В преддверии юбилея катастрофы
Приближается столетний юбилей "Февральской" революции, а по современной терминологии - юбилей начала "Великой" русской революции, если рассматривать в качестве её составных частей и Февраль, и Октябрь. Напоминаю для тех, кто путается (подобно нашим СМИ) в старом и новом стилях: это 12 марта (по старому стилю 27 февраля), именно эта дата праздновалась в СССР в 20-е годы как "день Февральской революции", день фактической её победы в Петрограде, падения и ареста имперского правительства (после перехода на сторону восставших взбунтовавшегося гарнизона), т.к. 2-е (по новому стилю 15-е) марта, день отречения Императора - это уже следствие. К юбилею опубликованы (к сожалению, не в сети, а только в бумажном варианте) материалы интернет-конференции "на тему о" с участием историков (В.Ж. Цветков и др.) и общественных деятелей (В.В. Аксючиц и др.): http://www.golos-epohi.ru/eshop/catalog/128/15097/ Поскольку я был участником данной конференции, позволю себе опубликовать здесь свои собственные ответы на обсуждавшиеся вопросы:
1. Каковы, на ваш взгляд, ключевые причины Февральской революции? Была ли она в большей мере следствием внутренних проблем России или же некого заговора внешних и внутренних её врагов?
2. Возможно ли было предотвратить её? И каковы должны были быть действия власти для этого?
3. Сегодня становится популярной обвинительная точка зрения в отношении буквально всего русского общества - за измену присяге Государю. Это обвинение возводится и на Церковь и, в первую очередь, на армию. На этом основании уже всё Белое Движение записывают в «февралисты» и подчас даже приравнивают к большевикам. Насколько обоснована такая обвинительная риторика?
4. Какие уроки Февраля наиболее актуальны для нас сегодня?
Ответы:
1. Несомненно, причины Февраля крылись во внутреннем состоянии России (само разделение на Февральскую и Октябрьскую революции я никогда не приветствовал, оно было политически выгодно коммунистам, дабы подчеркнуть значимость своей «великой октябрьской социалистической» как «начала новой эры в истории человечества». В конце концов, мы же не разделяем французскую революцию на жирондистскую, якобинскую и т.д. Говорить о различных этапах - да, целесообразно, но революционный процесс-то развивался непрерывно).
Каковы эти причины? Во-первых, недостаточность и незавершённость реформ Витте-Столыпина, решавших проблемы, поднятые ещё первой революцией 1905 года. Не все проблемы были решены и не до конца. Сохранилось сословное устройство (существенно ослабленное реформами Александра II, но не уничтоженное), к тому времени выглядевшее анахронизмом, когда в экономике заправляла буржуазия (некоторые представители которой были внуками крепостных крестьян, как Рябушинский и Морозов), а наибольшие привилегии сохраняло разорявшееся, терявшее свои экономические позиции дворянство. Исторический манифест 17 октября 1905 г. открыл эпоху конституционного развития России, но избирательный закон и сами права Думы были весьма ограниченными, господствовала неравноправная куриальная система выборов. Столыпинская реформа дала крестьянам право частной собственности на землю, но проблема крестьянского малоземелья, порождённая ростом населения, не была решена: в Сибирь за 8 лет реформы (до начала войны) было переселено всего 3 млн. крестьян из десятков миллионов нуждавшихся. Несмотря на большой прогресс в рабочем законодательстве (профсоюзы, сокращение рабочего дня, зачатки социального страхования), материальное и жилищное положение значительной части рабочих оставалось неудовлетворительным. Наконец, так и не была решена проблема массовой (60% населения) неграмотности. Загвоздка в том, что во времена смут и политических катаклизмов малограмотные люди легче поддаются на уловки разных демагогов и популистов, типа Ленина и Ельцина.
Практически уверен, однако, что в отсутствие мировой войны катастрофы удалось бы избежать. Новые проблемы породила именно война. Парадокс в том, что в военном отношении Россия оказалась подготовлена к ней гораздо лучше (горькие уроки японской войны не прошли даром), чем в моральном. Как писал генерал Брусилов (цитирую по памяти), «немецкий и французский солдат знал, за что воюет. Наш же солдат, спроси его об этом в окопах, в ответ нёс ахинею о том, что какой-то эрц-герц-перц с женой поехал отдыхать в какое-то Сараево, там их почему-то убили, и из-за этого австрияки напали на сербов. Кто такие сербы и причём тут Россия, солдат объяснить не мог». Роковую роль сыграли всё та же малограмотность и отсутствие пропаганды. Проблема же была в том, что это была война совершенно нового типа, совсем непохожая на прежние, локальные войны. Война, втянувшая в себя миллионные армии, с тотальными мобилизациями и миллионными жертвами, более того - подчинившая себе всю экономику страны, неизбежным следствием чего стало ухудшение жизни в тылу. Ничего подобного в войнах прошлого не было. Возникает вопрос: почему же тогда в 1941-м не произошло революции, когда голод в тылу начался в первый же год войны, и вообще положение было гораздо хуже? Да именно потому, что, во-первых, была мощная пропаганда, а во-вторых, немец дошёл до Москвы и до Волги, и русский человек на своей шкуре понял, за что идёт война. Первая же мировая война велась в приграничной полосе и потому была народу совершенно непонятна. Цель и смысл войны понимали люди образованные, читавшие газеты и следившие за политикой (не случайно даже часть социалистов в годы войны заняла патриотические «оборонческие» позиции, как Плеханов, Савинков, Бурцев, Кропоткин) - но не простой русский мужик.
Война усилила и экономические позиции крупного капитала, разбогатевшего на военных поставках, а отсюда - и рост его политических амбиций, тогда как к власти буржуазия по-прежнему не имела доступа.
Наконец, именно накануне и во время войны, после отставки преемника Столыпина Коковцева, в политической жизни государства усилилась роль дворцовой камарильи, озабоченной не реформами и благом страны, а собственным положением. Это и рост коррупции, и министерская чехарда, и пресловутый Распутин. В наши дни делаются попытки «реабилитировать» этого пройдоху, но факт неоспорим: именно Распутин своими разнузданными похождениями и близостью ко двору особенно дискредитировал Царскую семью. Ведь болезнь наследника, послужившая первопричиной этой близости, оставалась государственной тайной, и это порождало грязные сплетни и домыслы о Распутине и императрице. Непрерывно падавший авторитет правительства и привёл к конфликту с Думой, которая стала требовать «правительства доверия». Император не желал идти навстречу, усматривая в этом ещё большее сужение своих властных прерогатив. Сам же он практически не отдавал себе отчёта в степени серьёзности ситуации.
Наконец, сыграла роль общая десакрализация Царской власти в сознании народа в условиях наступавшего массового, индустриального общества, когда все отмечали кризис морали и культуры в интеллигентской среде, упадок религиозности в народе. К тому же с 1905 года была свободная пресса. Монархия оказалась абсолютно неготова к этим вызовам массового общества, можно сказать, оказалась безоружна перед ними.
Распространённые конспирологические версии о Феврале как результате заговора, да ещё с «английским следом», не имеют под собой оснований. Досужие разговоры в либеральной среде о желательности дворцового переворота так разговорами и остались, тем более что далеко не все либералы разделяли эту мысль (так, Гучков был за переворот, а Милюков - против, считая переворот во время войны опасным с точки зрения последствий). Был бы это заговор, не было бы такого всеобщего ликования, которым сопровождалась победа Февраля - наивного ликования «свободой» людей, не предвидевших, какой анархией она обернётся. Подозревать же англичан в намерении «лишить Россию плодов общей победы» с помощью революции вообще нелепо, особенно когда эта победа была ещё далеко не очевидной - это как если бы Черчилль организовал заговор против Сталина где-то в конце 1943 года.
2. Вопрос о том, можно ли было предотвратить революцию, крайне сложен. Прежде всего потому, что основной катализатор её - мировая война - представляется мне фатально неизбежной. Что бы ни говорили сегодня досужие «умы», Россия обречена была на эту войну. Она не могла не втянуться в неё, во-первых, потому что изменила бы в таком случае союзническим обязательствам и потеряла бы лицо в глазах мирового сообщества; во-вторых, позволь она разгромить Францию, немцы потом всё равно обрушились бы на неё (как, собственно, и предполагал «план Шлиффена»).
Что реально могло бы сделать (но не сделало) императорское правительство для предотвращения революции? Прежде всего, организовать эффективную (не лубочную) пропаганду, приспосабливаясь к новой эпохе и отвечая на вызовы массового общества (ведь смогла же это сделать Германская монархия), вырабатывая новую национальную идею. Кроме того, проявлять твёрдость. Беда Николая II в том, что он не был решителен ни в реформах, ни в репрессиях. Ему недоставало столыпинского умения лавировать, одной рукой энергично проводя прогрессивные новшества и заигрывая с «либеральной общественностью», а другой рукой беспощадно расправляясь с террористами и революционерами. В ситуации войны следовало сделать всё, чтобы утихомирить недовольство Думы, расколоть думскую оппозицию, пойдя на уступки путём включения в правительство 2-4 либеральных лидеров на второстепенные посты, но одновременно преследуя всякую открытую антиправительственную агитацию в условиях войны. Но достойного преемника Столыпину не нашлось, а Государь не делал ни того, ни другого. Единственной неловкой уступкой Думе, буквально медвежьей услугой, стало назначение на МВД неуравновешенного думца Протопопова, который тут же чудесным образом обратился из либерала в ярого распутинца и заслужил всеобщую ненависть.
3. Обвинения армии и Церкви в «измене присяге» есть либо глупость (ибо тогда получается, что Царю изменили все, по поговорке: «вся рота шагает не в ногу, один командир в ногу»), либо провокация со скрытой целью обелить большевиков, по нехитрой схеме: «Царя свергли либералы и масоны, генералы его предали, потом всё развалили, а большевики лишь спасали Россию, взяв власть в Октябре». Революция началась как стихийный бунт (как и в 1905 году, в отличие от Октября), лишь по ходу «пьесы» к ней подключились революционные партии, создавшие Петросовет, и боявшиеся упустить власть либералы. Государь реагировал на известия о событиях с опозданиями: когда его просили послать подкрепление, он и ухом не повёл, когда попросили пойти на уступку и дать Думе «министерство доверия» - послал подкрепление в лице Иванова (прибывшее слишком поздно), когда дали понять, что ситуацию спасёт только отречение (после победы бунта в столице) - согласился на «правительство доверия». Решающую роль в уговорах сыграли генералы. Впрочем, это запаздывание немудрено, если учесть, что события развивались с чудовищной скоростью (в 1905 году за целый год власть так и не сменилась, а тут рухнула за неделю). Роковую роль сыграло и то, что лучшая часть армии - гвардия, охранявшая столицу в мирное время - была на войне, а в Петрограде стояли её запасные батальоны, совершенно ненадёжные и набранные из кого попало; они-то в критической ситуации заколебались и перешли на сторону восставших.
Обвинять генералов не менее нелепо. Знаменитый обмен телеграммами главнокомандующих фронтами с просьбами об отречении происходил в обстановке, когда в столице империи уже победил бунт и было свергнуто правительство. А это 2 млн. мятежного населения и 170 тыс. вооружённых солдат петроградского гарнизона. Выбор стоял так: либо бросать на подавление революции значительные силы действующей армии и тем самым обнажать фронт перед немцами (рискуя: а) смутой и гражданской войной в тылу, б) проигрышем войны и сепаратным миром ненамного лучше Брестского) - либо попытаться, коль уж так случилось, избежать этих последствий путём уступки революции, замены непопулярного императора на другого, сохранив при этом монархию как единственный привычный и понятный народу институт власти. Не получилось. Опять же, совершенно непредсказуемым стал последовавший за отречением Николая и легитимацией Временного правительства отказ Михаила от принятия престола в пользу ещё несуществующего Учредительного собрания. Правительство же не сумело взять в руки всю полноту власти и изначально вынуждено было делить её с Петросовдепом, что и стало началом развала. Первые же их совместные акции - «демократизация» армии, разгон профессиональных правоохранительных органов, амнистия уголовникам и отмена смертной казни - разложили армию и привели к рекордному росту преступности в 8 раз. Следует ли винить в этом генералов, хотевших найти лучший выход из безнадёжного положения? Конечно, нет.
Обвинять генералов в «измене присяге» тем более нелепо потому, что никто из них Царю в подчинении не отказывал и отрекаться не заставлял - они лишь выразили своё мнение, на что каждый подданный, будь он спрошен, имеет право. Победа революции облегчилась формально добровольным двойным отречением и утверждением Николаем при отречении Временного правительства. Создавалась видимость легитимности новой власти. Этим и объясняется то, что ей присягнули вся армия (не считая протестующих телеграмм 2-х генералов - Келлера и хана Нахичеванского, посланной от его имени начальником штаба, с выражениями готовности подавить «мятеж»), вся Церковь и всё государство.
4. Наиболее актуальные уроки Февраля, на мой взгляд, следующие. Для власти - держать руку на пульсе общественной жизни, чутко улавливая её колебания, не доверяя дутым «рейтингам поддержки в 86%», одам штатных пропагандистов и казённым верноподданническим письмам (незадолго до переворота императрица Александра Фёдоровна в разговоре с одной из великих княгинь, предупреждавшей её о тревожных настроениях умов, возразила: «Ты ничего не понимаешь. Народ обожает нас с Ники, а все козни строят петербургская аристократия и Дума», и в доказательство потрясла…пачкой таких верноподданных писем). Не обольщаться лестью верноподданных. Для оппозиции - не обольщаться пьянящей «свободой» в обществе, лишённом прочных демократических традиций, в котором народ ценит материальный достаток на порядок выше эфемерной для него свободы. А для народа - не соблазняться бунтом, который лишь в случае поражения (как в 1905-м) приводит к каким-то реформам, а в случае победы - у нас в России - обязательно к катастрофе. Так было в 1917 году, так было в «лихие 90-е», когда на мутной волне анархии верх взяли безответственные демагоги и популисты (первый раз - Ленин, второй - проповедовавший противоположные ценности, но действовавший схожими методами безбрежных обещаний и силового подавления Ельцин), которые резали страну по живому. А народ слепо поверил их обещаниям и был жестоко обманут.
1. Каковы, на ваш взгляд, ключевые причины Февральской революции? Была ли она в большей мере следствием внутренних проблем России или же некого заговора внешних и внутренних её врагов?
2. Возможно ли было предотвратить её? И каковы должны были быть действия власти для этого?
3. Сегодня становится популярной обвинительная точка зрения в отношении буквально всего русского общества - за измену присяге Государю. Это обвинение возводится и на Церковь и, в первую очередь, на армию. На этом основании уже всё Белое Движение записывают в «февралисты» и подчас даже приравнивают к большевикам. Насколько обоснована такая обвинительная риторика?
4. Какие уроки Февраля наиболее актуальны для нас сегодня?
Ответы:
1. Несомненно, причины Февраля крылись во внутреннем состоянии России (само разделение на Февральскую и Октябрьскую революции я никогда не приветствовал, оно было политически выгодно коммунистам, дабы подчеркнуть значимость своей «великой октябрьской социалистической» как «начала новой эры в истории человечества». В конце концов, мы же не разделяем французскую революцию на жирондистскую, якобинскую и т.д. Говорить о различных этапах - да, целесообразно, но революционный процесс-то развивался непрерывно).
Каковы эти причины? Во-первых, недостаточность и незавершённость реформ Витте-Столыпина, решавших проблемы, поднятые ещё первой революцией 1905 года. Не все проблемы были решены и не до конца. Сохранилось сословное устройство (существенно ослабленное реформами Александра II, но не уничтоженное), к тому времени выглядевшее анахронизмом, когда в экономике заправляла буржуазия (некоторые представители которой были внуками крепостных крестьян, как Рябушинский и Морозов), а наибольшие привилегии сохраняло разорявшееся, терявшее свои экономические позиции дворянство. Исторический манифест 17 октября 1905 г. открыл эпоху конституционного развития России, но избирательный закон и сами права Думы были весьма ограниченными, господствовала неравноправная куриальная система выборов. Столыпинская реформа дала крестьянам право частной собственности на землю, но проблема крестьянского малоземелья, порождённая ростом населения, не была решена: в Сибирь за 8 лет реформы (до начала войны) было переселено всего 3 млн. крестьян из десятков миллионов нуждавшихся. Несмотря на большой прогресс в рабочем законодательстве (профсоюзы, сокращение рабочего дня, зачатки социального страхования), материальное и жилищное положение значительной части рабочих оставалось неудовлетворительным. Наконец, так и не была решена проблема массовой (60% населения) неграмотности. Загвоздка в том, что во времена смут и политических катаклизмов малограмотные люди легче поддаются на уловки разных демагогов и популистов, типа Ленина и Ельцина.
Практически уверен, однако, что в отсутствие мировой войны катастрофы удалось бы избежать. Новые проблемы породила именно война. Парадокс в том, что в военном отношении Россия оказалась подготовлена к ней гораздо лучше (горькие уроки японской войны не прошли даром), чем в моральном. Как писал генерал Брусилов (цитирую по памяти), «немецкий и французский солдат знал, за что воюет. Наш же солдат, спроси его об этом в окопах, в ответ нёс ахинею о том, что какой-то эрц-герц-перц с женой поехал отдыхать в какое-то Сараево, там их почему-то убили, и из-за этого австрияки напали на сербов. Кто такие сербы и причём тут Россия, солдат объяснить не мог». Роковую роль сыграли всё та же малограмотность и отсутствие пропаганды. Проблема же была в том, что это была война совершенно нового типа, совсем непохожая на прежние, локальные войны. Война, втянувшая в себя миллионные армии, с тотальными мобилизациями и миллионными жертвами, более того - подчинившая себе всю экономику страны, неизбежным следствием чего стало ухудшение жизни в тылу. Ничего подобного в войнах прошлого не было. Возникает вопрос: почему же тогда в 1941-м не произошло революции, когда голод в тылу начался в первый же год войны, и вообще положение было гораздо хуже? Да именно потому, что, во-первых, была мощная пропаганда, а во-вторых, немец дошёл до Москвы и до Волги, и русский человек на своей шкуре понял, за что идёт война. Первая же мировая война велась в приграничной полосе и потому была народу совершенно непонятна. Цель и смысл войны понимали люди образованные, читавшие газеты и следившие за политикой (не случайно даже часть социалистов в годы войны заняла патриотические «оборонческие» позиции, как Плеханов, Савинков, Бурцев, Кропоткин) - но не простой русский мужик.
Война усилила и экономические позиции крупного капитала, разбогатевшего на военных поставках, а отсюда - и рост его политических амбиций, тогда как к власти буржуазия по-прежнему не имела доступа.
Наконец, именно накануне и во время войны, после отставки преемника Столыпина Коковцева, в политической жизни государства усилилась роль дворцовой камарильи, озабоченной не реформами и благом страны, а собственным положением. Это и рост коррупции, и министерская чехарда, и пресловутый Распутин. В наши дни делаются попытки «реабилитировать» этого пройдоху, но факт неоспорим: именно Распутин своими разнузданными похождениями и близостью ко двору особенно дискредитировал Царскую семью. Ведь болезнь наследника, послужившая первопричиной этой близости, оставалась государственной тайной, и это порождало грязные сплетни и домыслы о Распутине и императрице. Непрерывно падавший авторитет правительства и привёл к конфликту с Думой, которая стала требовать «правительства доверия». Император не желал идти навстречу, усматривая в этом ещё большее сужение своих властных прерогатив. Сам же он практически не отдавал себе отчёта в степени серьёзности ситуации.
Наконец, сыграла роль общая десакрализация Царской власти в сознании народа в условиях наступавшего массового, индустриального общества, когда все отмечали кризис морали и культуры в интеллигентской среде, упадок религиозности в народе. К тому же с 1905 года была свободная пресса. Монархия оказалась абсолютно неготова к этим вызовам массового общества, можно сказать, оказалась безоружна перед ними.
Распространённые конспирологические версии о Феврале как результате заговора, да ещё с «английским следом», не имеют под собой оснований. Досужие разговоры в либеральной среде о желательности дворцового переворота так разговорами и остались, тем более что далеко не все либералы разделяли эту мысль (так, Гучков был за переворот, а Милюков - против, считая переворот во время войны опасным с точки зрения последствий). Был бы это заговор, не было бы такого всеобщего ликования, которым сопровождалась победа Февраля - наивного ликования «свободой» людей, не предвидевших, какой анархией она обернётся. Подозревать же англичан в намерении «лишить Россию плодов общей победы» с помощью революции вообще нелепо, особенно когда эта победа была ещё далеко не очевидной - это как если бы Черчилль организовал заговор против Сталина где-то в конце 1943 года.
2. Вопрос о том, можно ли было предотвратить революцию, крайне сложен. Прежде всего потому, что основной катализатор её - мировая война - представляется мне фатально неизбежной. Что бы ни говорили сегодня досужие «умы», Россия обречена была на эту войну. Она не могла не втянуться в неё, во-первых, потому что изменила бы в таком случае союзническим обязательствам и потеряла бы лицо в глазах мирового сообщества; во-вторых, позволь она разгромить Францию, немцы потом всё равно обрушились бы на неё (как, собственно, и предполагал «план Шлиффена»).
Что реально могло бы сделать (но не сделало) императорское правительство для предотвращения революции? Прежде всего, организовать эффективную (не лубочную) пропаганду, приспосабливаясь к новой эпохе и отвечая на вызовы массового общества (ведь смогла же это сделать Германская монархия), вырабатывая новую национальную идею. Кроме того, проявлять твёрдость. Беда Николая II в том, что он не был решителен ни в реформах, ни в репрессиях. Ему недоставало столыпинского умения лавировать, одной рукой энергично проводя прогрессивные новшества и заигрывая с «либеральной общественностью», а другой рукой беспощадно расправляясь с террористами и революционерами. В ситуации войны следовало сделать всё, чтобы утихомирить недовольство Думы, расколоть думскую оппозицию, пойдя на уступки путём включения в правительство 2-4 либеральных лидеров на второстепенные посты, но одновременно преследуя всякую открытую антиправительственную агитацию в условиях войны. Но достойного преемника Столыпину не нашлось, а Государь не делал ни того, ни другого. Единственной неловкой уступкой Думе, буквально медвежьей услугой, стало назначение на МВД неуравновешенного думца Протопопова, который тут же чудесным образом обратился из либерала в ярого распутинца и заслужил всеобщую ненависть.
3. Обвинения армии и Церкви в «измене присяге» есть либо глупость (ибо тогда получается, что Царю изменили все, по поговорке: «вся рота шагает не в ногу, один командир в ногу»), либо провокация со скрытой целью обелить большевиков, по нехитрой схеме: «Царя свергли либералы и масоны, генералы его предали, потом всё развалили, а большевики лишь спасали Россию, взяв власть в Октябре». Революция началась как стихийный бунт (как и в 1905 году, в отличие от Октября), лишь по ходу «пьесы» к ней подключились революционные партии, создавшие Петросовет, и боявшиеся упустить власть либералы. Государь реагировал на известия о событиях с опозданиями: когда его просили послать подкрепление, он и ухом не повёл, когда попросили пойти на уступку и дать Думе «министерство доверия» - послал подкрепление в лице Иванова (прибывшее слишком поздно), когда дали понять, что ситуацию спасёт только отречение (после победы бунта в столице) - согласился на «правительство доверия». Решающую роль в уговорах сыграли генералы. Впрочем, это запаздывание немудрено, если учесть, что события развивались с чудовищной скоростью (в 1905 году за целый год власть так и не сменилась, а тут рухнула за неделю). Роковую роль сыграло и то, что лучшая часть армии - гвардия, охранявшая столицу в мирное время - была на войне, а в Петрограде стояли её запасные батальоны, совершенно ненадёжные и набранные из кого попало; они-то в критической ситуации заколебались и перешли на сторону восставших.
Обвинять генералов не менее нелепо. Знаменитый обмен телеграммами главнокомандующих фронтами с просьбами об отречении происходил в обстановке, когда в столице империи уже победил бунт и было свергнуто правительство. А это 2 млн. мятежного населения и 170 тыс. вооружённых солдат петроградского гарнизона. Выбор стоял так: либо бросать на подавление революции значительные силы действующей армии и тем самым обнажать фронт перед немцами (рискуя: а) смутой и гражданской войной в тылу, б) проигрышем войны и сепаратным миром ненамного лучше Брестского) - либо попытаться, коль уж так случилось, избежать этих последствий путём уступки революции, замены непопулярного императора на другого, сохранив при этом монархию как единственный привычный и понятный народу институт власти. Не получилось. Опять же, совершенно непредсказуемым стал последовавший за отречением Николая и легитимацией Временного правительства отказ Михаила от принятия престола в пользу ещё несуществующего Учредительного собрания. Правительство же не сумело взять в руки всю полноту власти и изначально вынуждено было делить её с Петросовдепом, что и стало началом развала. Первые же их совместные акции - «демократизация» армии, разгон профессиональных правоохранительных органов, амнистия уголовникам и отмена смертной казни - разложили армию и привели к рекордному росту преступности в 8 раз. Следует ли винить в этом генералов, хотевших найти лучший выход из безнадёжного положения? Конечно, нет.
Обвинять генералов в «измене присяге» тем более нелепо потому, что никто из них Царю в подчинении не отказывал и отрекаться не заставлял - они лишь выразили своё мнение, на что каждый подданный, будь он спрошен, имеет право. Победа революции облегчилась формально добровольным двойным отречением и утверждением Николаем при отречении Временного правительства. Создавалась видимость легитимности новой власти. Этим и объясняется то, что ей присягнули вся армия (не считая протестующих телеграмм 2-х генералов - Келлера и хана Нахичеванского, посланной от его имени начальником штаба, с выражениями готовности подавить «мятеж»), вся Церковь и всё государство.
4. Наиболее актуальные уроки Февраля, на мой взгляд, следующие. Для власти - держать руку на пульсе общественной жизни, чутко улавливая её колебания, не доверяя дутым «рейтингам поддержки в 86%», одам штатных пропагандистов и казённым верноподданническим письмам (незадолго до переворота императрица Александра Фёдоровна в разговоре с одной из великих княгинь, предупреждавшей её о тревожных настроениях умов, возразила: «Ты ничего не понимаешь. Народ обожает нас с Ники, а все козни строят петербургская аристократия и Дума», и в доказательство потрясла…пачкой таких верноподданных писем). Не обольщаться лестью верноподданных. Для оппозиции - не обольщаться пьянящей «свободой» в обществе, лишённом прочных демократических традиций, в котором народ ценит материальный достаток на порядок выше эфемерной для него свободы. А для народа - не соблазняться бунтом, который лишь в случае поражения (как в 1905-м) приводит к каким-то реформам, а в случае победы - у нас в России - обязательно к катастрофе. Так было в 1917 году, так было в «лихие 90-е», когда на мутной волне анархии верх взяли безответственные демагоги и популисты (первый раз - Ленин, второй - проповедовавший противоположные ценности, но действовавший схожими методами безбрежных обещаний и силового подавления Ельцин), которые резали страну по живому. А народ слепо поверил их обещаниям и был жестоко обманут.