Mar 20, 2008 17:38
Когда за мной ухаживали разом
полковник Соловьев и мэтр Розов,
таскали мне одни и те же розы
и заливались общим соловьем,
что не к лицу стареющей невесте
обоих слать в одно и то же место,
тогда я врозь отправила их честно,
и вот они ушли туда живьем.
А там живому - понимаешь сам,
там - сущий сад, серьезные аллеи,
о, там высокопарны небеса!
Обломанные на венцы, алеют,
пятнают вид терновые кусты...
Я в сумерки посланников жалею:
переступив бумажные цветы,
идут, следя распахнутые ямы,
и гении зарытой красоты
над ними вьются тучными роями.
Из разных мест они идут вдвоем
и видят, как настырными корнями
кресты пропарывают напролом
наш тонкий шар, забившийся в аллею.
Они идут к скамейке за углом,
обиженные (я-то их жалею,
они не знают, и несут горбы
своей любви, которые алеют
сквозь жизни, сквозь одежды, как грибы).
Идут к скамейке, где отводят душу,
витиевато, в две благих трубы
костят меня и посылают к мужу,
о чем мне сообщает соловей
знакомый или (вырвавшись наружу,
царапая их речи все острей)
колючий куст какой-то. Что там - розы?
Из-под земли под лавочкой моей
не разобрать: терновник или розы.
Они сидят и весело скорбят,
полковник Соловьев и мэтр Розов.
А я лежу, и я люблю тебя.
И, наконец, кому какое дело?
Ермакова