Почему нельзя есть, поставив локти на стол.
Оригинал взят у maria_gorynceva в Почему нельзя есть, поставив локти на стол.
Мама в детстве объясняла мне запрет есть, поставив локти на стол, тем, что можно, неловко повернувшись, столкнуть со стола соседскую тарелку или чашку. Как-то раз в передаче "Что? Где? Когда?" один молодой человек показывал, как юнкеров в Германии учили прилично есть с помощью двух книг. Книги полагалось прижать локтями к бокам и в таком положении орудовать ножом и вилкой. Получив такой навык, в дальнейшем у воспитанного юноши не было опасности невежливо толкнуть локтем соседа за столом или, не дай бог, соседку, а также избавляло от конфуза опрокинуть свою или соседскую рюмку или влезть рукавом в чужую тарелку.
Практический смысл запрета вполне понятен. Однако если исходить только из него, не вполне понятно, почему людям, считавшим себя воспитанными, нельзя было поставить локти на стол, когда они ели не в тесноте званого обеда, а дома, распределившись вокруг большой столешницы в компании одних только членов семьи, а то и вовсе вдвоём (все, наверное, вспомнят сцену из какого-нибудь фильма, в которой классово чуждые нам аристократы, муж и жена, завтракают или обедают, сидя друг напротив друга на разных концах огромного стола - уж тут хоть целиком на стол ложись, ничьей тарелки на пол не смахнёшь!).
В России в комплекс хорошего застольного поведения тоже входил запрет ставить локти на стол. Причём не только у высших классов, но и у крестьян. А вы, возможно, подумали, что такое застольное поведение - отличие только "высоких" классов? Крестьяне в том, что касалось застольного этикета, были едва ли не строже аристократов.
Вот что записали мы в Нижегородской области от старообрядцев-спасовцев:
Информантка: На локтях [поставив локти на стол - изд.] никогда не ешь!
Собирательница: А почему?
Инф.: Иуда ел на локтях! И Христос ёго осудил. И пророки-ти писали не есть на локтях!
Ещё вот писано - в солоницу хлеб не макать, потому что Иуда макал.
Кстовский р-н, Анна Фёдорова, 1911 г. р.,спасовское согл., "большой начал". Запись 05.08.1994 Савельевой О. А., Точилиной Л. Н.
Понятно, что специфика старообрядческой этиологии (объяснения причин) такова, что все мыслимые гадости припишут Иуде, царю Ироду и ещё нескольким отрицательным библейским персонажам. Таким образом легче всего достигался воспитательный эффект: нельзя, потому что нельзя подражать христопродавцу. (Кстати, представления о недопустимости макать хлеб в солонку бытовали не только у старообрядцев - см. сообщения этнографического бюро кн. Тенишева, № 212). Но, собственно говоря, из этого текста всё равно непонятно, что же такое совершил Иуда, поставив локти на стол.
Всё дело в том, что высокий стол (в отличие от бытовавших у различных групп славян низких столиков, столов-скрынь, приступочек из глины) рассматривался как сакральны центр дома, как своего рода престол вне церкви. В русской избе, предназначенной, как и всякое человеческое жилище, для жизни живых, был ряд локусов, связывающих мир воплощённых людей и иные миры. Одним из них был стол, который одним из своих торцов был обращён в красный угол, где висели иконы, так что туда, под образа, мог сесть либо хозяин дома, либо быть посажен почётный гость. Там было самое престижное место, но дело не только в престиже. Возможно, что человек, который занимал его, был своего рода "связным" между живыми и предками, "родителями". Но не будем забегать вперёд.
Собирательница: А почему нельзя есть на локтях?
Информантка: А стол - это как престол. А на престол-ат нельзя даже от так [кладет на стол пальцы] опирацце!
Арзамасский р-н, Устинья Михайлова, 1914 г.р., спасовское согл., "большой начал". Запись 08.08.1994 СавельевойО. А., Точилиной Л. Н.
Итак, в пространстве дома стол приравнивается к престолу, называется "Божьей ладонью", "сердцем Божьей Матери", Её же лицом и т.п. На Украине считалось, что грешно класть на стол шапку, потому что это место самого Бога. В Каргополье думали, что если положить на стол шапку, то тёща глухая будет. Там же (ср. так же в Карелии) считают, что если класть на стол варежки, то из долгов никогда не вылезти. На стол нельзя ставить ребёнка, потому что вырастет упрямым, и уж совершенно немыслимо встать стол ногами. В замечательном фильме "Прощание" Дарья Пинегина, роль которой сыграла дивная Стефания Станюта, белорусская актриса, обряжая свою избу, как покойника, обметает потолок, но становится при этом на табуретку, придвинутую для устойчивости к столу, но отнюдь не на сам стол - это немыслимо.
Стол не полагалось двигать - это допускалось только в такие ритуально значимые моменты как свадьба или похороны. Н.Ф. Сумцов утверждал, что на Украине (без уточнения, в каких именно районах) и в Олонецкой губ. (со ссылкой на Дашкова) невеста, отправляясь к венцу, тянет за собой стол до порога, чтобы подруги её вышли замуж. Продавая дом, надо было вместе с ним отдать и стол. Он мыслился как неотъемлемая часть дома - таким же, как печь, несмотря на то, что в отличие от последней, передвигать его было достаточно легко.
Многие исследователи указывают, что "святость" столу сообщает стоящий на нём хлеб, приводя пословицу: «Хлеб на стол, так и стол престол, а хлеба ни куска - и стол доска». Действительно, хлеб на столе надо было держать всегда, как и соль (за вычетом нахождения на столе гроба с покойником). Кстати, в Каргополье можно было тонко дать понять гостю, что его визит нежелателен: гость понимал это, видя, что на столе нет соли.
Престижность стола как сакрального локуса повышалась в праздники. За праздничный стол вместе со взрослыми не садились дети и подростки (лет примерно до 14-16), а также, если собиралось много гостей, за столом полагалось сидеть мужчинам как персонам более статусным, а женщины могли сидеть "в углу" или даже вовсе обедать стоя. Экспедиция РГГУ установила, что в Каргопольских деревнях мужчины и женщины стали вместе садиться за праздничный стол только с 20-х годов прошлого века. Любопытно, что в конце XIX в. крестьяне в этой местности предпочитали на праздники не пойти в церковь, но ни в коем случае не пропустить праздничное застолье. Так что получалось, что стол иной раз почитался выше престола в храме.
Так как на столе ставилась пища, Господни дары, то стол был чист и свят. Естественно, люди понимали, что то, что они едят, досталось им в результате их трудов, но в аспекте символическом кушанья как бы являлись на столе-престоле сами, Божьим произволением. Можно сказать, что стол был своеобразным местом иерофании в доме. Поэтому у некоторых старообрядческих беспоповских согласий стол играл роль аналоя - вокруг него молодожёнов обводили кто-то из родителей или наставник (наставница) общины, после чего "брак" считался легитимным (в строгом смысле слова браков у беспоповцев нет - ведь нет рукоположенных "истинных" священников, стало быть, речь идёт о санкционированном родителями и общиной узаконенном сожительстве). К столу как к носителю божественных эманаций обращались во время родильных обрядов. Например, повитуха могла водить роженицу вокруг стола при трудных родах и просить Господа (Божью Матерь) "освободить душу грешную и душу невинную". Вокруг стола в случае трудных родов мог ходить и муж, раздирая при этом на себе рубаху и иные предметы туалета - чтобы "развязать" утробу жены, "выпустить" ребёнка (ср.: в аналогичных обстоятельствах могли послать в церковь и попросить священника открыть алтарные врата и открыть напрестольное Евангелие). Однако вне ритуала стол обходить категорически не рекомендовалось: если вы сели за стол, то и выходите после еды из-за него в ту сторону, откуда вошли. Иначе из-за ваших несанкционированных хождений кто-нибудь в вашей семье помрёт, а не то и вы сами. Впрочем, кое-где на Русском Севере считали, что у человека, который обошёл праздничный стол, может народиться столько же детей, сколько за этим столом помещается народу.
Садясь за чистый и святой стол, люди, с одной стороны, были защищены его чистотой, но с другой - любое место, связующее миры, всё-таки несёт в себе потенциальную опасность (в сакральности заключена амбивалентность). Да к тому же, принимаясь за еду, человек вынужден открывать рот, а это очень опасно - ведь естественные отверстия на теле чрезвычайно "хтонически уязвимы", как выразился М. Евзлин, т.е. в них легко проникают всевозможные иномирные сущности - начиная случайно заглотанным комаром и кончая хвостатым бесом. Вот потому-то за столом надлежало вести себя чрезвычайно прилично: есть молча (пока разговариваешь, в рот кто-нибудь как раз заскочит - за праздничным столом беседа начиналась уже после блюд и возлияний), не вертеться и уж ни в коем случае не смеяться. А.Л. Топорков приводит, со ссылкой на Мошиньского, пример: в Костромской губернии (Галичскй у. - это там, где носили такие дли-и-инные, островерхие кокошники) смеющимся детям говорили: "Ты гогочешь, а в ложку-то тебе бес кастит!" (т.е. какает). Тот, кто садился за стол, не помыв рук и не помолясь, получал себе в сотрапезники бесов, домовых и иную нечисть, которая пристраивалась рядышком и незаметно снимала с ложки часть пищи, так что в результате такой человек съедал в два-три раза больше, чем ему полагалось. Нельзя проделывать и каких-либо манипуляций с волосами или одеждой, потому что в этот момент из иного мира, окном в который является стол, деструктурированному человеку может явиться незнамо что. Как-то раз, когда я попыталась заплести моей маленькой дочке волосы в косу, в то время как она ела за столом, моя мама, доцент и кандидат, но при этом ходячая энциклопедия разнообразнейших украинских поверий, вскричала: "Нельзя ничего делать с волосами, когда человек ест - вши заведутся!"
Стол также воспринимался, как показали А.К. Байбурин и А.Л. Топорков, как некая дорога, а чтобы пуститься по ней в путь, следовало прибегнуть к универсальному сосудорасширяющему средству. Впрочем, брага, медовуха, травянуха, пиво тоже подходили и подходят. Недаром мы и до сих пор нередко в начале "пути" произносим: "Ну, поехали!", "Вздрогнем!" и т.п. Это путешествие было непременной частью любого праздника, во время которого вся сельская община за своими столами должна была прокатиться "туда", в сакральное время и пространство, и вернуться обратно, к профанной реальности. (Тот факт, что многие странствующие ничего не помнят, как раз подтверждает истинность их путешествия - ведь живой может вынести лишь смутные воспоминания о "том" мире, где в нашем, профанном понимании время и пространство как таковые отсутствуют).
Однако какие бы представления не связывались со столом, в каких бы ритуалах он не был задействован, живому человеку туда было нельзя. Но все мы помним (многие, правда, с подачи Пушкина) державинское: "Где стол был яств, там гроб стоит". Не всегда гроб с покойником ставили на стол: например один из тенишевских информантов по Владимирской губ. (Меленковский у., с. Доминино) сообщал, что это почитается за грех (№ 233). Те старообрядцы различных районов Нижегородской обл., которых нам удалось опросить на тему погребальной обрядности, никогда не упоминали о гробе на столе. Покойнику полагается лежать на лавке, ногами к иконам (как бы обратясь лицом к ним), хотя некоторые согласия клали и головой к образам (усопший как бы пребывал в красном углу, под образами). Но в других местах такая практика известна - в частности, уже упоминавшаяся экспедиция РГГУ в Каргополье записала, что гроб ставили на стол, но подкладывали под него специальные поленья, которые после похорон сжигались в печи. Вынося гроб, им несколько раз стучали о стол, отсекая покойного от связей в доме и, возможно, давая знать в иной мир, что новенький уже едет. Именно потому, что стол связывал миры, покойнику, как существу лиминальному (т.е. который ни там, ни здесь - с одной стороны, помер, а с другой - его ещё не воспринимают как неживого - посмотрите, какой у слова "покойник" винительный падеж!) и полагается быть там, где начало и конец, там, где начинается долгий путь (уже без всяких дополнительных средств). Когда человек был ещё при смерти, на стол или на окно (тоже локус выхода не просто во внешний, но в чуждый, "иной" мир) следовало поставить стакан или чашу с водой, чтобы вышедшая из тела душа омылась.
Однако и среди живых бывали такие люди, которым можно было на стол. Ну, хотя бы условно. Впрочем, и живыми-то таких людей также считали условно. Они тоже были существами лиминальными - до определённого временнОго предела. Речь идёт о невестах. Почему невеста - всегда труп, мы поговорим отдельно. Однако был в структуре свадьбы восточнославянских народов такой момент, когда невеста является трупом более, чем когда-либо. Он называется посад и происходит утром в день свадьбы, когда на стол ставится ритуальное деревце (гильце, вильце, деревце, ёлочка), а невеста должна, ведомая подругами, с песнями обойти вокруг стола, а затем сесть за стол и плакать, припадаючи да ко столу, как поётся в свадебной песне Терского берега Белого моря. Иногда в песнях подруги призывают невесту "прилечь на стол", "припасть на стол", и невесте позволено и поставить на стол локти, и припасть к нему грудью, и склонить на него голову. По мнению Т.А. Бернштам, так невеста изображала лежание на столе, дозволенное только мёртвым. (Пьяным, впрочем, тоже, но ведь они, если подумать, в своём трансперсональном, праздничном состоянии вне времени и привычного пространства тоже были как бы в некотором смысле покойники, отошедшие в лучший из миров временно).
И вот куда во время посада попадала невеста-труп, и почему Аспопов непрерывно твердит, что у женщин нет души, и зачем иногда родственнику умершего по жребию приходилось одеваться в саван и садиться под образа - в общем, весь столово-покойницкий набор в ассортименте ожидайте в следующем номере, как и список литературы со ссылками.
А пока - вот вам картинка:
Якобы лубок 2-й половины XIX в. Мы смотрим на картину как бы от печи и бабьего кута - стол стоит по диагонали от печи, как положено. К сожалению, фото маленькое, мне трудно разглядеть детали одежды и головные уборы. Однако можно сказать, что семья вполне зажиточная, судя по узорной одежде (не могу понять, что на ней надето - жилетка-коротёна? Или что-то вроде шугая, стёганой кофты на вате или шерсти?) женщины, которая сидит спиной к нам справа, и платку на девушке рядом с ней. Это, скорей всего, будничная трапеза, - за столом сидит ребёнок. Под иконами в красном углу - отец семейства. Ребёнок по левую руку от него - или младшенький сын-поскрёбышек, или внук, если сына рано женили. По правую руку от отца, спиной к окну, расположился старший сын, а рядом, в глухом сарафане и вышитых рукавах, с повойником на голове - его жена (тоже сидит спиной к окну). Отмечу попутно, что изба "правильная", "пряха" - т.е. если женщина-правша сядет у окна прясть, её правая рука, крутящая веретено, не окажется у стены (усаживаться работать спиной к иконам было крайне нежелательно и неуважительно к святью божественному). Напротив женщины в непонятной одежде, но в повойнике и с платком на плечах (справа) сидит, скорее всего, её муж, младший сын. Рядом с женщиной - её золовка, девушка, благочестиво накрывшая волосы платочком за столом. Мать семейства (в белой рубашке, тёмном сарафане и тёмном шлыке на голове) сидит на противоположном от мужа конце стола. Во-первых, так подавать на стол удобней всего, а во вторых, муж - это, так сказать, космический верх в микрокосме дома и конкретно за столом, жена - вселенский низ. Хозяин режет хлеб и начинает трапезу (прежде него никому нельзя, как и выйти из-за стола, пока он не кончил есть), хозяйка завершает, собирая со стола. Инь и Ян на языке родных осин. И никто не наваливается на стол никакими частями тела - все ведь живые.
И вы, я думаю, теперь тоже поняли, почему нельзя ставить локти на стол. Вот ведь действительно: тут люди едят, а вы растопырились локтями, изображая то ли покойника, то ли невесту на посаде! И как прикажете к вам относиться, если даже непонятно, живыми вас считать или не очень?!
Полевые записи из книги: Взойду ли я на гору высокую, увижу ли я бездну глубокую… Старообрядческий фольклор Нижегородской обл. / Сост. и коммент. О.А. Савельевой и Л.Н. Новиковой. - Новосибирск - Изд-во СО РАН, филиал ГЕО - 2001. C.173, VI, № 51 и 50 соотв.
This entry was originally posted at http://maria-gorynceva.dreamwidth.org/2318.html. Please comment there using OpenID.
Мама в детстве объясняла мне запрет есть, поставив локти на стол, тем, что можно, неловко повернувшись, столкнуть со стола соседскую тарелку или чашку. Как-то раз в передаче "Что? Где? Когда?" один молодой человек показывал, как юнкеров в Германии учили прилично есть с помощью двух книг. Книги полагалось прижать локтями к бокам и в таком положении орудовать ножом и вилкой. Получив такой навык, в дальнейшем у воспитанного юноши не было опасности невежливо толкнуть локтем соседа за столом или, не дай бог, соседку, а также избавляло от конфуза опрокинуть свою или соседскую рюмку или влезть рукавом в чужую тарелку.
Практический смысл запрета вполне понятен. Однако если исходить только из него, не вполне понятно, почему людям, считавшим себя воспитанными, нельзя было поставить локти на стол, когда они ели не в тесноте званого обеда, а дома, распределившись вокруг большой столешницы в компании одних только членов семьи, а то и вовсе вдвоём (все, наверное, вспомнят сцену из какого-нибудь фильма, в которой классово чуждые нам аристократы, муж и жена, завтракают или обедают, сидя друг напротив друга на разных концах огромного стола - уж тут хоть целиком на стол ложись, ничьей тарелки на пол не смахнёшь!).
В России в комплекс хорошего застольного поведения тоже входил запрет ставить локти на стол. Причём не только у высших классов, но и у крестьян. А вы, возможно, подумали, что такое застольное поведение - отличие только "высоких" классов? Крестьяне в том, что касалось застольного этикета, были едва ли не строже аристократов.
Вот что записали мы в Нижегородской области от старообрядцев-спасовцев:
Информантка: На локтях [поставив локти на стол - изд.] никогда не ешь!
Собирательница: А почему?
Инф.: Иуда ел на локтях! И Христос ёго осудил. И пророки-ти писали не есть на локтях!
Ещё вот писано - в солоницу хлеб не макать, потому что Иуда макал.
Кстовский р-н, Анна Фёдорова, 1911 г. р.,спасовское согл., "большой начал". Запись 05.08.1994 Савельевой О. А., Точилиной Л. Н.
Понятно, что специфика старообрядческой этиологии (объяснения причин) такова, что все мыслимые гадости припишут Иуде, царю Ироду и ещё нескольким отрицательным библейским персонажам. Таким образом легче всего достигался воспитательный эффект: нельзя, потому что нельзя подражать христопродавцу. (Кстати, представления о недопустимости макать хлеб в солонку бытовали не только у старообрядцев - см. сообщения этнографического бюро кн. Тенишева, № 212). Но, собственно говоря, из этого текста всё равно непонятно, что же такое совершил Иуда, поставив локти на стол.
Всё дело в том, что высокий стол (в отличие от бытовавших у различных групп славян низких столиков, столов-скрынь, приступочек из глины) рассматривался как сакральны центр дома, как своего рода престол вне церкви. В русской избе, предназначенной, как и всякое человеческое жилище, для жизни живых, был ряд локусов, связывающих мир воплощённых людей и иные миры. Одним из них был стол, который одним из своих торцов был обращён в красный угол, где висели иконы, так что туда, под образа, мог сесть либо хозяин дома, либо быть посажен почётный гость. Там было самое престижное место, но дело не только в престиже. Возможно, что человек, который занимал его, был своего рода "связным" между живыми и предками, "родителями". Но не будем забегать вперёд.
Собирательница: А почему нельзя есть на локтях?
Информантка: А стол - это как престол. А на престол-ат нельзя даже от так [кладет на стол пальцы] опирацце!
Арзамасский р-н, Устинья Михайлова, 1914 г.р., спасовское согл., "большой начал". Запись 08.08.1994 СавельевойО. А., Точилиной Л. Н.
Итак, в пространстве дома стол приравнивается к престолу, называется "Божьей ладонью", "сердцем Божьей Матери", Её же лицом и т.п. На Украине считалось, что грешно класть на стол шапку, потому что это место самого Бога. В Каргополье думали, что если положить на стол шапку, то тёща глухая будет. Там же (ср. так же в Карелии) считают, что если класть на стол варежки, то из долгов никогда не вылезти. На стол нельзя ставить ребёнка, потому что вырастет упрямым, и уж совершенно немыслимо встать стол ногами. В замечательном фильме "Прощание" Дарья Пинегина, роль которой сыграла дивная Стефания Станюта, белорусская актриса, обряжая свою избу, как покойника, обметает потолок, но становится при этом на табуретку, придвинутую для устойчивости к столу, но отнюдь не на сам стол - это немыслимо.
Стол не полагалось двигать - это допускалось только в такие ритуально значимые моменты как свадьба или похороны. Н.Ф. Сумцов утверждал, что на Украине (без уточнения, в каких именно районах) и в Олонецкой губ. (со ссылкой на Дашкова) невеста, отправляясь к венцу, тянет за собой стол до порога, чтобы подруги её вышли замуж. Продавая дом, надо было вместе с ним отдать и стол. Он мыслился как неотъемлемая часть дома - таким же, как печь, несмотря на то, что в отличие от последней, передвигать его было достаточно легко.
Многие исследователи указывают, что "святость" столу сообщает стоящий на нём хлеб, приводя пословицу: «Хлеб на стол, так и стол престол, а хлеба ни куска - и стол доска». Действительно, хлеб на столе надо было держать всегда, как и соль (за вычетом нахождения на столе гроба с покойником). Кстати, в Каргополье можно было тонко дать понять гостю, что его визит нежелателен: гость понимал это, видя, что на столе нет соли.
Престижность стола как сакрального локуса повышалась в праздники. За праздничный стол вместе со взрослыми не садились дети и подростки (лет примерно до 14-16), а также, если собиралось много гостей, за столом полагалось сидеть мужчинам как персонам более статусным, а женщины могли сидеть "в углу" или даже вовсе обедать стоя. Экспедиция РГГУ установила, что в Каргопольских деревнях мужчины и женщины стали вместе садиться за праздничный стол только с 20-х годов прошлого века. Любопытно, что в конце XIX в. крестьяне в этой местности предпочитали на праздники не пойти в церковь, но ни в коем случае не пропустить праздничное застолье. Так что получалось, что стол иной раз почитался выше престола в храме.
Так как на столе ставилась пища, Господни дары, то стол был чист и свят. Естественно, люди понимали, что то, что они едят, досталось им в результате их трудов, но в аспекте символическом кушанья как бы являлись на столе-престоле сами, Божьим произволением. Можно сказать, что стол был своеобразным местом иерофании в доме. Поэтому у некоторых старообрядческих беспоповских согласий стол играл роль аналоя - вокруг него молодожёнов обводили кто-то из родителей или наставник (наставница) общины, после чего "брак" считался легитимным (в строгом смысле слова браков у беспоповцев нет - ведь нет рукоположенных "истинных" священников, стало быть, речь идёт о санкционированном родителями и общиной узаконенном сожительстве). К столу как к носителю божественных эманаций обращались во время родильных обрядов. Например, повитуха могла водить роженицу вокруг стола при трудных родах и просить Господа (Божью Матерь) "освободить душу грешную и душу невинную". Вокруг стола в случае трудных родов мог ходить и муж, раздирая при этом на себе рубаху и иные предметы туалета - чтобы "развязать" утробу жены, "выпустить" ребёнка (ср.: в аналогичных обстоятельствах могли послать в церковь и попросить священника открыть алтарные врата и открыть напрестольное Евангелие). Однако вне ритуала стол обходить категорически не рекомендовалось: если вы сели за стол, то и выходите после еды из-за него в ту сторону, откуда вошли. Иначе из-за ваших несанкционированных хождений кто-нибудь в вашей семье помрёт, а не то и вы сами. Впрочем, кое-где на Русском Севере считали, что у человека, который обошёл праздничный стол, может народиться столько же детей, сколько за этим столом помещается народу.
Садясь за чистый и святой стол, люди, с одной стороны, были защищены его чистотой, но с другой - любое место, связующее миры, всё-таки несёт в себе потенциальную опасность (в сакральности заключена амбивалентность). Да к тому же, принимаясь за еду, человек вынужден открывать рот, а это очень опасно - ведь естественные отверстия на теле чрезвычайно "хтонически уязвимы", как выразился М. Евзлин, т.е. в них легко проникают всевозможные иномирные сущности - начиная случайно заглотанным комаром и кончая хвостатым бесом. Вот потому-то за столом надлежало вести себя чрезвычайно прилично: есть молча (пока разговариваешь, в рот кто-нибудь как раз заскочит - за праздничным столом беседа начиналась уже после блюд и возлияний), не вертеться и уж ни в коем случае не смеяться. А.Л. Топорков приводит, со ссылкой на Мошиньского, пример: в Костромской губернии (Галичскй у. - это там, где носили такие дли-и-инные, островерхие кокошники) смеющимся детям говорили: "Ты гогочешь, а в ложку-то тебе бес кастит!" (т.е. какает). Тот, кто садился за стол, не помыв рук и не помолясь, получал себе в сотрапезники бесов, домовых и иную нечисть, которая пристраивалась рядышком и незаметно снимала с ложки часть пищи, так что в результате такой человек съедал в два-три раза больше, чем ему полагалось. Нельзя проделывать и каких-либо манипуляций с волосами или одеждой, потому что в этот момент из иного мира, окном в который является стол, деструктурированному человеку может явиться незнамо что. Как-то раз, когда я попыталась заплести моей маленькой дочке волосы в косу, в то время как она ела за столом, моя мама, доцент и кандидат, но при этом ходячая энциклопедия разнообразнейших украинских поверий, вскричала: "Нельзя ничего делать с волосами, когда человек ест - вши заведутся!"
Стол также воспринимался, как показали А.К. Байбурин и А.Л. Топорков, как некая дорога, а чтобы пуститься по ней в путь, следовало прибегнуть к универсальному сосудорасширяющему средству. Впрочем, брага, медовуха, травянуха, пиво тоже подходили и подходят. Недаром мы и до сих пор нередко в начале "пути" произносим: "Ну, поехали!", "Вздрогнем!" и т.п. Это путешествие было непременной частью любого праздника, во время которого вся сельская община за своими столами должна была прокатиться "туда", в сакральное время и пространство, и вернуться обратно, к профанной реальности. (Тот факт, что многие странствующие ничего не помнят, как раз подтверждает истинность их путешествия - ведь живой может вынести лишь смутные воспоминания о "том" мире, где в нашем, профанном понимании время и пространство как таковые отсутствуют).
Однако какие бы представления не связывались со столом, в каких бы ритуалах он не был задействован, живому человеку туда было нельзя. Но все мы помним (многие, правда, с подачи Пушкина) державинское: "Где стол был яств, там гроб стоит". Не всегда гроб с покойником ставили на стол: например один из тенишевских информантов по Владимирской губ. (Меленковский у., с. Доминино) сообщал, что это почитается за грех (№ 233). Те старообрядцы различных районов Нижегородской обл., которых нам удалось опросить на тему погребальной обрядности, никогда не упоминали о гробе на столе. Покойнику полагается лежать на лавке, ногами к иконам (как бы обратясь лицом к ним), хотя некоторые согласия клали и головой к образам (усопший как бы пребывал в красном углу, под образами). Но в других местах такая практика известна - в частности, уже упоминавшаяся экспедиция РГГУ в Каргополье записала, что гроб ставили на стол, но подкладывали под него специальные поленья, которые после похорон сжигались в печи. Вынося гроб, им несколько раз стучали о стол, отсекая покойного от связей в доме и, возможно, давая знать в иной мир, что новенький уже едет. Именно потому, что стол связывал миры, покойнику, как существу лиминальному (т.е. который ни там, ни здесь - с одной стороны, помер, а с другой - его ещё не воспринимают как неживого - посмотрите, какой у слова "покойник" винительный падеж!) и полагается быть там, где начало и конец, там, где начинается долгий путь (уже без всяких дополнительных средств). Когда человек был ещё при смерти, на стол или на окно (тоже локус выхода не просто во внешний, но в чуждый, "иной" мир) следовало поставить стакан или чашу с водой, чтобы вышедшая из тела душа омылась.
Однако и среди живых бывали такие люди, которым можно было на стол. Ну, хотя бы условно. Впрочем, и живыми-то таких людей также считали условно. Они тоже были существами лиминальными - до определённого временнОго предела. Речь идёт о невестах. Почему невеста - всегда труп, мы поговорим отдельно. Однако был в структуре свадьбы восточнославянских народов такой момент, когда невеста является трупом более, чем когда-либо. Он называется посад и происходит утром в день свадьбы, когда на стол ставится ритуальное деревце (гильце, вильце, деревце, ёлочка), а невеста должна, ведомая подругами, с песнями обойти вокруг стола, а затем сесть за стол и плакать, припадаючи да ко столу, как поётся в свадебной песне Терского берега Белого моря. Иногда в песнях подруги призывают невесту "прилечь на стол", "припасть на стол", и невесте позволено и поставить на стол локти, и припасть к нему грудью, и склонить на него голову. По мнению Т.А. Бернштам, так невеста изображала лежание на столе, дозволенное только мёртвым. (Пьяным, впрочем, тоже, но ведь они, если подумать, в своём трансперсональном, праздничном состоянии вне времени и привычного пространства тоже были как бы в некотором смысле покойники, отошедшие в лучший из миров временно).
И вот куда во время посада попадала невеста-труп, и почему Аспопов непрерывно твердит, что у женщин нет души, и зачем иногда родственнику умершего по жребию приходилось одеваться в саван и садиться под образа - в общем, весь столово-покойницкий набор в ассортименте ожидайте в следующем номере, как и список литературы со ссылками.
А пока - вот вам картинка:
Якобы лубок 2-й половины XIX в. Мы смотрим на картину как бы от печи и бабьего кута - стол стоит по диагонали от печи, как положено. К сожалению, фото маленькое, мне трудно разглядеть детали одежды и головные уборы. Однако можно сказать, что семья вполне зажиточная, судя по узорной одежде (не могу понять, что на ней надето - жилетка-коротёна? Или что-то вроде шугая, стёганой кофты на вате или шерсти?) женщины, которая сидит спиной к нам справа, и платку на девушке рядом с ней. Это, скорей всего, будничная трапеза, - за столом сидит ребёнок. Под иконами в красном углу - отец семейства. Ребёнок по левую руку от него - или младшенький сын-поскрёбышек, или внук, если сына рано женили. По правую руку от отца, спиной к окну, расположился старший сын, а рядом, в глухом сарафане и вышитых рукавах, с повойником на голове - его жена (тоже сидит спиной к окну). Отмечу попутно, что изба "правильная", "пряха" - т.е. если женщина-правша сядет у окна прясть, её правая рука, крутящая веретено, не окажется у стены (усаживаться работать спиной к иконам было крайне нежелательно и неуважительно к святью божественному). Напротив женщины в непонятной одежде, но в повойнике и с платком на плечах (справа) сидит, скорее всего, её муж, младший сын. Рядом с женщиной - её золовка, девушка, благочестиво накрывшая волосы платочком за столом. Мать семейства (в белой рубашке, тёмном сарафане и тёмном шлыке на голове) сидит на противоположном от мужа конце стола. Во-первых, так подавать на стол удобней всего, а во вторых, муж - это, так сказать, космический верх в микрокосме дома и конкретно за столом, жена - вселенский низ. Хозяин режет хлеб и начинает трапезу (прежде него никому нельзя, как и выйти из-за стола, пока он не кончил есть), хозяйка завершает, собирая со стола. Инь и Ян на языке родных осин. И никто не наваливается на стол никакими частями тела - все ведь живые.
И вы, я думаю, теперь тоже поняли, почему нельзя ставить локти на стол. Вот ведь действительно: тут люди едят, а вы растопырились локтями, изображая то ли покойника, то ли невесту на посаде! И как прикажете к вам относиться, если даже непонятно, живыми вас считать или не очень?!
Полевые записи из книги: Взойду ли я на гору высокую, увижу ли я бездну глубокую… Старообрядческий фольклор Нижегородской обл. / Сост. и коммент. О.А. Савельевой и Л.Н. Новиковой. - Новосибирск - Изд-во СО РАН, филиал ГЕО - 2001. C.173, VI, № 51 и 50 соотв.
This entry was originally posted at http://maria-gorynceva.dreamwidth.org/2318.html. Please comment there using OpenID.