про тунгусов у Шишкова
из Угрюм-руки, пожертвования:
...
С утра прикочевали в резиденцию на сотне оленей тунгусы. Они
расположились стойбищем в версте отсюда. С дарами из сохатиных, беличьих,
лисьих шкур человек с десяток из них направились к церкви. Церковь на замке.
Открыто боковое окно в алтарь, для вентиляции. Тунгусы походили кругом, с
сожалением почмокали губами: заперто.
Старик Сенкича сказал молодому Ваське:
- Пихай меня в самый зад, в окно лазить будем. Вот старик и в алтаре.
Залезли и остальные, кроме Васьки.
- Эй, друг, швыряй пушнина сюда!
Васька пошвырял в окно все шкуры и сам залез. Тунгусы покрестились на
престол, отворили царские врата и вволокли шкуры в просторное помещение для
молящихся. Отыскали в иконостасе образ Николы чудотворца и к подножию его
сложили жертву. А тридцать беличьих и одну лисью шкурки положили отдельно.
- Это батьке отцу Александру, священнику попу, - сказал старик.
Меж тем Васька взломал ящик со свечами, выбрал десяток самых толстых,
поставил в подсвечник перед образом Николы и зажег. Кстати, он раскурил и
трубку. Но старик крикнул: "Геть!" - выхватил из его рта трубку, бросил на
пол и ударил Ваську по затылку. Васька в обиде замигал, засюсюкал что-то,
потом быстро побежал в алтарь.
Тунгусы молились, почесываясь и вздыхая. Баба с девчонкой сели на пол,
спиной к образу и рассматривали, причмокивая, весь в золотых звездах синий
потолок.
Васька вынес дымящееся кадило, подал старику, сказал:
- На, штучка три цепочка махай.. Знаешь?
- Мало-мало знаю, - сказал старик Сенкича и стал кадить, кланяться
образу, что-то выкрикивать невнятное и петь во весь голос, как в тайге:
- Ого-го-го-гой!.. Микола-матушка-а-а!..
Все встали на колени и заплакали.
А потемневший Никола хоть по-старому, но улыбался тунгусам. Васька же,
оглаживая возле клироса золотые крылья херувима, удивлялся вслух:
- Один голов, крылья... То ли птица, то ли кто?.. Старик Сенкича затряс
головой - седая сплетенная коса его задрыгала, как хвост, - зажмурил узкие
гноящиеся глазки и, скривив безусый морщинистый рот, закричал неистово:
- Э-ге-ге-ге-гей!.. Бог-матушка, цариц небесный батюшка!...
- Стойте, нечестивые, стойте!
Тунгусы оглянулись на голос вошедшего в храм священника, кадило из рук
Сенкичи упало. Мужчины со страху надели шапки.
- Как вы проникли в божий дом! Через алтарь! Нечестивые, вы осквернили
церковь, опоганили...
- Какой опоганили, что ты? Врал твоя! - сказал Сенкича. - Это дым..,
вон от этинькой махалки... Что ты, батька, отец Лександра, священник поп.
Батюшка горько улыбнулся, всех благословил и, крестясь, стал
благоговейно закрывать царские врата.
- Вот жертва Миколе, вот жертва тебе, - и Сенкича встряхнул ногой
лежавшие на амвоне шкурки.
- Неразумный! - с ласковой укоризной сказал священник. - Ежели это
жертва мне, отнеси ее в мой дом.
- Нет, - отрицательно потряс Сенкича головой. - Нет, батюшка отец
священник поп. Мы притащили жертва богу, мы сказали ему: "Это отдавай, бог,
батюшке попу". Вот, батька, бери от бога сам, а мы тебе не тащим. Пускай бог
подаст тебе... Мы - не надо.
Эта простая мудрость тронула священника. Он улыбнулся и сказал:
- Ах, какие вы чистые сердцем дети! Но, милый мой.., ведь вот русский,
когда мне надо кушать, приносит пищу ко мне в дом. Например, вышло у моей
коровушки сено, - хозяйка Громова прислала целый воз. А по-вашему, что же?
По-вашему, и воз сена нужно сюда тащить в церковь, богу. А уж бог мне даст,
и я должен буду отсюда везти на себе домой. Так, что ли?
- Так, так, - закивали тунгусы. - Правильно твоя-моя толкует... Шибко
ладно.
- Да ведь воз-то не пролезет в дверь! - воскликнул священник, крепясь
от смеха.
- Пошто не пролезет? - сказал Сенкича, вынимая трубку и кисет. - Делай
самый большущий дверь, пропрут. Хошь кого пропрут... Верно!
Отец Александр громко засмеялся, всплеснул по-молодому, как крыльями,
руками и обнял старика.
- Добрый ты, умный ты, хороший ты... Ах! Что ж вы в шапках, снимите
скорей шапки, грех - в шапках!
Все обнажили головы - грех так грех, - Сенкича тоже снял шапку, вставил
трубку в зубы и чиркнул спичку.
- Что ты! - притопнул ногой священник.
- Ково? - недоумевал тунгус.
- Эвот ково, - подвернулся Васька; он вырвал из зубов Сенкичи трубку и
швырнул.
- Тьфу ты! - плюнул растерявшийся Сенкича. - Забыл совсем маленько.
Священник поговорил с ними, опять благословил, вывел из церкви и пошел
к Громовым. Он всю дорогу улыбался и с улыбкой сел за званый стол.
- Представьте, какое странное событие, - начал он. - Представьте,
открываю церковь - и что ж я вижу? С десяток тунгусов, этих удивительных,
чистых сердцем детей природы.
....
катахизация:
...
Отец Александр стоит в лесу на широком пне и с терпением разъясняет
тунгусам вопросы веры. Тунгусы в своих праздничных кафтанах окружили его
сплошным кольцом. Собаки тоже уселись, слушают. Сзади олени уставили рога,
не шелохнутся.
Священник в ризе, в камилавке, с крестом в руке. Он осиян солнцем,
тунгусы жмурятся, крестятся и охают: ох какой батька, прямо святой, прямо ох
какой!..
- Вот так это батька!
Лицо его скорбно и угрюмо. Тунгусы никак не могут понять простейших его
слов, лесные люди бессмысленны и тупы, и это ввергает священника в печаль.
- Ну, наконец, поняли ль вы, что такое бог?
- Поняли, бачка! Как не понять... Маленько поняли, маленько нет...
- Ну, кто же бог?
- Да, поди, Никола...
- Да нет же, нет! Никола не бог, Никола только угодный богу человек,
угодник. А бог - вот кто...
И снова, в пятый раз, священник изъясняет понятие о боге и в пятый раз
спрашивает их:
- Ну теперь-то поняли, что такое бог?
- Да, поди, Никола.
Отец Александр порывисто достает табакерку и нюхает табак. К нему
тянутся руки.
- Дай-ка, бачка, дай!
- Ну, слушайте, дети мои... В последний раз я объясняю вам, что такое
бог. Вот смотрите на солнышко... Видите его?
Он указал перстом на пылавшее светило. Все обернулись к солнышку,
сощурились, прикрываясь козырьками ладоней, закричали:
- Видим, бачка, видим!.. Эвот оно, эвот!
- Оно вас греет?
- Греет, бачка!.. Как не греть, - греет.
- Оно вам светит?
- Светит, светит!.. Чего тут толковать.
- Ну вот, - и священник приветливо повел по своей пастве взглядом. -
Оно и светит, и греет, и дает всему жизнь: от него прорастает трава, растут
деревья, растут животные и люди. Значит, в солнышке соединяются: свет,
тепло, творящая сила, то есть три сущности в одном солнце. Вот так же и в
едином боге заключаются три сущности, три божия лица, святая троица.
Тунгусы стояли, разинув рты, с наивным недомыслием глядели в рот
священника, потели от трудных слов, от накалившегося воздуха.
- Ну, теперь поняли, что такое бог?
- Поняли, бачка, поняли!
- Что есть бог?
- Да, поди, Никола - бог.
Отец Александр возвращался домой с камнем в душе. Да, надо иной язык
для общения с дикарями. Только гениальный муж может говорить о великих
истинах с малыми земли сей. Он же, образованный пастырь, изучивший назубок
христианскую апологетику, эсхатологические сочинения и сказания, философские
дисциплины древних и новых мудрецов, он лишен этого сладостного дара. Он
может построить и красиво произнести витиеватую, насыщенную чужой мудростью
проповедь. Она, вся приукрашенная цитатами из богооткровенных книг, погремит
в ушах, но не тронет человеческого сердца. Да, да, он кимвал звучащий, он
гроб повапленный, и не ему вести за собой полуязыческую паству!
В таких мрачных мыслях он вошел в свой дом, нюхнул из табакерки и,
разбитый духом, лег.
...
...
С утра прикочевали в резиденцию на сотне оленей тунгусы. Они
расположились стойбищем в версте отсюда. С дарами из сохатиных, беличьих,
лисьих шкур человек с десяток из них направились к церкви. Церковь на замке.
Открыто боковое окно в алтарь, для вентиляции. Тунгусы походили кругом, с
сожалением почмокали губами: заперто.
Старик Сенкича сказал молодому Ваське:
- Пихай меня в самый зад, в окно лазить будем. Вот старик и в алтаре.
Залезли и остальные, кроме Васьки.
- Эй, друг, швыряй пушнина сюда!
Васька пошвырял в окно все шкуры и сам залез. Тунгусы покрестились на
престол, отворили царские врата и вволокли шкуры в просторное помещение для
молящихся. Отыскали в иконостасе образ Николы чудотворца и к подножию его
сложили жертву. А тридцать беличьих и одну лисью шкурки положили отдельно.
- Это батьке отцу Александру, священнику попу, - сказал старик.
Меж тем Васька взломал ящик со свечами, выбрал десяток самых толстых,
поставил в подсвечник перед образом Николы и зажег. Кстати, он раскурил и
трубку. Но старик крикнул: "Геть!" - выхватил из его рта трубку, бросил на
пол и ударил Ваську по затылку. Васька в обиде замигал, засюсюкал что-то,
потом быстро побежал в алтарь.
Тунгусы молились, почесываясь и вздыхая. Баба с девчонкой сели на пол,
спиной к образу и рассматривали, причмокивая, весь в золотых звездах синий
потолок.
Васька вынес дымящееся кадило, подал старику, сказал:
- На, штучка три цепочка махай.. Знаешь?
- Мало-мало знаю, - сказал старик Сенкича и стал кадить, кланяться
образу, что-то выкрикивать невнятное и петь во весь голос, как в тайге:
- Ого-го-го-гой!.. Микола-матушка-а-а!..
Все встали на колени и заплакали.
А потемневший Никола хоть по-старому, но улыбался тунгусам. Васька же,
оглаживая возле клироса золотые крылья херувима, удивлялся вслух:
- Один голов, крылья... То ли птица, то ли кто?.. Старик Сенкича затряс
головой - седая сплетенная коса его задрыгала, как хвост, - зажмурил узкие
гноящиеся глазки и, скривив безусый морщинистый рот, закричал неистово:
- Э-ге-ге-ге-гей!.. Бог-матушка, цариц небесный батюшка!...
- Стойте, нечестивые, стойте!
Тунгусы оглянулись на голос вошедшего в храм священника, кадило из рук
Сенкичи упало. Мужчины со страху надели шапки.
- Как вы проникли в божий дом! Через алтарь! Нечестивые, вы осквернили
церковь, опоганили...
- Какой опоганили, что ты? Врал твоя! - сказал Сенкича. - Это дым..,
вон от этинькой махалки... Что ты, батька, отец Лександра, священник поп.
Батюшка горько улыбнулся, всех благословил и, крестясь, стал
благоговейно закрывать царские врата.
- Вот жертва Миколе, вот жертва тебе, - и Сенкича встряхнул ногой
лежавшие на амвоне шкурки.
- Неразумный! - с ласковой укоризной сказал священник. - Ежели это
жертва мне, отнеси ее в мой дом.
- Нет, - отрицательно потряс Сенкича головой. - Нет, батюшка отец
священник поп. Мы притащили жертва богу, мы сказали ему: "Это отдавай, бог,
батюшке попу". Вот, батька, бери от бога сам, а мы тебе не тащим. Пускай бог
подаст тебе... Мы - не надо.
Эта простая мудрость тронула священника. Он улыбнулся и сказал:
- Ах, какие вы чистые сердцем дети! Но, милый мой.., ведь вот русский,
когда мне надо кушать, приносит пищу ко мне в дом. Например, вышло у моей
коровушки сено, - хозяйка Громова прислала целый воз. А по-вашему, что же?
По-вашему, и воз сена нужно сюда тащить в церковь, богу. А уж бог мне даст,
и я должен буду отсюда везти на себе домой. Так, что ли?
- Так, так, - закивали тунгусы. - Правильно твоя-моя толкует... Шибко
ладно.
- Да ведь воз-то не пролезет в дверь! - воскликнул священник, крепясь
от смеха.
- Пошто не пролезет? - сказал Сенкича, вынимая трубку и кисет. - Делай
самый большущий дверь, пропрут. Хошь кого пропрут... Верно!
Отец Александр громко засмеялся, всплеснул по-молодому, как крыльями,
руками и обнял старика.
- Добрый ты, умный ты, хороший ты... Ах! Что ж вы в шапках, снимите
скорей шапки, грех - в шапках!
Все обнажили головы - грех так грех, - Сенкича тоже снял шапку, вставил
трубку в зубы и чиркнул спичку.
- Что ты! - притопнул ногой священник.
- Ково? - недоумевал тунгус.
- Эвот ково, - подвернулся Васька; он вырвал из зубов Сенкичи трубку и
швырнул.
- Тьфу ты! - плюнул растерявшийся Сенкича. - Забыл совсем маленько.
Священник поговорил с ними, опять благословил, вывел из церкви и пошел
к Громовым. Он всю дорогу улыбался и с улыбкой сел за званый стол.
- Представьте, какое странное событие, - начал он. - Представьте,
открываю церковь - и что ж я вижу? С десяток тунгусов, этих удивительных,
чистых сердцем детей природы.
....
катахизация:
...
Отец Александр стоит в лесу на широком пне и с терпением разъясняет
тунгусам вопросы веры. Тунгусы в своих праздничных кафтанах окружили его
сплошным кольцом. Собаки тоже уселись, слушают. Сзади олени уставили рога,
не шелохнутся.
Священник в ризе, в камилавке, с крестом в руке. Он осиян солнцем,
тунгусы жмурятся, крестятся и охают: ох какой батька, прямо святой, прямо ох
какой!..
- Вот так это батька!
Лицо его скорбно и угрюмо. Тунгусы никак не могут понять простейших его
слов, лесные люди бессмысленны и тупы, и это ввергает священника в печаль.
- Ну, наконец, поняли ль вы, что такое бог?
- Поняли, бачка! Как не понять... Маленько поняли, маленько нет...
- Ну, кто же бог?
- Да, поди, Никола...
- Да нет же, нет! Никола не бог, Никола только угодный богу человек,
угодник. А бог - вот кто...
И снова, в пятый раз, священник изъясняет понятие о боге и в пятый раз
спрашивает их:
- Ну теперь-то поняли, что такое бог?
- Да, поди, Никола.
Отец Александр порывисто достает табакерку и нюхает табак. К нему
тянутся руки.
- Дай-ка, бачка, дай!
- Ну, слушайте, дети мои... В последний раз я объясняю вам, что такое
бог. Вот смотрите на солнышко... Видите его?
Он указал перстом на пылавшее светило. Все обернулись к солнышку,
сощурились, прикрываясь козырьками ладоней, закричали:
- Видим, бачка, видим!.. Эвот оно, эвот!
- Оно вас греет?
- Греет, бачка!.. Как не греть, - греет.
- Оно вам светит?
- Светит, светит!.. Чего тут толковать.
- Ну вот, - и священник приветливо повел по своей пастве взглядом. -
Оно и светит, и греет, и дает всему жизнь: от него прорастает трава, растут
деревья, растут животные и люди. Значит, в солнышке соединяются: свет,
тепло, творящая сила, то есть три сущности в одном солнце. Вот так же и в
едином боге заключаются три сущности, три божия лица, святая троица.
Тунгусы стояли, разинув рты, с наивным недомыслием глядели в рот
священника, потели от трудных слов, от накалившегося воздуха.
- Ну, теперь поняли, что такое бог?
- Поняли, бачка, поняли!
- Что есть бог?
- Да, поди, Никола - бог.
Отец Александр возвращался домой с камнем в душе. Да, надо иной язык
для общения с дикарями. Только гениальный муж может говорить о великих
истинах с малыми земли сей. Он же, образованный пастырь, изучивший назубок
христианскую апологетику, эсхатологические сочинения и сказания, философские
дисциплины древних и новых мудрецов, он лишен этого сладостного дара. Он
может построить и красиво произнести витиеватую, насыщенную чужой мудростью
проповедь. Она, вся приукрашенная цитатами из богооткровенных книг, погремит
в ушах, но не тронет человеческого сердца. Да, да, он кимвал звучащий, он
гроб повапленный, и не ему вести за собой полуязыческую паству!
В таких мрачных мыслях он вошел в свой дом, нюхнул из табакерки и,
разбитый духом, лег.
...