совершенно точно
можешь представить, что когда приключается грустно, я напеваю в полголоса gatekeeper, так чтобы не отвлекать звонящих по телефону. ну потому что осень. а потом надо идти на обед, огибая первые лужи, вдыхая запахи пустоты и ивовых листьев. обалдевший, в футболке, от снизившейся температуры. и уже в магазине, некоторое время стоять, выбирая, чтобы такое приобрести, чтобы без заморочек и, по возможности, не отягощающее последствиями.
теперь разве вспомнишь как это прозвучало впервые. наверное, ослабляющее чуткость, - кем ты хочешь стать? с неизменными заготовками, которые непонятно как передаются эстафетной палочкой (или сейчас отвечают иноэ?). хочешь братика или сестричку, у меня не спрашивали. ну то есть спросили, когда уже было бессмысленно что-либо определять. соглашайся на что повезет. наверное, хочешь ли ты в школу? а потом кто из класса тебе больше всех понравился? и еще - какой твой любимый стих? в общем, шли годы. они различались одной-двумя цифрами, зверями, которых требовалось нарисовать к новогодним чаепитиям, отягчающим нарративом пожизненного допроса без особого, в общем-то, пристрастия.
какой второй язык тебе хочется изучить? куда ты поступишь когда закончишь школу? и опять но уже без заигрывания, кем хочешь стать? какой у тебя смысл жизни? и - ааааа! да вы что, серьезно! на все это надо ответить? что могли изменить те мои слова? не знаю. не знаю. не знаю. не знаю! вот уникальный девиз родившегося без решебника к этой жизни. откуда мне, черт возьми, знать! когда ты будешь знать? - гениальное, да.
зачем-то ведь рождаются все эти умные дети, которые, заговорив впервые в 14 лет, с ясным взором заявляют: да, я хочу стать юристом. и они идут учиться на юриста и становятся юристом и живут и говорят и ковыряют в носу как юрист. и ведь эта дрянь ни разу не вздрогнет средь ночи: а вдруг нет? вдруг мое на самом деле что-то совсем другое? непонятно что... гребаный социум.
и вот теперь, когда это все просто закончилось, когда до тридцатника осталась какая-то несчастная пара недель, тут вдруг понимаю чего хочу, совершенно отчетливо: простого клубничного в идеально поджаренном рожке.
ну же, суки, спросите меня об этом.
теперь разве вспомнишь как это прозвучало впервые. наверное, ослабляющее чуткость, - кем ты хочешь стать? с неизменными заготовками, которые непонятно как передаются эстафетной палочкой (или сейчас отвечают иноэ?). хочешь братика или сестричку, у меня не спрашивали. ну то есть спросили, когда уже было бессмысленно что-либо определять. соглашайся на что повезет. наверное, хочешь ли ты в школу? а потом кто из класса тебе больше всех понравился? и еще - какой твой любимый стих? в общем, шли годы. они различались одной-двумя цифрами, зверями, которых требовалось нарисовать к новогодним чаепитиям, отягчающим нарративом пожизненного допроса без особого, в общем-то, пристрастия.
какой второй язык тебе хочется изучить? куда ты поступишь когда закончишь школу? и опять но уже без заигрывания, кем хочешь стать? какой у тебя смысл жизни? и - ааааа! да вы что, серьезно! на все это надо ответить? что могли изменить те мои слова? не знаю. не знаю. не знаю. не знаю! вот уникальный девиз родившегося без решебника к этой жизни. откуда мне, черт возьми, знать! когда ты будешь знать? - гениальное, да.
зачем-то ведь рождаются все эти умные дети, которые, заговорив впервые в 14 лет, с ясным взором заявляют: да, я хочу стать юристом. и они идут учиться на юриста и становятся юристом и живут и говорят и ковыряют в носу как юрист. и ведь эта дрянь ни разу не вздрогнет средь ночи: а вдруг нет? вдруг мое на самом деле что-то совсем другое? непонятно что... гребаный социум.
и вот теперь, когда это все просто закончилось, когда до тридцатника осталась какая-то несчастная пара недель, тут вдруг понимаю чего хочу, совершенно отчетливо: простого клубничного в идеально поджаренном рожке.
ну же, суки, спросите меня об этом.