(no subject)
Если смотреть в окно моей квартиры, лежа на кровати, то виден будет только верхний край дома напротив.
Он голый, персикового цвета, ровный с невысокими башенками.
И вот если так лежать и смотреть в окно,
Особенно зимой, поздним вечером, когда в акварели фиолетового неба размешан оранжевый свет фонарей,
Тогда кажется, что ты не дома, не в Нижнем Новгороде,
А где-то на аравийском полуострове.
Смотришь на пустынное арабское небо,
А где-то ниже четырьмя этажами живут своей жизнью ночные улицы, идет торговля, звенят чайные бокальчики.
Так всегда у меня бывает, когда на границе сна и яви подсознание хочет поиграть со мной в жмурки.
Иногда я подолгу лежу с закрытыми глазами, пытаясь в полусне понять, где я просыпаюсь: в палатке в центре колодца из гор в Латинской Америке, в кровати под балдахином из москитной сетки, продуваемой ласковым ветром африканской реки Джинджа, а может в любимом Киеве в хостеле на Крещатике, или просто дома.
Время морочит голову лицами и именами, бывает, что не можешь вспомнить, из какого города тот или иной человек, в какой области находится загородный клуб Ильдорф, чтобы попасть туда снова.
Все это напоминает алису и ее долгий поезд в зазеркалье, пересекающий линии шахматной доски. И только воспоминания мелькают в окне этого поезда, обрывки фраз. Странно осознавать, что я больше не буду сидеть на полу прохладной мечети возле рыбного базара в плавящемся на полуденном солнце Стамбуле, странно думать о том, что вряд ли я снова попаду на волшебное Рождество в заснеженный Киев. Странно осознавать, что политика запрещает тебе испытывать жадную любовь к городам, когда мало просто прогулок по камерам в гугл мэпс.
Я скучаю. Я безумно скучаю.
Я безнадежно влюблена в свои воспоминания. В жалящие укусы солнца над проливом Босфор. В загадочную фигуру Михаила Афанасьевича Булгакова на Андреевском спуске, в деревья драконьей крови в Йемене. В квартиру на Леонтьевском переулке над крышами старых домов Пресненского района Москвы. В твою ладонь в моей руке. В твою смешную бабочку на голой шее. В январь.
Он голый, персикового цвета, ровный с невысокими башенками.
И вот если так лежать и смотреть в окно,
Особенно зимой, поздним вечером, когда в акварели фиолетового неба размешан оранжевый свет фонарей,
Тогда кажется, что ты не дома, не в Нижнем Новгороде,
А где-то на аравийском полуострове.
Смотришь на пустынное арабское небо,
А где-то ниже четырьмя этажами живут своей жизнью ночные улицы, идет торговля, звенят чайные бокальчики.
Так всегда у меня бывает, когда на границе сна и яви подсознание хочет поиграть со мной в жмурки.
Иногда я подолгу лежу с закрытыми глазами, пытаясь в полусне понять, где я просыпаюсь: в палатке в центре колодца из гор в Латинской Америке, в кровати под балдахином из москитной сетки, продуваемой ласковым ветром африканской реки Джинджа, а может в любимом Киеве в хостеле на Крещатике, или просто дома.
Время морочит голову лицами и именами, бывает, что не можешь вспомнить, из какого города тот или иной человек, в какой области находится загородный клуб Ильдорф, чтобы попасть туда снова.
Все это напоминает алису и ее долгий поезд в зазеркалье, пересекающий линии шахматной доски. И только воспоминания мелькают в окне этого поезда, обрывки фраз. Странно осознавать, что я больше не буду сидеть на полу прохладной мечети возле рыбного базара в плавящемся на полуденном солнце Стамбуле, странно думать о том, что вряд ли я снова попаду на волшебное Рождество в заснеженный Киев. Странно осознавать, что политика запрещает тебе испытывать жадную любовь к городам, когда мало просто прогулок по камерам в гугл мэпс.
Я скучаю. Я безумно скучаю.
Я безнадежно влюблена в свои воспоминания. В жалящие укусы солнца над проливом Босфор. В загадочную фигуру Михаила Афанасьевича Булгакова на Андреевском спуске, в деревья драконьей крови в Йемене. В квартиру на Леонтьевском переулке над крышами старых домов Пресненского района Москвы. В твою ладонь в моей руке. В твою смешную бабочку на голой шее. В январь.