Эволюция
Осознала, что мы все (поправьте, если не так) очень плохо знаем европейскую и американскую поэзию. Прозу нормально, а вот поэтов западных разве что имена знаем, и то не всегда. Все из-за переводов, конечно, прозу в переводе читать можно, а поэзию - уже не то.
Вот наткнулась на чудесное стихотворение об эволюции, реинкарнации и любви. Говорят, в Штатах очень известное и многими любимое.
(на русском и на английском)
Evolution
When you were a tadpole and I was a fish
In the Paleozoic time,
And side by side on the ebbing tide
We sprawled through the ooze and slime,
Or skittered with many a caudal flip
Through the depths of the Cambrian fen,
My heart was rife with the joy of life,
For I loved you even then.
Mindless we lived and mindless we loved
And mindless at last we died;
And deep in the rift of the Caradoc drift
We slumbered side by side.
The world turned on in the lathe of time,
The hot lands heaved amain,
Till we caught our breath from the womb of death
And crept into light again.
We were amphibians, scaled and tailed,
And drab as a dead man's hand;
We coiled at ease 'neath the dripping trees
Or trailed through the mud and sand.
Croaking and blind, with our three-clawed feet
Writing a language dumb,
With never a spark in the empty dark
To hint at a life to come.
Yet happy we lived and happy we loved,
And happy we died once more;
Our forms were rolled in the clinging mold
Of a Neocomian shore.
The eons came and the eons fled
And the sleep that wrapped us fast
Was riven away in a newer day
And the night of death was past.
Then light and swift through the jungle trees
We swung in our airy flights,
Or breathed in the balms of the fronded palms
In the hush of the moonless nights;
And, oh! what beautiful years were there
When our hearts clung each to each;
When life was filled and our senses thrilled
In the first faint dawn of speech.
Thus life by life and love by love
We passed through the cycles strange,
And breath by breath and death by death
We followed the chain of change.
Till there came a time in the law of life
When over the nursing side
The shadows broke and soul awoke
In a strange, dim dream of God.
I was thewed like an Auruch bull
And tusked like the great cave bear;
And you, my sweet, from head to feet
Were gowned in your glorious hair.
Deep in the gloom of a fireless cave,
When the night fell o'er the plain
And the moon hung red o'er the river bed
We mumbled the bones of the slain.
I flaked a flint to a cutting edge
And shaped it with brutish craft;
I broke a shank from the woodland lank
And fitted it, head and haft;
Then I hid me close to the reedy tarn,
Where the mammoth came to drink;
Through the brawn and bone I drove the stone
And slew him upon the brink.
Loud I howled through the moonlit wastes,
Loud answered our kith and kin;
From west and east to the crimson feast
The clan came tramping in.
O'er joint and gristle and padded hoof
We fought and clawed and tore,
And check by jowl with many a growl
We talked the marvel o'er.
I carved that fight on a reindeer bone
With rude and hairy hand;
I pictured his fall on the cavern wall
That men might understand.
For we lived by blood and the right of might
Ere human laws were drawn,
And the age of sin did not begin
Till our brutal tush were gone.
And that was a million years ago
In a time that no man knows;
Yet here tonight in the mellow light
We sit at Delmonico's.
Your eyes are deep as the Devon springs,
Your hair is dark as jet,
Your years are few, your life is new,
Your soul untried, and yet -
Our trail is on the Kimmeridge clay
And the scarp of the Purbeck flags;
We have left our bones in the Bagshot stones
And deep in the Coralline crags;
Our love is old, our lives are old,
And death shall come amain;
Should it come today, what man may say
We shall not live again?
God wrought our souls from the Tremadoc beds
And furnished them wings to fly;
We sowed our spawn in the world's dim dawn,
And I know that it shall not die,
Though cities have sprung above the graves
Where the crook-bone men make war
And the oxwain creaks o'er the buried caves
Where the mummied mammoths are.
Then as we linger at luncheon here
O'er many a dainty dish,
Let us drink anew to the time when you
Were a tadpole and I was a fish.
I
Когда ты была рыбкой, головастиком - я,
там, в палеозойской мгле,
мы, рядом поплыв сквозь суровый отлив,
через слякоть и слизь - к земле,
хвостами били изо всех сил
в глубине кембрийских болот,
жизнь была молода, и уже тогда
я любил тебя не зная забот.
II
Мы любили и жили без всяких тревог
и умерли без труда,
в щелях ордовикской коры до поры
дремали мы в толще льда.
Поднялись континенты, согрелся мир
по прошествии долгих лет,
и, припомнив свой пыл, из наших могил
мы выползли вновь на свет.
III
И вот мы амфибии, в чешуе и с хвостом,
и желты как смертный венок,
мы вились кольцом под каждым стволом,
мы ползли через грязь и песок.
Слепые, безглазые, трехпалыми лапами
чертили мы наугад,
в сплошной темноте, в тишине, в пустоте
путей не знали вперед и назад.
IV
Всё ж любили и жили мы без забот,
не была наша смерть горька,
сохранили наш след на тысячи лет
мезозойские берега.
Но прошла за эпохой эпоха, и вот
сон растаял, сгинула мгла,
и спешим мы встречать утро жизни опять,
и ночь смерти опять прошла.
V
И в джунглях мы средь лиан много дней
порхали, легки и сильны,
ароматы впитав деревьев и трав
даже ночью, не видя луны.
Эти годы прекрасны были, мой друг,
и сердца наши бились в такт,
мир был многолик, и придумать язык
мы пытались то так, то сяк.
VI
Жизнь и любовь, одну за другой
мы по странным кругам прошли,
были рядом всегда, через дни и года,
новый облик мы обрели.
Настало время, и жизни закон
пробудил в нас душу, как мог,
и исчезла тень, и забрезжил день,
и душе приоткрылся Бог.
VII
Я топтался, как тур, я ревел, как медведь,
и бродил, не ища наград,
и не было слёз, и волны волос
тебя укрывали до пят.
И в пещере нашей ни огонька,
ночь спутала все следы,
и краснеет луна, и река холодна,
и кости зверей тверды.
VIII
Взял обломок я камня и заточил,
нет инструмента грубей,
нашел берцовую кость и, лелея злость,
подогнал ее поточней,
и после спрятался в тростниках,
где у мамонтов водопой,
бугры мышц и жил мой камень пробил,
зверя я победил, и он - мой.
IX
Над долиной лунной разнесся крик,
звал я родичей и друзей,
и пришел весь наш мир на багряный пир,
племя наше, что всё смелей.
Над каждым куском, над каждым хрящом
мы дрались, а потом легли
и, щека на щеке, рыжа на песке,
о чуде мы речь вели.
X
Я вырезал ту битву на лопатке оленьей
жестокой, мохнатой рукой,
и на пещерной стене, тебе и мне,
и всем, кто придет за мной.
Наш закон был - кровь, и сила, и мощь,
тогда, на рассвете дней,
и эпоха Греха была далека,
пока не стали клыки слабей.
XI
Было это всё миллион лет назад,
никто не помнит о том,
в мягком свете ламп так уютно нам,
и мы завтракаем вдвоем.
Твои глаза глубоки, как в девоне ручьи,
и волос черен, как смоль,
ты так юна и жизнью полна,
душа невинна твоя - но, позволь,
XII
В юрской глине таятся твои следы,
в эоценских плитах - твой взгляд,
и бронзовый век помнит наш бег,
наши кости в песчанике спят,
стара наша жизнь, и любовь стара,
смерть всегда нас готова взять,
но если и так, кто решится дать знак,
что не будем мы жить опять?
XIII
Ведь еще в тремадок Господь даровал
крылья душам, из рода в род,
он посеял нас в предрассветный час,
и я знаю - никто не умрет,
хоть растут города, где цвели луга
и сражались копьем и пращой,
и телеги скрипят, где века назад
мамонт спал вот тьме ледяной.
XIV
И пока в "Дельмонико" мы сидим,
среди всей это красоты,
выпьем, радость моя, за года, когда я
головастиком был, а рыбкой - ты.
Лэнгдон Смит
1899
Вот наткнулась на чудесное стихотворение об эволюции, реинкарнации и любви. Говорят, в Штатах очень известное и многими любимое.
(на русском и на английском)
Evolution
When you were a tadpole and I was a fish
In the Paleozoic time,
And side by side on the ebbing tide
We sprawled through the ooze and slime,
Or skittered with many a caudal flip
Through the depths of the Cambrian fen,
My heart was rife with the joy of life,
For I loved you even then.
Mindless we lived and mindless we loved
And mindless at last we died;
And deep in the rift of the Caradoc drift
We slumbered side by side.
The world turned on in the lathe of time,
The hot lands heaved amain,
Till we caught our breath from the womb of death
And crept into light again.
We were amphibians, scaled and tailed,
And drab as a dead man's hand;
We coiled at ease 'neath the dripping trees
Or trailed through the mud and sand.
Croaking and blind, with our three-clawed feet
Writing a language dumb,
With never a spark in the empty dark
To hint at a life to come.
Yet happy we lived and happy we loved,
And happy we died once more;
Our forms were rolled in the clinging mold
Of a Neocomian shore.
The eons came and the eons fled
And the sleep that wrapped us fast
Was riven away in a newer day
And the night of death was past.
Then light and swift through the jungle trees
We swung in our airy flights,
Or breathed in the balms of the fronded palms
In the hush of the moonless nights;
And, oh! what beautiful years were there
When our hearts clung each to each;
When life was filled and our senses thrilled
In the first faint dawn of speech.
Thus life by life and love by love
We passed through the cycles strange,
And breath by breath and death by death
We followed the chain of change.
Till there came a time in the law of life
When over the nursing side
The shadows broke and soul awoke
In a strange, dim dream of God.
I was thewed like an Auruch bull
And tusked like the great cave bear;
And you, my sweet, from head to feet
Were gowned in your glorious hair.
Deep in the gloom of a fireless cave,
When the night fell o'er the plain
And the moon hung red o'er the river bed
We mumbled the bones of the slain.
I flaked a flint to a cutting edge
And shaped it with brutish craft;
I broke a shank from the woodland lank
And fitted it, head and haft;
Then I hid me close to the reedy tarn,
Where the mammoth came to drink;
Through the brawn and bone I drove the stone
And slew him upon the brink.
Loud I howled through the moonlit wastes,
Loud answered our kith and kin;
From west and east to the crimson feast
The clan came tramping in.
O'er joint and gristle and padded hoof
We fought and clawed and tore,
And check by jowl with many a growl
We talked the marvel o'er.
I carved that fight on a reindeer bone
With rude and hairy hand;
I pictured his fall on the cavern wall
That men might understand.
For we lived by blood and the right of might
Ere human laws were drawn,
And the age of sin did not begin
Till our brutal tush were gone.
And that was a million years ago
In a time that no man knows;
Yet here tonight in the mellow light
We sit at Delmonico's.
Your eyes are deep as the Devon springs,
Your hair is dark as jet,
Your years are few, your life is new,
Your soul untried, and yet -
Our trail is on the Kimmeridge clay
And the scarp of the Purbeck flags;
We have left our bones in the Bagshot stones
And deep in the Coralline crags;
Our love is old, our lives are old,
And death shall come amain;
Should it come today, what man may say
We shall not live again?
God wrought our souls from the Tremadoc beds
And furnished them wings to fly;
We sowed our spawn in the world's dim dawn,
And I know that it shall not die,
Though cities have sprung above the graves
Where the crook-bone men make war
And the oxwain creaks o'er the buried caves
Where the mummied mammoths are.
Then as we linger at luncheon here
O'er many a dainty dish,
Let us drink anew to the time when you
Were a tadpole and I was a fish.
I
Когда ты была рыбкой, головастиком - я,
там, в палеозойской мгле,
мы, рядом поплыв сквозь суровый отлив,
через слякоть и слизь - к земле,
хвостами били изо всех сил
в глубине кембрийских болот,
жизнь была молода, и уже тогда
я любил тебя не зная забот.
II
Мы любили и жили без всяких тревог
и умерли без труда,
в щелях ордовикской коры до поры
дремали мы в толще льда.
Поднялись континенты, согрелся мир
по прошествии долгих лет,
и, припомнив свой пыл, из наших могил
мы выползли вновь на свет.
III
И вот мы амфибии, в чешуе и с хвостом,
и желты как смертный венок,
мы вились кольцом под каждым стволом,
мы ползли через грязь и песок.
Слепые, безглазые, трехпалыми лапами
чертили мы наугад,
в сплошной темноте, в тишине, в пустоте
путей не знали вперед и назад.
IV
Всё ж любили и жили мы без забот,
не была наша смерть горька,
сохранили наш след на тысячи лет
мезозойские берега.
Но прошла за эпохой эпоха, и вот
сон растаял, сгинула мгла,
и спешим мы встречать утро жизни опять,
и ночь смерти опять прошла.
V
И в джунглях мы средь лиан много дней
порхали, легки и сильны,
ароматы впитав деревьев и трав
даже ночью, не видя луны.
Эти годы прекрасны были, мой друг,
и сердца наши бились в такт,
мир был многолик, и придумать язык
мы пытались то так, то сяк.
VI
Жизнь и любовь, одну за другой
мы по странным кругам прошли,
были рядом всегда, через дни и года,
новый облик мы обрели.
Настало время, и жизни закон
пробудил в нас душу, как мог,
и исчезла тень, и забрезжил день,
и душе приоткрылся Бог.
VII
Я топтался, как тур, я ревел, как медведь,
и бродил, не ища наград,
и не было слёз, и волны волос
тебя укрывали до пят.
И в пещере нашей ни огонька,
ночь спутала все следы,
и краснеет луна, и река холодна,
и кости зверей тверды.
VIII
Взял обломок я камня и заточил,
нет инструмента грубей,
нашел берцовую кость и, лелея злость,
подогнал ее поточней,
и после спрятался в тростниках,
где у мамонтов водопой,
бугры мышц и жил мой камень пробил,
зверя я победил, и он - мой.
IX
Над долиной лунной разнесся крик,
звал я родичей и друзей,
и пришел весь наш мир на багряный пир,
племя наше, что всё смелей.
Над каждым куском, над каждым хрящом
мы дрались, а потом легли
и, щека на щеке, рыжа на песке,
о чуде мы речь вели.
X
Я вырезал ту битву на лопатке оленьей
жестокой, мохнатой рукой,
и на пещерной стене, тебе и мне,
и всем, кто придет за мной.
Наш закон был - кровь, и сила, и мощь,
тогда, на рассвете дней,
и эпоха Греха была далека,
пока не стали клыки слабей.
XI
Было это всё миллион лет назад,
никто не помнит о том,
в мягком свете ламп так уютно нам,
и мы завтракаем вдвоем.
Твои глаза глубоки, как в девоне ручьи,
и волос черен, как смоль,
ты так юна и жизнью полна,
душа невинна твоя - но, позволь,
XII
В юрской глине таятся твои следы,
в эоценских плитах - твой взгляд,
и бронзовый век помнит наш бег,
наши кости в песчанике спят,
стара наша жизнь, и любовь стара,
смерть всегда нас готова взять,
но если и так, кто решится дать знак,
что не будем мы жить опять?
XIII
Ведь еще в тремадок Господь даровал
крылья душам, из рода в род,
он посеял нас в предрассветный час,
и я знаю - никто не умрет,
хоть растут города, где цвели луга
и сражались копьем и пращой,
и телеги скрипят, где века назад
мамонт спал вот тьме ледяной.
XIV
И пока в "Дельмонико" мы сидим,
среди всей это красоты,
выпьем, радость моя, за года, когда я
головастиком был, а рыбкой - ты.
Лэнгдон Смит
1899