Трудно понять
Немного отвлечься от темы 1917 года. Когда я читал стенограмму скандального октябрьского пленума ЦК КПСС 1957 г. (кстати, она есть в сети http://www.e-reading.by/bookreader.php/101636/Zhukov_-_Georgiii_Zhukov._Stenogramma_oktyabr%27skogo_%281957_g.%29_plenuma_CK_KPSS_i_drugie_dokumenty.html ), на котором Хрущёв развенчал и прогнал Жукова с поста министра обороны, обвинив его в "бонапартизме и стремлении к военной диктатуре" (чем "отблагодарил" за недавнюю поддержку против группы сталинистов во главе с Молотовым, Маленковым, Кагановичем и Ворошиловым, пытавшейся свергнуть его в июне того же года), меня больше всего потрясло и озадачило выступление Рокоссовского. В целом он, как и другие выступавшие на пленуме маршалы, упрекал Жукова в "нескромности" и других грехах (чего, собственно, и хотел от военных Хрущёв), но при этом постоянно ставил в пример...Сталина: "Разве так вёл себя товарищ Сталин? Он был значительно скромнее и т.д.". На минуточку: это уже после ХХ съезда КПСС, когда "оказался наш отец не отцом, а сукою" и всякие похвалы ему (да ещё при Хрущёве) выглядели неуместными. Рокоссовский хоть и числился в любимцах Сталина, но до войны отсидел 3 года в застенках НКВД (откуда его выпустили так же внезапно, как и посадили, и "с корабля на бал" обратно в армию). "Стокгольмский синдром"? Но это не слабый раздвоенный интеллигент, а боевой маршал. Собачья преданность, как у Молотова, пронёсшего её через всю жизнь, несмотря на арест жены (тоже, кстати, сохранившей этот пиетет)? Но Рокоссовский не был связан со Сталиным личными узами, к тому же был не партийным фанатиком и не солдафоном, а слыл одним из культурнейших маршалов ВОВ, никогда не унижавшим достоинство подчинённых и оттого пользовавшимся всеобщей любовью. "Магия Сталина"? Но ведь не все работавшие с ним были ей подвержены (а некоторые и ненавидели в душе, как Берия и Хрущёв). Чужая душа - потёмки, конечно, но всё же...
Добавлю: Пользуясь большой славой и популярностью в армии в целом (и в общем заслуженными - вопреки болтовне Резуна и ему подобных трепачей, трудно себе представить, чтобы Сталин держал во время войны на таких ответственных постах бездарь - это не мирное время, когда можно было терпеть чугунноголового Клима Ворошилова, война всех расставила на свои места, и пришлось отставить и дурака Клима, и конюха Будённого /хоть и лихого кавалерийского командира/, и туповатого Тимошенко, и выдвинула более талантливых), Жукова боялись и не любили за тяжёлый характер подчинённые и питали к нему нехорошие чувства конкуренты-маршалы. При всех своих достоинствах, главным из которых было умение взять на себя ответственность в самых критических обстоятельствах и выполнить любой приказ Ставки (опять же, я далёк от того, чтобы сравнивать его, как и того же Кутузова, с действительно великим Суворовым), он отличался грубостью, жестокостью и зазнайством, не чужд был стяжательства (за что и подвергся опале в 46-м, ещё при Сталине, в истории с трофейным барахлом). Дружили с ним только его сват Василевский - большой дипломат, которого сам Жуков к тому же уважал как выдающегося генштабиста и стратега (Василевский и его учитель Шапошников как генштабисты - это как Алексеев в Первую мировую), и Баграмян, с которым они дружили ещё с 20-х годов. И Конев, и Малиновский, и другие военачальники его мягко говоря не любили (а некоторые, как Ерёменко, просто терпеть не могли). Когда он стал в 50-х министром обороны, эти его отрицательные качества, прежде всего надменность, получили особенное развитие, и маршалы, выступая на октябрьском пленуме, несомненно вымещали на нём свои обиды.
С Рокоссовским у них отношения были особые. Во-1-х, Рокоссовский был главный конкурент Жукова по боевой славе за прошедшую войну (тот же Конев им явно уступал, Василевский был генштабистом, а другие и рядом не стояли). Причём от Жукова его выгодно выделяла относительная интеллигентность: он не унижал достоинство подчинённых, не материл и не поднимал руку на них (рукоприкладство тогда было распространено и среди генералитета советской армии), хотя и не панибратствовал и всегда держал дистанцию, был выдержан и корректен. За это его любили подчинённые (кроме того, красавец Рокоссовский был любимцем женщин, многие из которых домогались его благосклонности).
Во-2-х, когда-то давно Рокоссовский был начальником Жукова, до репрессий 30-х годов карьера у него шла быстрее (в 20-х гг. он командовал дивизией, в которой Жуков командовал полком): в 1941-м же году они поменялись ролями (в битве за Москву), и ему пришлось испытать на себе всю жуковскую грубость, что Рокоссовскому как бывшему его командиру было особенно обидно и унизительно.
Наконец, в-3-х, в 1943-1944 гг. Рокоссовский командовал центральным, 1-м Белорусским фронтом, который играл ударную роль и шёл на Берлин. И вдруг в ноябре 44-го, уже в недалёком преддверии Победы, Сталин неожиданно ставит на этот фронт Жукова, а Рокоссовскому отдаёт второстепенный 2-й Белорусский фронт. Для Рокоссовского, тоже (как и большинство военных) не лишённого честолюбия, это была тяжёлая обида, которую он приписывал интригам Жукова и простить ему так и не смог.
Всё это вместе взятое, видимо, и сказалось. Загадкой остаётся подчёркнутая апелляция Рокоссовского к памяти Сталина на октябрьском пленуме (при всём том, о чём сказано в 1-м абзаце).
Добавлю: Пользуясь большой славой и популярностью в армии в целом (и в общем заслуженными - вопреки болтовне Резуна и ему подобных трепачей, трудно себе представить, чтобы Сталин держал во время войны на таких ответственных постах бездарь - это не мирное время, когда можно было терпеть чугунноголового Клима Ворошилова, война всех расставила на свои места, и пришлось отставить и дурака Клима, и конюха Будённого /хоть и лихого кавалерийского командира/, и туповатого Тимошенко, и выдвинула более талантливых), Жукова боялись и не любили за тяжёлый характер подчинённые и питали к нему нехорошие чувства конкуренты-маршалы. При всех своих достоинствах, главным из которых было умение взять на себя ответственность в самых критических обстоятельствах и выполнить любой приказ Ставки (опять же, я далёк от того, чтобы сравнивать его, как и того же Кутузова, с действительно великим Суворовым), он отличался грубостью, жестокостью и зазнайством, не чужд был стяжательства (за что и подвергся опале в 46-м, ещё при Сталине, в истории с трофейным барахлом). Дружили с ним только его сват Василевский - большой дипломат, которого сам Жуков к тому же уважал как выдающегося генштабиста и стратега (Василевский и его учитель Шапошников как генштабисты - это как Алексеев в Первую мировую), и Баграмян, с которым они дружили ещё с 20-х годов. И Конев, и Малиновский, и другие военачальники его мягко говоря не любили (а некоторые, как Ерёменко, просто терпеть не могли). Когда он стал в 50-х министром обороны, эти его отрицательные качества, прежде всего надменность, получили особенное развитие, и маршалы, выступая на октябрьском пленуме, несомненно вымещали на нём свои обиды.
С Рокоссовским у них отношения были особые. Во-1-х, Рокоссовский был главный конкурент Жукова по боевой славе за прошедшую войну (тот же Конев им явно уступал, Василевский был генштабистом, а другие и рядом не стояли). Причём от Жукова его выгодно выделяла относительная интеллигентность: он не унижал достоинство подчинённых, не материл и не поднимал руку на них (рукоприкладство тогда было распространено и среди генералитета советской армии), хотя и не панибратствовал и всегда держал дистанцию, был выдержан и корректен. За это его любили подчинённые (кроме того, красавец Рокоссовский был любимцем женщин, многие из которых домогались его благосклонности).
Во-2-х, когда-то давно Рокоссовский был начальником Жукова, до репрессий 30-х годов карьера у него шла быстрее (в 20-х гг. он командовал дивизией, в которой Жуков командовал полком): в 1941-м же году они поменялись ролями (в битве за Москву), и ему пришлось испытать на себе всю жуковскую грубость, что Рокоссовскому как бывшему его командиру было особенно обидно и унизительно.
Наконец, в-3-х, в 1943-1944 гг. Рокоссовский командовал центральным, 1-м Белорусским фронтом, который играл ударную роль и шёл на Берлин. И вдруг в ноябре 44-го, уже в недалёком преддверии Победы, Сталин неожиданно ставит на этот фронт Жукова, а Рокоссовскому отдаёт второстепенный 2-й Белорусский фронт. Для Рокоссовского, тоже (как и большинство военных) не лишённого честолюбия, это была тяжёлая обида, которую он приписывал интригам Жукова и простить ему так и не смог.
Всё это вместе взятое, видимо, и сказалось. Загадкой остаётся подчёркнутая апелляция Рокоссовского к памяти Сталина на октябрьском пленуме (при всём том, о чём сказано в 1-м абзаце).