Ирина Ермакова
*
Человек проспится и живет,
ничего ни в чем не понимает,
врет, смеется, бережно листает
перечень обид, а в нем растет
малютка-смерть и на ноги встает,
и ногами изнутри пинает.
Бац! - и содрогнешься невзначай:
под углом к рассеянному свету
полужелтый лист летит по лету
в осень. Отвернись. Не замечай.
Человек заваривает чай,
достает из пачки сигарету
и - ломает. И глядит, как лист,
лист полузеленый застекольный,
словно ничего ему не больно,
на открытом воздухе повис,
словно все равно, что верх, что низ,
словно тесен промежуток дольний.
Чай - дымится. Все почти прошло.
Просто летний лист из промежутка,
черенком подергивая чутко,
смотрит в запотелое стекло.
Спи, не бойся, там еще светло
и прозрачно. Спи, моя малютка.
Человек проспится и живет,
ничего ни в чем не понимает,
врет, смеется, бережно листает
перечень обид, а в нем растет
малютка-смерть и на ноги встает,
и ногами изнутри пинает.
Бац! - и содрогнешься невзначай:
под углом к рассеянному свету
полужелтый лист летит по лету
в осень. Отвернись. Не замечай.
Человек заваривает чай,
достает из пачки сигарету
и - ломает. И глядит, как лист,
лист полузеленый застекольный,
словно ничего ему не больно,
на открытом воздухе повис,
словно все равно, что верх, что низ,
словно тесен промежуток дольний.
Чай - дымится. Все почти прошло.
Просто летний лист из промежутка,
черенком подергивая чутко,
смотрит в запотелое стекло.
Спи, не бойся, там еще светло
и прозрачно. Спи, моя малютка.