My generation’s Revolution
Нас очень много. Просто очень много, ведь в определенных случаях такой счет конкретнее и точнее любых цифр. Мы очень разные. У каждого из нас - своя жизнь и своё место в общей жизни, свои заморочки и обязанности. Мы не знаем друг друга в лицо и по именам. Мы ежедневно ходим на работу и с работы; исправно посещаем университетские лекции и к сроку сдаем зачетные задания; раз в месяц стабильно получаем положенные нам конвертируемые бумажки; раз в неделю ходим на какие-нибудь тематические встречи; никогда не забываем поздравить родственников и сотрудников с юбилеем; примерно оплачиваем каждый проезд в общественном транспорте; покупаем модные шмотки; ездим на одни и те же проверенные курорты; встречаясь с друзьями, обсуждаем злободневные темы; переходим дорогу в положенных местах; уважаем старших; в меру своих возможностей помогаем нуждающимся; ходим в кино; читаем газеты; пьем пиво и всегда оставляем официантам символические чаевые; беспрекословно делаем уборку по четвергам; пьем кофе по утрам; тщательно моем уши; курим на остановках; читаем бестселлеры; ложимся спать около полуночи; просыпаемся по будильнику… Мы свято блюдем точное исполнение всех этих ежедневных ритуалов; мы знаем, что это - конспирация. Конспирация - наш первейший долг друг перед другом и общей идеей, так как пока нам успешно удается вливаться в общественно положенный порядок вещей, у нас есть возможность контролировать его и действовать во благо нашей общей цели. У нас нет секретных паролей и позывных, никогда не бывает тайных сходок. Есть только отличные от мирских имена, которыми мы назвали себя сами. Они известны всем и каждому, наравне с паспортными, и, тем не менее, это - наши истинные имена. Мы не устраиваем масштабные демонстрации на площадях и не размахиваем транспарантами. Их нам заменяют запотевшие стекла маршруток и асфальтовые прямоугольники городских двориков. У нас нет генштаба и главнокомандующего, как нет и вербовщиков. Каждый из нас в своё время пришел к этим идеям самостоятельно, и теперь в меру своих сил просто делает всё для их реализации, вместе с тем, никогда не останавливаясь на достигнутом. Мы - армия детства. Мы свято чтим память Святого Валентина и великого Питера Пена, хотя давно переросли его методы. Наша Neverland - вовсе не сказочный остров среди звезд, да и первая буква названия давно уже отброшена на свалку лет. Everland. Мир, который кроим мы сами. Он больше не параллельная реальность, не место, куда можно сбежать и где можно спрятаться от реальной жизни. Он - давно уже реальный мир, такой же реальный, как и тот, в котором существует всё человечество в целом. По сути, это он и есть. Тот же мир, только нашими глазами. Мы - армия детства. Мы - те, кто не соглашается жить там, где всё покупается и продается. Мы - невидимы, и в то же время кричаще-броски. Мы протестуем против глобального человеческого взаимобезразличия. Мы устраиваем бойкот серости, будничности и подмене ценностей. Мы не верим в силу денег и связей. Мы бросаем вызов искусственности и расписаниям. Мы настоящие. Мы честны с теми, кто врет нам в лицо. Мы не опускаем взгляда, встретившись с кем-то глазами. Мы пропиваем все наличные деньги, твердо веруя, что это - лучшее им применение. Мы никогда не копим сбережения на черный день, зная, что единственный реально существующий день - сегодняшний, и цвет его зависит от нас. Мы умеем радоваться радужной полоске на небе. Мы пытаемся научить этому весь мир. Для нас не существует другой морали, кроме собственной совести. Мы забираемся на осветительные вышки и фотографируем город с высоты птичьего полета, а потом в отделении милиции скрываем свое несовершеннолетие. Мы нахально обезоруживающе улыбаемся, когда нас покрывают матом в переполненном вагоне метро. Мы верим в чудеса. Мы верим в сказки. Мы искренне любим всех и каждого. Мы делаем собственные выводы из всего на свете; и нам глубоко плевать, насколько они необычны или заезжены, или насколько укладываются в классическую систему мировосприятия. Мы говорим на своем собственном языке, зачастую создавая новые слова на ходу. Мы любим жизнь. Мы доверчивы, местами даже наивны. Мы пишем сказки для близких людей и дарим им их на праздники. Мы подбегаем к скрючившемуся на снегу телу, поднимаем его на ноги и звоним 03. Мы заговариваем со случайными попутчиками в маршрутке и угощаем их шоколадом. Мы предпочитаем гулять пешком, и можем пройти от Ландшафтного Парка до Андреевского Спуска с завязанными глазами. Мы безалаберные и непосредственные. У нас огромный возрастной разброс. Мы придирчиво рассматриваем в зеркале только что накрашенные губы, безуспешно пытаясь понять, для чего же это было сделано. Мы лазим в окна к любимым по скользким карнизам на надцатый этаж. Мы до хрипоты готовы спорить с тем, что жизнь - игра, а сердце - мышца. Мы просыпаемся утром в одной постели с родным существом, которое для нас всё сразу - друг, любимый, любовник, смысл жизни, воплощение мечты и тысяча ипостасей плюс; и по-другому просто не может быть. Мы жаждем путешествий и открытий. Мы пробуем мир на вкус, на ощупь, всеми доступными способами. Весной мы запускаем воздушного змея в Гидропарке и собираем вокруг себя толпы людей. Осенью мы разбрасываем большими дурацкими ботинками нарядные желтые листья. Мы сражаемся подушками и хохочем, как ненормальные. Мы и есть ненормальные. Мы плачем над детскими мультфильмами. Мы раздаем прохожим конфеты. Мы на ходу придумываем развлечения себе и окружающим. Наш девиз: «от улыбки станет всем светлей». И мы улыбаемся направо и налево. Мы всегда говорим «пожалуйста» и «спасибо». И дело тут вовсе не в правилах хорошего тона. Мы стремимся сделать этот мир чуть-чуть светлее. И это - наша единственная амбиция. Мы раскрашиваем его всеми цветами радуги. Мы лезем в политику, наивно надеясь получить какие-то инструменты для того, чтобы приблизить человечество к Большому Счастью. Мы разочаровываемся и мечемся от революции к революции там, где идеи этих революций созвучны идеям Нашей. Мы мечтаем «когда вырастем» разводить цветы или, скажем, рекламировать любовь. Только всё это, конечно, не всерьез. На самом деле мы и мысли не допускаем, что когда-нибудь вырастем. Мы - дети на том этапе детства, когда ты всё еще уверен, что добро всегда побеждает, но уже подозреваешь, что Баба Яга - выдумка взрослых. То есть, мы вообще немного сомневаемся, что зло бывает. Нас пугает перспектива взросления. Нам почему-то кажется, что на какой-то секунде существования в человеке что-то ломается, и он теряет способность сопротивляться навязываемому восприятию жизни, навязываемым ценностям, … По-нашему, вот тогда-то и заканчивается детство. И мы сражаемся против этого. Мы ищем способ остановить для себя время, чтоб навсегда оставаться детьми. Мы достаточно агрессивны. Мы задаемся вопросами из серии «остановится ли время, если отыскать и убить все-все часы, которые только есть на свете». Ответы на свои вопросы мы предпочитаем искать практически. Мы меняем этот мир. Мы пробуем, ошибаемся, и пробуем снова. Мы никогда не унываем и не сдаемся. Мы знаем, что покуда мы будем оставаться такими, какими мы есть; покуда будем заниматься всем тем, чем занимаемся - то, против чего мы бунтуем, никогда не одержит победу. И Наша Революция будет продолжаться.
Так вот какова она, революция моего поколения…
…И я почему-то вижу себя в ночной рубашке до пят (которой у меня никогда не было), в первом часу ночи неуверенно вступающую босиком в соседнюю комнату, где тускло горит свет. Я тихо прикрываю за собой двери, набираюсь смелости, делаю глубокий вдох и задаю самый главный вопрос:
- Пап, а я когда-нибудь вырасту?..
И с замиранием жду ответа.
И Он выныривает из джунглей Киплинга, на минутку оставляет вахту на палубе брига, бороздящего просторы Южных Морей, и за ту долгую секунду, в течение которой Он поднимает взгляд на меня с испещренных буковками страниц, Его лицо проживает разделяющие нас три десятка лет. Я с отчаянием бессилия наблюдаю, как выдубленная солеными ветрами кожа закаленного путешествиями юноши прямо у меня на глазах превращается в расчерченную морщинами бесконечно уставшую маску человека, перевалившего за середину жизни. Он говорит: «Настя, ложилась бы ты спать. Завтра ведь не встанешь», и что-то начет того, что трепло я великовозрастное со склонностями к полуношным философствованиям. Я желаю Ему спокойной ночи и тихо удаляюсь к себе. Успеваю заметить, как Он снова погружается в свои вечные джунгли, куда мне хода нет. Морщины разглаживаются, во взгляде зажигается что-то неуловимое, настойчивое мальчишеское упрямство, и на лицо ложится покров безмятежности. Я закусываю губу, зная, что нужно промолчать, и закрываю двери.