броне ехали корреспонденты из наших и зарубежных газет, а также писатель Александр Проханов.
Незадолго до вывода он прибыл в Лашкаргах, жил в отряде и знакомился с нашей боевой деятельностью.
В Герате мой бэтээр с писателями на борту обстреляли из толпы. Радикалы хотели спровоцировать ответный огонь, но командир бригады подполковник Александр Тимофеевич Гордеев проявил завидную выдержку - и провокация сорвалась.
Отряд в составе бригады совершил 1200-километровый марш от Лашкаргаха до Иолотани.
Первое, что я увидел на нашей стороне, переехав мост, - сарайчик с огромными буквами «БУФЕТ».[Spoiler (click to open)]
В Иолотани мы несколько дней приводили себя в порядок в ожидании погрузки на эшелон до Чучково.
В Иолотани генерал А. Колесников из Ставки «популярно» разъяснил нам, что афганская война в Союзе непопулярна. Мы были к этому не готовы. Находясь в Афганистане, мы не могли предположить, что готовится развал Союза. Эшелон шёл до Чучково неделю. В пути от эшелона чуть не отстал мой зам - Саша Белик, но это отдельная история..