Берия. Беркем аль Атоми
Началась эта история с телефона, по которому он якобы несколько раз поговорил. Телефон стоял на вахте одной госконторы, в которой Реуцкому частенько приходилось бывать по работе, и как-то раз, дожидаясь замешкавшегося наверху напарника, он непроизвольно разговорился со старой бабкой, вязавшей на вахте. Хотя какой там «разговорился»: скорее, оказался адресатом одного из потоков сознания, какими частенько истекают старые люди, не особо заморачиваясь реакцией и полностью удовлетворяясь фактом наличия слушателя, пусть даже чисто номинального. Сперва бабка, отложив розово-пухлую чепуховину, принялась робко впаривать Реуцкому какую-то посуду для микроволновки и еще что-то, но, быстро утомившись безуспешной коммерцией, решила просто поговорить с культурным молодым человеком. Не претендуя на дуплекс, бабка, вновь принявшаяся за свое вязание, уютно журчала под ухом, и Реуцкий, сначала поставивший кофр на дермантиновую банкетку возле бабкиного стола, тоже как-то незаметно оказался сидящим. От стены в затылок полз нутряной бетонный холод, по полу крепко тянуло морозцем из беспрестанно хлопающих дверей - народ сновал туда-сюда очень часто, в здании арендовало офисы множество мелких конторок.
Вытянув ноги, Реуцкий сразу обнаружил, что хваленые мартенсы все же промокли, и теперь сырые носки мстительно делились со всем телом промозглыми спазмами, от которых не избавиться до самой ванны, …слава Богу, последний клиент, а то б точно заболел. Блин, еще в этот сраный офис тащиться, как будто завтра нельзя сдать, да и че там сдавать-то, ноль-ноль да хрен вдоль… Но тащиться все же придется - новый напарник Реуцкого с первого дня проявил нехарактерную для наших широт прусскую педантичность, и Реуцкий сначала всерьез подозревал его в желании прогнуться перед менеджером сервисного отдела, но жизнь показала - Левинсон нормальный парень, разве что малость положительный - ну да кто нынче без косячка; главное, в Левинсоне не чувствовалось ставшей почти обязательной в наше время гнильцы, а это Реуцкий считал главным. …Да че он там завис?! В сортир, что ль, заскочил?.. - с раздражением подумал Реуцкий, разминая под носом сигарету - выходить на улицу страшно ломало, а ключи от их разъездной нексии остались у Левинсона. Тут его сознания коснулся размеренный бабкин голос, все это время, оказывается, бормочущей себе под нос:
- …да хучь сам Сталин-кровопиец, ему сто лет в обед, нашел себе «це-е-енность»… - бабка язвительно пересказывала скорее всего так и не состоявшийся диалог с кем-то из своих руководителей по линии АХЧ.
Сразу представился завхоз - старый замшелый дед в ветхом подполковничьем мундире, благоговейно вцепившийся в этот телефон. Такие постоянно толкутся на своих смехотворных «демонстрациях», возглавляемых щекастыми хитрованами, и скандируют дребезжащими голосами «Банду Эльцина - под суд!», потрясая всевозможными протезами кумача, гармошками и молитвенно выставленными перед собой иконами Сталина.
- Тем более он и не числится давно, нам уже запрошлом годе новые поставили, он какой - и те музыка, и лампочки… Ну сдай сходи в музей его, раз такая ценность, только завернут тебя в музее-то, чего доброе было бы, а то - «Бе-е-ерия звонил», добра-то… Нужно оно кому было бы, гавно твое с твоим Берией, козел старый…
- А давайте я его у вас куплю? - неожиданно для себя выпалил Реуцкий.
…Че это со мной? На хрена, извиняюсь, козе баян?… - недоумевал новоиспеченный обладатель древнего средства связи, устремляясь на мороз вслед появившемуся, наконец, напарнику. Ледяное сиденье обожгло задницу, но приободрившийся Реуцкий уже предвкушал, как мощная печка сейчас затопит салон скорым, но неглубоким теплом.
- Это че у тебя?
- Да вот, антиквариату прикупил.
- А че, прикольная штучка. Давай в отделе поставим, у меня еще лампа есть настольная такая же, прикинь, стильно получится.
- Не… - стесняясь, пробормотал Реуцкий. - Я это, домой его…
- Собираешь, что ль? - удивился Левинсон, заводя нексию. - Не знал. А че собираешь - именно телефоны или вообще весь винтаж советский?
- Да все помаленьку. - с отвращением к себе начал врать Реуцкий, тоскливо представляя, как для поддержания этой очередной ненужной лжи ему теперь придется, во-первых, всегда помнить об этом, а во-вторых, вместо расслабленной сигареты ему сейчас надо начинать выпрашивать у Левинсона эту лампу, будь она неладна. …Иначе неестественно, как так - винтаж собирает, а лампой не заинтересовался…
- Слышь, Эдька, а ты мне лампу эту не продашь? - уныло спросил Реуцкий, приоткрывая щель в окне и прикуривая.
- Да я тебе так ее отдам. За че там деньги брать - старое хламье, все равно выкину не сегодня-завтра.
- Здорово. Спасибо, Эдь. С меня в пятницу причитается.
- До нее дожить бы. Вот чует мое сердце, у того мудака монтаж нам достанется.
- Ты про утреннего, что ли?
- Ну.
Реуцкий поежился, закуривая вторую. …У такого монтировать, два дня как две недели покажутся… Утренний клиент и впрямь напоминал кошмар работника сферы обслуживания. Мелкий, надутый как пузырь пятидесятилетний хмырюга, приехал на чем-то пафосном, но не совсем дорогом, нормальные деньги у него завелись не больше, чем два - три, ну четыре года, и ему еще нравится изображать «требовательного потребителя», не наигрался. Хуже такого только двадцатилетние жены богатых мужиков, энергично осваивающие роль хозяйки по рецептам глянцевых журналов, «феншуйненько-нефеншуйненько». Реуцкий с Левинсоном сидели тогда на ресепшене с кружками, и отстраненно наблюдали за суетой в торговом зале, и подошла Машка с гарантии, попросив кого-нибудь помочь молодому сейлзу с трудным клиентом. Пошли, понятно, оба, мстительно предвкушая, как сейчас загрузят посмевшего умничать и «наезжать на наших» лоха. Дети, постоянно меняющиеся на продажах, были им, конечно никакие не «наши», но шанс отомстить хоть за пару капель крови, выпитой у монтажников на установках, упускать грех.
Замученный и трясущийся сейлз тут же испарился, едва они с кровожадными улыбками нежно осведомились - не смогут ли они чем-то помочь уважаемому потребителю. Их тонкий психологический менуэт, сводящийся к «да ты лох, да че ты хочешь от кондиционера за восемь сотен? Давай сначала проплати тот же Дайкин, выкати пару штук за однокомнатный сплит, а потом возникать тут будешь!» был смят кабаньей тупостью и консьюмерским задором клиента. Третий год пылящийся на подиуме Дайкин, за который Дундуком была назначена премия в полторы сотни, остался на месте, а с бравых установщиков была снята не одна тонна мокрой от крови стружки, и звонок по гарантии, спасший их от этого урода, показался им ангельским гласом. Теперь только неполнота пары могла их отмазать от этого заказа - они самые старые и бескосячные монтажники, и любой из них может спокойно заявить Дундуку, что работать будет только со своим напарником, и хрен куда Дундук денется, что Реуцкий, что Левинсон - по-настоящему хорошие специалисты, и если че, им будут рады везде.
- Эдь, а ты когда болел последний раз?
- Не так и давно, на майские. А ты?
- А я тут отпрашивался недавно. Помнишь, материну сестру хоронить ездил? Ты ж меня на вокзал и отвез.
- А-а… Да, блин. Точно.
- Сейчас приедем, первым делом спросить надо - купил он, нет. Если купил, че делать - на спичках потянем, кому косить.
Дундук, словно почуяв, встретил их на служебном входе офиса, хищно высматривая с крыльца, как грязная нексия ползет по заваленной снежной кашей стоянке. Хотя, может, и почуял, тут большого ума не надо - даже круглому дураку ясно, что от работы с таким клиентом будет откашивать любой монтажник. Что этого мелкого он решил навязать именно им, ясно стало сразу: Дундук, намереваясь загрузить человека хреновой работенкой, сперва всегда старался завиноватить.
- Так, парни, я вам сколько буду говорить - отчет в шесть! Не полседьмого, не в пятнадцать минут, а в шесть!
- Да без проблем, Владислав Сергеич, - отозвался Левинсон, - так клиенту и скажем - простите, мы вам завтра все доделаем.
- Ух, еле к шести-то добили. А еще дорога, скользко, машин полно - народ по домам уже поперся. - примирительно протянул Реуцкий, занося в офис кофры. - Там уже тоже все ходят, закрывать пора, сдавать, а мы все копаемся.
- Ну хоть нормально все сделали?
- А мы что, когда-то ненормально делали? - остановившись, оба монтажника принялись в упор сверлить ляпнувшего не в тему менеджера. - …У-у, сука, на выдохе поймал. Как технично-то, а? Поумнел, или научил кто… - запоздало догадался Реуцкий.
- Вот сделаете завтра без замечаний, тогда - да, ваша квалификация будет недосягаема. Пойдемте, наряд завтрашний получите.
…Вот и все. - мрачно подумал Реуцкий, - Отмазались… и неожиданно для себя окликнул бодро несущегося по коридору Дундука:
- Владислав Сергеич!
- Чего? - остановился Дундук, вопросительно склоняя прилизанную очкастую голову.
- Я на завтра хочу отпроситься. Мне вот, - Реуцкий потряс антикварной штукой под носом у начальства, - телефон придут ставить. Семь лет ждал.
- А у тебя разве не было телефона? - изумился Дундук, брезгливо косясь на карболитовое чудище. - А куда ж я тебе звонил?
- Дак это сидиэмэй был. Теперь нормальный будет. Ну, так я зайду в бухгалтерию, напишу? Пока Людка не ушла?
- А… - злобно-растерянно захлопал глазами Дундук. - Ты это, ты перенеси, завтра никак! Я кого завтра к этому отправлю, Пшеницына с Михалюком? Чтоб они мне к обеду с товаром в охапке назад пришли? У нас и так по кондишену даун, не-е-ет, ты давай как-то выкручивайся!
- Как «выкручивайся»? Мне вчера звонят и говорят - будьте шестнадцатого дома, с девяти до пяти к вам придут. На ГТС сами знаете, какой сервис - нету дома?! Добро, через годик еще зайдем! Жена не может завтра, у матери в больнице сидит… - снова зачем-то соврал Реуцкий, хотя уже было ясно, что Дундуку особо деваться некуда - до апелляций к хозяину он это дело явно доводить бы не стал. - Вы лучше Степуру на павильон, там кожухами только накрыть осталось, да электрики чуток, а Вадика с Герой - к этому. Че, хуже нас, что ли, сделают? Нисколько не хуже.
- Не, Реуцкий, ты мне точно все результаты завалишь. - еще злобно, но уже смирившись и прикидывая завтрашний день, выдавил сквозь зубы Дундук. - Вот ты будешь гулять, а Левинсон? Его куда? На гарантии весь день будет сидеть, варкрафтить, а закрывать ему так же! Он же у нас со Степурой не поедет! Да, Эдуард?
- А как же. - радостно улыбнулся Эдька, и едкая, как Дундуку, наверное, казалось, ирония пропала втуне. - С папуасами работать не буду. Я за работу отвечать привык. Владислав Сергеич, а почему так прохладно к гарантии? Что, разве клиенты «Климат Плюс» не заслуживают высококвалифицированных специалистов по гарантии?
- Левинсон, кончай демагогию, а? Эх, Реуцкий, Реуцкий… Что ж с тобой делать, ладно, иди пиши. Ну, ра-бот-нич-ки… Левинсон, давай лист.
- Ну, мы поехали? - нахально улыбнулся Эдька.
- Налички не было?
- Нет. - в голос заявили монтажники, нагревшие за сегодня аж по полтиннику на конторских расходниках.
- Ладно, езжайте.
- До свиданья, Владислав Сергеич!
- Ну, как там? - крикнул на кухню Реуцкий, стягивая тяжелые мокрые ботинки. …Надо после ванны протереть, да газетами набить - зная заранее, что поленится, привычно добавил: - Если вспомню…
- Так же все. Иди ешь. Белок никак не растет, и Евгений Борисович еще говорил, что транссудаты как копились… - тут Реуцкий отключился, и только угукал да качал головой, обозначая приличествующую вовлеченность в вопрос здоровья тещи.
- У Витьки там че? Никаких этих самых? - дождавшись окончания отчета, Реуцкий ткнул вилкой в сторону детской, откуда грохотала окружающим звуком очередная стрелялка.
- Да вроде нормально. Я дневник смотрела - все в порядке, относительном. Тройка по физике, на кросс не пришел.
- Да и правильно. Я б тоже в такую погоду не пошел. Тоже, надумали - на улице ноль да плюс, а они детей на кросс какой-то гонят… С ума посходили.
- Он и говорит, что там больше половины не пришло.
- Тем более.
- Сегодня-то как? - с тревожной надеждой спросила жена, издерганная за прошлый срыв графика.
Кредит брали на нее, так как на Реуцком уже висело несколько, и когда ему случилось сорваться хоронить тетку, проделав в бюджете определенную дыру, график погашения был сорван. Банк тут же нанял какую-то конторку, специализирующуюся на «работе с должниками», и им тогда здорово потрепали нервы - звонили всюду, и на работу, и руководству, и посреди ночи домой, всячески давая понять, что покоя теперь не будет.
- С полтинник где-то.
- О, здорово. Это нам еще меньше сотни, и за февраль все.
- Резину еще не забывай. - мрачно напомнил Реуцкий.
- Может, дотянешь как-нибудь? - жалобно спросила жена. - Вон уже как тепло, может, и не будет морозов…
- Ага. Щасс тебе, «не будет». Пока-то ладно, каша лежит, а как прихватит - и че? Стукну, дороже выйдет. - закончив с бифштексом, Реуцкий подтянул сахарницу и забренчал ложкой. - Пепельницу поставь.
- Юр, я тут посоветоваться хотела… - брякнув по клеенке медной тарелочкой, привезенной из Египта во времена финансового благополучия, начала жена, и сердце Реуцкого сжалось в нехорошем предчувствии: так Олька обычно предваряла не слишком радостные новости.
Реуцкий открыл форточку и закурил, постаравшись придать лицу как можно более нейтральное выражение - если расслабиться, то мина выйдет мрачной и, наверное, даже враждебной. Тогда жена заплачет и убежит в ванную, и будет шмыгать носом и приговаривать: «Тебе насрать на все… На маму, на меня, на все тебе насрать…» Тогда придется около получаса успокаивать ее, и в качестве доказательства собственной лояльности снова брать на себя какие-то обязательства - что-то купить, оплатить, сделать какое-то нудное и отвратительное дело, типа устройства в соседнюю контору сына подружки… Нет, Реуцкий ни в коем разе не осуждал жену - что поделать, такая уж полоса, ее надо просто пережить - зажмуриться, и протаскивать день за днем через игольное ушко нужды, постоянной, вымотавшей все жилы, никому не нужной - и как будто не существующей.
- Че там, Оль?
- Мне Евгений Борисович сегодня сказал об одном лекарстве, швейцарский какой-то новый препарат, что, если его проколоть…
Жена кинула, наконец, в мойку кухонное полотенчико, которое до сих пор нервно мяла, и потянулась к сигаретам. Это означало, что в ее дрожащем голосе, готовом ежесекундно сорваться на крик, очень мало или даже совсем нет игры, и Олька реально готова сорваться.
Реуцкий покорно курил, перебирая варианты. За лицом приходилось смотреть буквально ежесекундно, он прекрасно чувствовал: секундное расслабление слепит ему такую мрачную вывеску, что жена не выдержит и сорвется. …Сука, урод, опять развел. Ну скотина жирная, ну ублюдок… Реуцкий осторожно сжал под столом кулак, представляя, как разбрызгивается под костяшками розовый лоснящийся нос Шидловского. Шидловский, пухлый улыбчивый колобок, уже не раз снился ему. Реуцкий резал его кухонным ножом, взрывал, просто бил, как зверь, кусая и рыча.
Он мягко вкатился в их жизнь верхом на тещиной болезни с мудреным названием. Хотя какие еще названия - теща просто обнаружила, что все кончилось, и дальше тянуть незачем, смысла нет никакого; ничего из того, ради чего она, собственно и жила, больше не предвиделось - вот она и не хотела прилагать усилия, чтоб жить. Неосознанно, конечно неосознанно. «Всегда надо надеяться на лучшее. У людей нашего круга не принято складывать ручки перед жизненными трудностями». Ну-ну, думал Реуцкий, стоя у ее кровати в непрезентабельной двухместной палате со своим санузлом. Надо же. Лежать и помирать в семьдесят лет - и надеяться на «лучшее»? Это что - «лучшее»? Зачем засирать мозги и себе, и другим? Жизнь кончилась, подошла смерть. Что тут удивительного, и от чего тут надо лечиться?
Она так и не оправилась после пышных академических похорон тестя, а недавний кризис, смывший остатки профессорского благополучия с завещанных ей счетов, окончательно выбил землю из-под ее смутных рассчетов на какие-то грядущие удовольствия. Просто, по-крестьянски лечь и умереть теща не могла - «…в нашем кругу принято следить за своим здоровьем, причем наблюдаться имеет смысл лишь у достойных специалистов…» Олька не смогла сказать матери, что ей придется лежать в «обычной» районной больнице - «…это бы добило маму, понимаешь?», и они с Реуцким двое суток сиротливо обмахивали хвостами пороги кожаных дверей в клинике, где имел обыкновение лечить немногочисленные болячки тесть - ну, и, естественно, теща. Сорок лет. Реуцкий понимал жену - теща не страдала сообразительностью, зато въевшихся под кожу понтов было выше крыши, и объяснять ей, что нынче за гордое звание вдовы членкора не полагается ничего, кроме скабрезного каламбура, и теперь за все надо платить деньги… Нет. Реуцкий не взялся ей это объяснять. Жена взялась, но в результате теща все равно лежит в клинике «для нашего круга», где каждый день стоит ощутимых денег, а вокруг, в пахнущем лекарствами и шанелями посетителей масле катается толстенький сырок Шидловский, который проявил к Реуцким в свое время вполне теперь объяснимое участие - положил тещу к себе, и даже подсуетился с ФОМСом, чтоб ее пребывание там хоть частично оплачивалось из бюджета.
Реуцкий, не имевший тогда опыта контактов с современной медициной, поначалу даже умилился - надо же, какие еще люди-то остались… Сто лет назад учился у тестя, а гляди ж ты, помнит - помог вдове. Потом, конечно, все стало ясно. Евгений Борисович постоянно что-то «доставал», требовалось так же «не забывать» и дежурных врачей, на самом деле изредка что-то делавших, а также медсестер, санитарок… Реуцкий с тоской замирал перед календарем, когда приближались праздники, выкатывавшиеся ему не в сотню и не в две.
Больше всего Реуцкого поражала неброская, техничная и неотразимая наглость Шидловского. Стоило им с женой приехать к теще, как через точно рассчитаный промежуток, деликатно поскребясь, в палату вваливался жирный колобок в хрустящем халате и облачке селективного парфюма, уютно рокоча мягким баритоном под профессора из старых советских фильмов. Теща, только что ронявшая слабеющим голосом безвыходно загонявшие Ольку в угол всепрощающие сентенции, тут же оживала и тянулась к своему солнцу всеми бледными лепестками. Солнце зондировало настрой супругов, и потуже затягивало петлю на шее:
- Олечка, ну разве Александра Григорьевна не молодчина, а? Вы только гляньте, нет, вы гляньте, каков цвет лица? Вот еще трампампамчик прокапаем на будущей недельке, да, Александра Григорьевна? А потом уж возьмем повторные, и вот тогда-то посмо-о-отрим, посмо-о-отрим… И ЛФК обязательно, ну, это как вы у нас чувствовать себя будете, Александра Григорьевна, сможете, как вам кажется?
Теща млела, и, держась за руку дочери, всей мимикой призывала детей разделить ее восхищение таким заботливым и обаятельным Евгением Борисовичем. Олька всегда при Шидловском сидела подавленная напором умело сложенной ситуации, и растерянно улыбалась, проникшись всеобщим позитивом и умилением. Реуцкий в такие моменты иногда терял контроль над лицом и тяжко сверлил пухлую щеку Евгения Борисовича, не решаясь поднять взгляд выше - ему казалось, что еще чуть-чуть, и он прыгнет на колобка как доисторическая человекообезьяна и разорвет на кусочки эту ненавистную пухлую тушку, отменно питающуюся в правильных ресторанах за его, Реуцкого, счет.
Иногда Шидловский решался позондировать его пожестче. Прекрасно зная, что Реуцкий, пусть и неплохо зарабатывая, но трудится по найму, Евгений Борисович всегда представлял дело так, будто Реуцкий торгует чуть ли не экспортными квотами на энергоносители, и разве что не передавал приветов Алекперову.
- А вы, товарищ зять, ни дать ни взять, что ж таким букой стоите? Трудности в бизнесе? За что только кормите Вольского, а? Да-а, с нашим правительством каши не сваришь, верно? Так и вставляют палки в колеса, на каждом шагу… Ну да ничего-с, преодолеете, не сомневаюсь! С такой-то тещей, да, Александра Григорьевна? - и
заливался счастливым смехом на пару с раскрасневшейся тещей, доставая из нагрудного кармана новый «списочек», и Олька покорно вбивала его тут же на палмик, и Шидловский заботливо подсказывал аптеки, но всегда заканчивал одинаково: - Да проще все здесь, внизу, Олечка. Чуть дороже, правда, зато не бегать, все в одном месте…
В основном это была мелочевка типа памперсов, шприцов и разовых пижам, иногда только промелькивало что-то подороже, типа всяких противопролежневых прибамбасов и электрических чудо-приборов, которыми и так уже была завалена вся палата. Основные удары он наносил Ольке один на один, днем у себя в кабинете. Вот и сегодня…
- Че там, Оль, сколько?
- Юра, ну почему сразу «сколько»? - едва не взвилась жена, но взяла себя в руки: - Он говорит, что малого курса должно хватить, там по этой методике есть большой и малый, и есть еще разные концентрации…
Реуцкий едва не взорвался: …Кто мне объяснит, почему я, кроме спонсирования этого цирка, должен еще выслушивать всю эту галиматью?! Почему, блядь, я не пошлю все это на хуй, а?! Я хочу взять «Стерео» и пойти, блядь, принять сраную ванну! После рабочего на хуй дня!!! Сука, да когда ты там сдохнешь-то, а?!.
Сдерживать вскипевшее отчаянье стоило все дороже и дороже. На этот раз, даже не услышав суммы, Реуцкий понял, что край близок.
…Блин, да я так и Ольку скоро ненавидеть начну. А ну холоднокровнее, товарищ Реуцкий. Спокойно. Все проходит, вы в курсе? Нет? Так вот: все, знаете ли, проходит. Совсем. Пройдет и эта чертова комедия, она же не может быть вечной. И ты будешь жить спокойно, чесна-чесна. И хрен вот кредиты больше брать будем. Будем все деньги домой носить, и накопим столько, чтоб больше не дрожать и не кланяться… Руки разжались, и вовремя, до Реуцкого донесся жалобный голос жены:
- Ну что, Юр, попробуем? - было видно, что жена говорила, так же насилуя себя, как и он сам. Реуцкий вдруг как-то особенно остро понял, что она так же ни на что не надеется, и так же смертельно устала. Разница была в том, что она с ужасом отпихивала от себя мысли, которые Реуцкий безжалостно формулировал. …Только ей еще ко всему прочему приходится еще и меня просить… - Пожалуйста… Юра!
- Конечно, Оль. Какие там разговоры. Сколько, ты говоришь, там получается? - отвечая, Реуцкий чувствовал, как его сердце разрывает пронзительная нежность к жене, на которую он только что чуть не залаял.
Удивительно, но даже озвученная сумма, оказавшаяся чуть ли не вдвое выше предела, мысленно поставленного им полчаса назад, не особо и расстроила. Подцепив с подзеркальника свежий номер «Стерео», Реуцкий открыл, наконец, до упора кран в ванной и хмыкнул - нет, все же Господь самый великий шутник; и порой его шутки пресными не назвать. Номер был посвящен обзору полочной акустики, а именно ради выбора колонок, взамен погубленных прошлогодним затопом Warfedal-ов, Реуцкий и покупал время от времени этот безудержно врущий глянец. В свете последних финансовых решений Комитета по спасению Александры Григорьевны приобретение акустики отодвигалось еще дальше; но, впрочем, велика ли смертному разница - одна бесконечность отделяет его от цели или две?
Непрошенный выходной Реуцкий принципиально провел в бездельи. С наслаждением провалявшись до обеда, встретил сына из школы, накормил и сел за машину. Попытавшись найти в сети модель купленного им телефона, он только через полчаса бросил это бесполезное занятие, но зато, как обычно, узнал много нового. …Ну и ладно. - безмятежно согласился с фиаско Реуцкий, и машинально набрал в гугле beriya.ru, решив посмотреть на специализированном сайте, что же это за перец звонил по этому карболитовому монстру. Нет, конечно, Реуцкий знал, кто такой Берия, как после пронесшейся над страной гласности не знать, но, проведя экспресс-инвентаризацию головного мозга, он обнаружил, что в файле beriya.doc у него не содержится ничего, кроме аршинной гифовской надписи «СТАЛИНСКИЙ ПАЛАЧ!!!». Надпись была богато анимирована и даже сопровождалась озвучкой - на фоне желтого колымского рассвета тянулась ржавая колючка, слышался лай собак и свист пурги, капельки крови исправно скатывались с букв, багровый шрифт тревожно мигал, точно подобранной частотой наводя в сердце тревожную, гнетущую тоску. Файл хотелось быстрее закрыть, и больше никогда не возвращаться в этот сектор мозга - да и что может понадобиться нормальному современному человеку в директории stalin?
Глянув на экран, Реуцкий изрядно удивился - такого сайта гугель не знал. …Может, «beria.ru»? - догадался Реуцкий, и заменил y на i. Нет, и такого сайта в гугловском индексе тоже не было. Тогда Реуцкий стал вбивать их в адресную строку и пытаться перейти - результат не изменился. …Нифигасе! Такое, понимаешь, доменное имя, и не засквоттили еще… Хотя кому его продашь, хе-хе, разве что Новодворской, чтоб она его торжественно аннулировала… Ладно, это может только на Гугле такая порнография; ну-ка, на Яндексе че…
На Яндексе было то же самое. И в Рамблере, и в Яхе, и на тормозном MSN, и даже во всяких бегунах и апортах.
…Надо же! - озадачился Реуцкий. - По всякой шалупони типа Киркорова в сети сразу столько навываливается, что не унесешь, а по такому крупному, пусть и очень плохому дяденьке - и вдруг так мало?.. Поискал просто по «Берии». Тут за глаза хватило одного Яндекса - сотни сайтов, тысячи страниц, однако найти материал, сколько-нибудь удовлетворительно описывающий жизненную траекторию этого человека, не получилось и за час. Книгам подвывающего «историка», больше смахивающего на переодетую старуху, Реуцкий инстинктивно не доверял, а мемуары сына его не интересовали - ну что может сказать, к примеру, Витька о работе отца? …Разве что «денег мало получает», и компьютер за полторы сраных штуки приходится по полгода просить… - криво усмехнулся Реуцкий, ставя воду для пельменей.
Приехала жена. Витька выбежал, видимо, на шуршание пакетов - сунулся в один, другой, вытащил банку чипсов и снова исчез в своей комнате.
- Хоть бы чмокнул мать в щечку, тоже мне, сын называется! - радостно заорала ему вслед жена, и Реуцкий понял: купила и уже отвезла. Жена на самом деле выглядела свежо и молодо, розовая, словно деревенская девка после бани. - Ффу-у-у! Еле приткнулась, весь двор забит! Ну, как вы тут без мамки хозяйничали?
- Да уж справлялись… Че, отвезла?
- А? А, да, только что. С обеда сегодня уехала, купила, девчонки сказали прикроют. - Реуцкий заметил, что жене не очень хочется поддерживать эту тему, и свернул на быт:
- Как, не стучит больше?
- Да нет. Только слышь, Юр, поворотник не горит, мент остановил, сказал.
- Ниче, не докопался?
- Не, поулыбалась, и ничего. Посмотришь?
- Поужинаем, спущусь. Моя там как?
- Стоит, никуда не делась. Снег целый, видно, что никто не трогал.
…Увы, не контакт… - поморщился Реуцкий, рассматривая лампочку из поворотника жениного Матиза. - …Ладно, завтра. На Шаумяна рано открывается, с утра метнусь да сделаю. Вообще, давно пора их в запас купить, пусть лежат. Сейчас бы достал да поставил, и все…
- Добрый вечер, молодой человек.
Реуцкий посторонился, давая пройти старичку в черном драповом пальто, с четырнадцатого, кажется, этажа. Реуцкий как-то подвозил его, увидев на забитой народом остановке далеко от дома; да еще как-то раз, разговорившись в лифте, подымался к нему и настраивал не желавшую вставать видеокарту. …Блин, да как же его там звали-то…А! Цыбуля, Геннадий Сергеевич. - на секунду тормознул Реуцкий и обошелся без величания:
- Здрассте.
Открыл свою, поставил рабочий кофр на место. Пошел было к подъезду, но остановился и вытащил сигареты: …Надо дать этому деду подняться. А то, чем черт не шутит, еще придется сейчас опять соглашаться «оказать любезность», вдруг у него опять что-то с машиной не строит… Пятые «Герои», к примеру, не проходятся… - хохотнул про себя Реуцкий, пуская дым по влажному промозглому ветру.
Похоже, что оттепель уходить не собиралась, и Реуцкий подумал о резине. Кто знает, может, и на самом деле получится сезон докатать. Только бы не въехать в какого-нибудь лексуса… Бычок пшикнул в снеговой каше - …Ну че, вроде все, можно… Однако дед все стоял у лифта, из которого потные таджики в уляпанных краской спортивных костюмах таскали мешки со строительным мусором, выкладывая на площадке неопрятно пылящую кучу. Реуцкому стало как-то совестно, непонятно за что, и изнутри привычно полезло раздражение.
- Труженики, мм-мать, Востока… - процедил Реуцкий, становясь у лифта и на ходу удивляясь, насколько иррациональная и тяжелая, почти настоящая - и неизвестно откуда взявшаяся ненависть шипела сейчас его ртом. - Чурбаньё. Позасрали все кругом…
Однако старик не обозначил обычного для аборигенов любого мегаполиса молчаливого согласия по данному вопросу, и даже усмехнулся.
- А что, не так, что ли… - пробормотал Реуцкий, пропуская старика в разъезжающиеся створки.
- Что ж вы, Юрий Аркадьевич, так немилостивы. Люди ж не воруют, не попрошайничают, работают. - обернулся старик, с затаенной, как показалось Реуцкому, насмешкой встречая его раздраженный взгляд.
- Рабо-о-отают… - протянул Реуцкий, брезгливо тыкая в запыленную кнопку одиннадцатого. - Работнички… Двое работают, а десять побираются. Или героин мешками продают. Сталина на них нет…
Старик с некоторым любопытством покосился на Реуцкого, и в его скупо намеченной усмешке Реуцкому почудилась некоторая едкость.
- Сталина, говорите…- неопределенно протянул старик, вроде как не Реуцкому, а про себя. - Сталина, значит… Кхм-м. Хм-м.
Реуцкий смутился, неожиданно для себя закончив антитаджикскую филиппику такой сентенцией, скорее уместной в устах давеча нарисованного воображением замшелого деда-завхоза, начальствующего над продавшей телефон бабкой.
…Еще подумает, что это я как бы над ним насмехаюсь… - сглатывая набежавший дискомфорт, отвернулся к дверям лифта Реуцкий. - Или того хуже - что под его понятия спешу подладиться. Блин, да чего я гружусь тут, а?! Какое мне на хрен дело, че он там себе подумает!..
Сердито засопев, Реуцкий проводил глазами очередной отблеск лампы, мелькнувший в просвете меж подрагивающих на каждом толчке толстых дверных резин - даже лифт, словно издеваясь, нудно изображал удава на стекловате.
…Блядь, да как вы все меня заебали! - ни с того ни с сего вдруг внутренне взорвался Реуцкий. - С-сука! Не, бля, каждому сука, каждому че-то с меня надо! Каждому! Этому сука гаду в ебаном костюмчике угождай с утра до вечера; с каждым гавном базар фильтруй - с любым ментом на дороге, всем угоди, всем этим заказчикам, хуясчикам, каждой сучке в бэк-офисе - как бы кто-то че-то не подумал! Тварям этим в ебаном банке! Пизда еще эта старая! Все блядь мозги уже выебла, с этим своим гандоном надушенным! От жира, сука, распухшим! Курс ей блядь купите! Хуюрс!!! В лепешку блядь разбейтесь, а предоставьте! Вся жизнь, сука, из одного прогибанья, под каждую хуету! Под этого старого пня я еще не прогибался - как бы там старый пень че-то не подумал! Да че хочешь, то и думай! И вообще, шли бы вы все на хуй!!!
- Да, Юра, вам бы и впрямь при Сталине пожить. Хоть выдохнули бы все это. Тогда такого не было.
- Чего?! - опешил Реуцкий, раздраженно коря себя за длинный язык: дал повод, дурак, и сейчас придется слушать тормозную болтовню старого идиота, что при Сталине все ходили строем, пыльных мешков в подъездах не громоздили, а молодежь вела себя прилично. И стариков непременно уважала, да.
- А не посылали люди тогда свою жизнь. Такого социального давления на человека не было. Дышалось, знаете ли.
- Ага, НКВД помогало. - на автомате огрызнулся Реуцкий, одновременно поражаясь точности, с которой упали слова старика. - На «раз» - вдох, на «два» - выдох. Выбился - пожалуйте в подвал.
- Да кто ж вам сказал такое.
- Ну, как «кто»… - замялся окончательно успокоившийся Реуцкий - странно, все раздражение, выедавшее его не хуже серной кислоты, мгновенно ушло, словно это вовсе не Реуцкий только что удерживал себя от удара по дверцам кабины. - Да это ж каждому известно.
- «Каждому известно»? - усмехнулся старик. - В результате каждый грызет другого. И визжит от боли тоже каждый. Красота.
- А при Сталине, хотите сказать, не было? - придержал съезжающиеся дверцы Реуцкий - лифт уже прибыл на его одиннадцатый.
- Вот как раз от этого Сталин и избавил.
Не зная, что сказать, Реуцкий отпустил дергающуюся створку, и лифт уплыл выше.
http://www.berkem.ru/beriya-nachalo-romana/
Вытянув ноги, Реуцкий сразу обнаружил, что хваленые мартенсы все же промокли, и теперь сырые носки мстительно делились со всем телом промозглыми спазмами, от которых не избавиться до самой ванны, …слава Богу, последний клиент, а то б точно заболел. Блин, еще в этот сраный офис тащиться, как будто завтра нельзя сдать, да и че там сдавать-то, ноль-ноль да хрен вдоль… Но тащиться все же придется - новый напарник Реуцкого с первого дня проявил нехарактерную для наших широт прусскую педантичность, и Реуцкий сначала всерьез подозревал его в желании прогнуться перед менеджером сервисного отдела, но жизнь показала - Левинсон нормальный парень, разве что малость положительный - ну да кто нынче без косячка; главное, в Левинсоне не чувствовалось ставшей почти обязательной в наше время гнильцы, а это Реуцкий считал главным. …Да че он там завис?! В сортир, что ль, заскочил?.. - с раздражением подумал Реуцкий, разминая под носом сигарету - выходить на улицу страшно ломало, а ключи от их разъездной нексии остались у Левинсона. Тут его сознания коснулся размеренный бабкин голос, все это время, оказывается, бормочущей себе под нос:
- …да хучь сам Сталин-кровопиец, ему сто лет в обед, нашел себе «це-е-енность»… - бабка язвительно пересказывала скорее всего так и не состоявшийся диалог с кем-то из своих руководителей по линии АХЧ.
Сразу представился завхоз - старый замшелый дед в ветхом подполковничьем мундире, благоговейно вцепившийся в этот телефон. Такие постоянно толкутся на своих смехотворных «демонстрациях», возглавляемых щекастыми хитрованами, и скандируют дребезжащими голосами «Банду Эльцина - под суд!», потрясая всевозможными протезами кумача, гармошками и молитвенно выставленными перед собой иконами Сталина.
- Тем более он и не числится давно, нам уже запрошлом годе новые поставили, он какой - и те музыка, и лампочки… Ну сдай сходи в музей его, раз такая ценность, только завернут тебя в музее-то, чего доброе было бы, а то - «Бе-е-ерия звонил», добра-то… Нужно оно кому было бы, гавно твое с твоим Берией, козел старый…
- А давайте я его у вас куплю? - неожиданно для себя выпалил Реуцкий.
…Че это со мной? На хрена, извиняюсь, козе баян?… - недоумевал новоиспеченный обладатель древнего средства связи, устремляясь на мороз вслед появившемуся, наконец, напарнику. Ледяное сиденье обожгло задницу, но приободрившийся Реуцкий уже предвкушал, как мощная печка сейчас затопит салон скорым, но неглубоким теплом.
- Это че у тебя?
- Да вот, антиквариату прикупил.
- А че, прикольная штучка. Давай в отделе поставим, у меня еще лампа есть настольная такая же, прикинь, стильно получится.
- Не… - стесняясь, пробормотал Реуцкий. - Я это, домой его…
- Собираешь, что ль? - удивился Левинсон, заводя нексию. - Не знал. А че собираешь - именно телефоны или вообще весь винтаж советский?
- Да все помаленьку. - с отвращением к себе начал врать Реуцкий, тоскливо представляя, как для поддержания этой очередной ненужной лжи ему теперь придется, во-первых, всегда помнить об этом, а во-вторых, вместо расслабленной сигареты ему сейчас надо начинать выпрашивать у Левинсона эту лампу, будь она неладна. …Иначе неестественно, как так - винтаж собирает, а лампой не заинтересовался…
- Слышь, Эдька, а ты мне лампу эту не продашь? - уныло спросил Реуцкий, приоткрывая щель в окне и прикуривая.
- Да я тебе так ее отдам. За че там деньги брать - старое хламье, все равно выкину не сегодня-завтра.
- Здорово. Спасибо, Эдь. С меня в пятницу причитается.
- До нее дожить бы. Вот чует мое сердце, у того мудака монтаж нам достанется.
- Ты про утреннего, что ли?
- Ну.
Реуцкий поежился, закуривая вторую. …У такого монтировать, два дня как две недели покажутся… Утренний клиент и впрямь напоминал кошмар работника сферы обслуживания. Мелкий, надутый как пузырь пятидесятилетний хмырюга, приехал на чем-то пафосном, но не совсем дорогом, нормальные деньги у него завелись не больше, чем два - три, ну четыре года, и ему еще нравится изображать «требовательного потребителя», не наигрался. Хуже такого только двадцатилетние жены богатых мужиков, энергично осваивающие роль хозяйки по рецептам глянцевых журналов, «феншуйненько-нефеншуйненько». Реуцкий с Левинсоном сидели тогда на ресепшене с кружками, и отстраненно наблюдали за суетой в торговом зале, и подошла Машка с гарантии, попросив кого-нибудь помочь молодому сейлзу с трудным клиентом. Пошли, понятно, оба, мстительно предвкушая, как сейчас загрузят посмевшего умничать и «наезжать на наших» лоха. Дети, постоянно меняющиеся на продажах, были им, конечно никакие не «наши», но шанс отомстить хоть за пару капель крови, выпитой у монтажников на установках, упускать грех.
Замученный и трясущийся сейлз тут же испарился, едва они с кровожадными улыбками нежно осведомились - не смогут ли они чем-то помочь уважаемому потребителю. Их тонкий психологический менуэт, сводящийся к «да ты лох, да че ты хочешь от кондиционера за восемь сотен? Давай сначала проплати тот же Дайкин, выкати пару штук за однокомнатный сплит, а потом возникать тут будешь!» был смят кабаньей тупостью и консьюмерским задором клиента. Третий год пылящийся на подиуме Дайкин, за который Дундуком была назначена премия в полторы сотни, остался на месте, а с бравых установщиков была снята не одна тонна мокрой от крови стружки, и звонок по гарантии, спасший их от этого урода, показался им ангельским гласом. Теперь только неполнота пары могла их отмазать от этого заказа - они самые старые и бескосячные монтажники, и любой из них может спокойно заявить Дундуку, что работать будет только со своим напарником, и хрен куда Дундук денется, что Реуцкий, что Левинсон - по-настоящему хорошие специалисты, и если че, им будут рады везде.
- Эдь, а ты когда болел последний раз?
- Не так и давно, на майские. А ты?
- А я тут отпрашивался недавно. Помнишь, материну сестру хоронить ездил? Ты ж меня на вокзал и отвез.
- А-а… Да, блин. Точно.
- Сейчас приедем, первым делом спросить надо - купил он, нет. Если купил, че делать - на спичках потянем, кому косить.
Дундук, словно почуяв, встретил их на служебном входе офиса, хищно высматривая с крыльца, как грязная нексия ползет по заваленной снежной кашей стоянке. Хотя, может, и почуял, тут большого ума не надо - даже круглому дураку ясно, что от работы с таким клиентом будет откашивать любой монтажник. Что этого мелкого он решил навязать именно им, ясно стало сразу: Дундук, намереваясь загрузить человека хреновой работенкой, сперва всегда старался завиноватить.
- Так, парни, я вам сколько буду говорить - отчет в шесть! Не полседьмого, не в пятнадцать минут, а в шесть!
- Да без проблем, Владислав Сергеич, - отозвался Левинсон, - так клиенту и скажем - простите, мы вам завтра все доделаем.
- Ух, еле к шести-то добили. А еще дорога, скользко, машин полно - народ по домам уже поперся. - примирительно протянул Реуцкий, занося в офис кофры. - Там уже тоже все ходят, закрывать пора, сдавать, а мы все копаемся.
- Ну хоть нормально все сделали?
- А мы что, когда-то ненормально делали? - остановившись, оба монтажника принялись в упор сверлить ляпнувшего не в тему менеджера. - …У-у, сука, на выдохе поймал. Как технично-то, а? Поумнел, или научил кто… - запоздало догадался Реуцкий.
- Вот сделаете завтра без замечаний, тогда - да, ваша квалификация будет недосягаема. Пойдемте, наряд завтрашний получите.
…Вот и все. - мрачно подумал Реуцкий, - Отмазались… и неожиданно для себя окликнул бодро несущегося по коридору Дундука:
- Владислав Сергеич!
- Чего? - остановился Дундук, вопросительно склоняя прилизанную очкастую голову.
- Я на завтра хочу отпроситься. Мне вот, - Реуцкий потряс антикварной штукой под носом у начальства, - телефон придут ставить. Семь лет ждал.
- А у тебя разве не было телефона? - изумился Дундук, брезгливо косясь на карболитовое чудище. - А куда ж я тебе звонил?
- Дак это сидиэмэй был. Теперь нормальный будет. Ну, так я зайду в бухгалтерию, напишу? Пока Людка не ушла?
- А… - злобно-растерянно захлопал глазами Дундук. - Ты это, ты перенеси, завтра никак! Я кого завтра к этому отправлю, Пшеницына с Михалюком? Чтоб они мне к обеду с товаром в охапке назад пришли? У нас и так по кондишену даун, не-е-ет, ты давай как-то выкручивайся!
- Как «выкручивайся»? Мне вчера звонят и говорят - будьте шестнадцатого дома, с девяти до пяти к вам придут. На ГТС сами знаете, какой сервис - нету дома?! Добро, через годик еще зайдем! Жена не может завтра, у матери в больнице сидит… - снова зачем-то соврал Реуцкий, хотя уже было ясно, что Дундуку особо деваться некуда - до апелляций к хозяину он это дело явно доводить бы не стал. - Вы лучше Степуру на павильон, там кожухами только накрыть осталось, да электрики чуток, а Вадика с Герой - к этому. Че, хуже нас, что ли, сделают? Нисколько не хуже.
- Не, Реуцкий, ты мне точно все результаты завалишь. - еще злобно, но уже смирившись и прикидывая завтрашний день, выдавил сквозь зубы Дундук. - Вот ты будешь гулять, а Левинсон? Его куда? На гарантии весь день будет сидеть, варкрафтить, а закрывать ему так же! Он же у нас со Степурой не поедет! Да, Эдуард?
- А как же. - радостно улыбнулся Эдька, и едкая, как Дундуку, наверное, казалось, ирония пропала втуне. - С папуасами работать не буду. Я за работу отвечать привык. Владислав Сергеич, а почему так прохладно к гарантии? Что, разве клиенты «Климат Плюс» не заслуживают высококвалифицированных специалистов по гарантии?
- Левинсон, кончай демагогию, а? Эх, Реуцкий, Реуцкий… Что ж с тобой делать, ладно, иди пиши. Ну, ра-бот-нич-ки… Левинсон, давай лист.
- Ну, мы поехали? - нахально улыбнулся Эдька.
- Налички не было?
- Нет. - в голос заявили монтажники, нагревшие за сегодня аж по полтиннику на конторских расходниках.
- Ладно, езжайте.
- До свиданья, Владислав Сергеич!
- Ну, как там? - крикнул на кухню Реуцкий, стягивая тяжелые мокрые ботинки. …Надо после ванны протереть, да газетами набить - зная заранее, что поленится, привычно добавил: - Если вспомню…
- Так же все. Иди ешь. Белок никак не растет, и Евгений Борисович еще говорил, что транссудаты как копились… - тут Реуцкий отключился, и только угукал да качал головой, обозначая приличествующую вовлеченность в вопрос здоровья тещи.
- У Витьки там че? Никаких этих самых? - дождавшись окончания отчета, Реуцкий ткнул вилкой в сторону детской, откуда грохотала окружающим звуком очередная стрелялка.
- Да вроде нормально. Я дневник смотрела - все в порядке, относительном. Тройка по физике, на кросс не пришел.
- Да и правильно. Я б тоже в такую погоду не пошел. Тоже, надумали - на улице ноль да плюс, а они детей на кросс какой-то гонят… С ума посходили.
- Он и говорит, что там больше половины не пришло.
- Тем более.
- Сегодня-то как? - с тревожной надеждой спросила жена, издерганная за прошлый срыв графика.
Кредит брали на нее, так как на Реуцком уже висело несколько, и когда ему случилось сорваться хоронить тетку, проделав в бюджете определенную дыру, график погашения был сорван. Банк тут же нанял какую-то конторку, специализирующуюся на «работе с должниками», и им тогда здорово потрепали нервы - звонили всюду, и на работу, и руководству, и посреди ночи домой, всячески давая понять, что покоя теперь не будет.
- С полтинник где-то.
- О, здорово. Это нам еще меньше сотни, и за февраль все.
- Резину еще не забывай. - мрачно напомнил Реуцкий.
- Может, дотянешь как-нибудь? - жалобно спросила жена. - Вон уже как тепло, может, и не будет морозов…
- Ага. Щасс тебе, «не будет». Пока-то ладно, каша лежит, а как прихватит - и че? Стукну, дороже выйдет. - закончив с бифштексом, Реуцкий подтянул сахарницу и забренчал ложкой. - Пепельницу поставь.
- Юр, я тут посоветоваться хотела… - брякнув по клеенке медной тарелочкой, привезенной из Египта во времена финансового благополучия, начала жена, и сердце Реуцкого сжалось в нехорошем предчувствии: так Олька обычно предваряла не слишком радостные новости.
Реуцкий открыл форточку и закурил, постаравшись придать лицу как можно более нейтральное выражение - если расслабиться, то мина выйдет мрачной и, наверное, даже враждебной. Тогда жена заплачет и убежит в ванную, и будет шмыгать носом и приговаривать: «Тебе насрать на все… На маму, на меня, на все тебе насрать…» Тогда придется около получаса успокаивать ее, и в качестве доказательства собственной лояльности снова брать на себя какие-то обязательства - что-то купить, оплатить, сделать какое-то нудное и отвратительное дело, типа устройства в соседнюю контору сына подружки… Нет, Реуцкий ни в коем разе не осуждал жену - что поделать, такая уж полоса, ее надо просто пережить - зажмуриться, и протаскивать день за днем через игольное ушко нужды, постоянной, вымотавшей все жилы, никому не нужной - и как будто не существующей.
- Че там, Оль?
- Мне Евгений Борисович сегодня сказал об одном лекарстве, швейцарский какой-то новый препарат, что, если его проколоть…
Жена кинула, наконец, в мойку кухонное полотенчико, которое до сих пор нервно мяла, и потянулась к сигаретам. Это означало, что в ее дрожащем голосе, готовом ежесекундно сорваться на крик, очень мало или даже совсем нет игры, и Олька реально готова сорваться.
Реуцкий покорно курил, перебирая варианты. За лицом приходилось смотреть буквально ежесекундно, он прекрасно чувствовал: секундное расслабление слепит ему такую мрачную вывеску, что жена не выдержит и сорвется. …Сука, урод, опять развел. Ну скотина жирная, ну ублюдок… Реуцкий осторожно сжал под столом кулак, представляя, как разбрызгивается под костяшками розовый лоснящийся нос Шидловского. Шидловский, пухлый улыбчивый колобок, уже не раз снился ему. Реуцкий резал его кухонным ножом, взрывал, просто бил, как зверь, кусая и рыча.
Он мягко вкатился в их жизнь верхом на тещиной болезни с мудреным названием. Хотя какие еще названия - теща просто обнаружила, что все кончилось, и дальше тянуть незачем, смысла нет никакого; ничего из того, ради чего она, собственно и жила, больше не предвиделось - вот она и не хотела прилагать усилия, чтоб жить. Неосознанно, конечно неосознанно. «Всегда надо надеяться на лучшее. У людей нашего круга не принято складывать ручки перед жизненными трудностями». Ну-ну, думал Реуцкий, стоя у ее кровати в непрезентабельной двухместной палате со своим санузлом. Надо же. Лежать и помирать в семьдесят лет - и надеяться на «лучшее»? Это что - «лучшее»? Зачем засирать мозги и себе, и другим? Жизнь кончилась, подошла смерть. Что тут удивительного, и от чего тут надо лечиться?
Она так и не оправилась после пышных академических похорон тестя, а недавний кризис, смывший остатки профессорского благополучия с завещанных ей счетов, окончательно выбил землю из-под ее смутных рассчетов на какие-то грядущие удовольствия. Просто, по-крестьянски лечь и умереть теща не могла - «…в нашем кругу принято следить за своим здоровьем, причем наблюдаться имеет смысл лишь у достойных специалистов…» Олька не смогла сказать матери, что ей придется лежать в «обычной» районной больнице - «…это бы добило маму, понимаешь?», и они с Реуцким двое суток сиротливо обмахивали хвостами пороги кожаных дверей в клинике, где имел обыкновение лечить немногочисленные болячки тесть - ну, и, естественно, теща. Сорок лет. Реуцкий понимал жену - теща не страдала сообразительностью, зато въевшихся под кожу понтов было выше крыши, и объяснять ей, что нынче за гордое звание вдовы членкора не полагается ничего, кроме скабрезного каламбура, и теперь за все надо платить деньги… Нет. Реуцкий не взялся ей это объяснять. Жена взялась, но в результате теща все равно лежит в клинике «для нашего круга», где каждый день стоит ощутимых денег, а вокруг, в пахнущем лекарствами и шанелями посетителей масле катается толстенький сырок Шидловский, который проявил к Реуцким в свое время вполне теперь объяснимое участие - положил тещу к себе, и даже подсуетился с ФОМСом, чтоб ее пребывание там хоть частично оплачивалось из бюджета.
Реуцкий, не имевший тогда опыта контактов с современной медициной, поначалу даже умилился - надо же, какие еще люди-то остались… Сто лет назад учился у тестя, а гляди ж ты, помнит - помог вдове. Потом, конечно, все стало ясно. Евгений Борисович постоянно что-то «доставал», требовалось так же «не забывать» и дежурных врачей, на самом деле изредка что-то делавших, а также медсестер, санитарок… Реуцкий с тоской замирал перед календарем, когда приближались праздники, выкатывавшиеся ему не в сотню и не в две.
Больше всего Реуцкого поражала неброская, техничная и неотразимая наглость Шидловского. Стоило им с женой приехать к теще, как через точно рассчитаный промежуток, деликатно поскребясь, в палату вваливался жирный колобок в хрустящем халате и облачке селективного парфюма, уютно рокоча мягким баритоном под профессора из старых советских фильмов. Теща, только что ронявшая слабеющим голосом безвыходно загонявшие Ольку в угол всепрощающие сентенции, тут же оживала и тянулась к своему солнцу всеми бледными лепестками. Солнце зондировало настрой супругов, и потуже затягивало петлю на шее:
- Олечка, ну разве Александра Григорьевна не молодчина, а? Вы только гляньте, нет, вы гляньте, каков цвет лица? Вот еще трампампамчик прокапаем на будущей недельке, да, Александра Григорьевна? А потом уж возьмем повторные, и вот тогда-то посмо-о-отрим, посмо-о-отрим… И ЛФК обязательно, ну, это как вы у нас чувствовать себя будете, Александра Григорьевна, сможете, как вам кажется?
Теща млела, и, держась за руку дочери, всей мимикой призывала детей разделить ее восхищение таким заботливым и обаятельным Евгением Борисовичем. Олька всегда при Шидловском сидела подавленная напором умело сложенной ситуации, и растерянно улыбалась, проникшись всеобщим позитивом и умилением. Реуцкий в такие моменты иногда терял контроль над лицом и тяжко сверлил пухлую щеку Евгения Борисовича, не решаясь поднять взгляд выше - ему казалось, что еще чуть-чуть, и он прыгнет на колобка как доисторическая человекообезьяна и разорвет на кусочки эту ненавистную пухлую тушку, отменно питающуюся в правильных ресторанах за его, Реуцкого, счет.
Иногда Шидловский решался позондировать его пожестче. Прекрасно зная, что Реуцкий, пусть и неплохо зарабатывая, но трудится по найму, Евгений Борисович всегда представлял дело так, будто Реуцкий торгует чуть ли не экспортными квотами на энергоносители, и разве что не передавал приветов Алекперову.
- А вы, товарищ зять, ни дать ни взять, что ж таким букой стоите? Трудности в бизнесе? За что только кормите Вольского, а? Да-а, с нашим правительством каши не сваришь, верно? Так и вставляют палки в колеса, на каждом шагу… Ну да ничего-с, преодолеете, не сомневаюсь! С такой-то тещей, да, Александра Григорьевна? - и
заливался счастливым смехом на пару с раскрасневшейся тещей, доставая из нагрудного кармана новый «списочек», и Олька покорно вбивала его тут же на палмик, и Шидловский заботливо подсказывал аптеки, но всегда заканчивал одинаково: - Да проще все здесь, внизу, Олечка. Чуть дороже, правда, зато не бегать, все в одном месте…
В основном это была мелочевка типа памперсов, шприцов и разовых пижам, иногда только промелькивало что-то подороже, типа всяких противопролежневых прибамбасов и электрических чудо-приборов, которыми и так уже была завалена вся палата. Основные удары он наносил Ольке один на один, днем у себя в кабинете. Вот и сегодня…
- Че там, Оль, сколько?
- Юра, ну почему сразу «сколько»? - едва не взвилась жена, но взяла себя в руки: - Он говорит, что малого курса должно хватить, там по этой методике есть большой и малый, и есть еще разные концентрации…
Реуцкий едва не взорвался: …Кто мне объяснит, почему я, кроме спонсирования этого цирка, должен еще выслушивать всю эту галиматью?! Почему, блядь, я не пошлю все это на хуй, а?! Я хочу взять «Стерео» и пойти, блядь, принять сраную ванну! После рабочего на хуй дня!!! Сука, да когда ты там сдохнешь-то, а?!.
Сдерживать вскипевшее отчаянье стоило все дороже и дороже. На этот раз, даже не услышав суммы, Реуцкий понял, что край близок.
…Блин, да я так и Ольку скоро ненавидеть начну. А ну холоднокровнее, товарищ Реуцкий. Спокойно. Все проходит, вы в курсе? Нет? Так вот: все, знаете ли, проходит. Совсем. Пройдет и эта чертова комедия, она же не может быть вечной. И ты будешь жить спокойно, чесна-чесна. И хрен вот кредиты больше брать будем. Будем все деньги домой носить, и накопим столько, чтоб больше не дрожать и не кланяться… Руки разжались, и вовремя, до Реуцкого донесся жалобный голос жены:
- Ну что, Юр, попробуем? - было видно, что жена говорила, так же насилуя себя, как и он сам. Реуцкий вдруг как-то особенно остро понял, что она так же ни на что не надеется, и так же смертельно устала. Разница была в том, что она с ужасом отпихивала от себя мысли, которые Реуцкий безжалостно формулировал. …Только ей еще ко всему прочему приходится еще и меня просить… - Пожалуйста… Юра!
- Конечно, Оль. Какие там разговоры. Сколько, ты говоришь, там получается? - отвечая, Реуцкий чувствовал, как его сердце разрывает пронзительная нежность к жене, на которую он только что чуть не залаял.
Удивительно, но даже озвученная сумма, оказавшаяся чуть ли не вдвое выше предела, мысленно поставленного им полчаса назад, не особо и расстроила. Подцепив с подзеркальника свежий номер «Стерео», Реуцкий открыл, наконец, до упора кран в ванной и хмыкнул - нет, все же Господь самый великий шутник; и порой его шутки пресными не назвать. Номер был посвящен обзору полочной акустики, а именно ради выбора колонок, взамен погубленных прошлогодним затопом Warfedal-ов, Реуцкий и покупал время от времени этот безудержно врущий глянец. В свете последних финансовых решений Комитета по спасению Александры Григорьевны приобретение акустики отодвигалось еще дальше; но, впрочем, велика ли смертному разница - одна бесконечность отделяет его от цели или две?
Непрошенный выходной Реуцкий принципиально провел в бездельи. С наслаждением провалявшись до обеда, встретил сына из школы, накормил и сел за машину. Попытавшись найти в сети модель купленного им телефона, он только через полчаса бросил это бесполезное занятие, но зато, как обычно, узнал много нового. …Ну и ладно. - безмятежно согласился с фиаско Реуцкий, и машинально набрал в гугле beriya.ru, решив посмотреть на специализированном сайте, что же это за перец звонил по этому карболитовому монстру. Нет, конечно, Реуцкий знал, кто такой Берия, как после пронесшейся над страной гласности не знать, но, проведя экспресс-инвентаризацию головного мозга, он обнаружил, что в файле beriya.doc у него не содержится ничего, кроме аршинной гифовской надписи «СТАЛИНСКИЙ ПАЛАЧ!!!». Надпись была богато анимирована и даже сопровождалась озвучкой - на фоне желтого колымского рассвета тянулась ржавая колючка, слышался лай собак и свист пурги, капельки крови исправно скатывались с букв, багровый шрифт тревожно мигал, точно подобранной частотой наводя в сердце тревожную, гнетущую тоску. Файл хотелось быстрее закрыть, и больше никогда не возвращаться в этот сектор мозга - да и что может понадобиться нормальному современному человеку в директории stalin?
Глянув на экран, Реуцкий изрядно удивился - такого сайта гугель не знал. …Может, «beria.ru»? - догадался Реуцкий, и заменил y на i. Нет, и такого сайта в гугловском индексе тоже не было. Тогда Реуцкий стал вбивать их в адресную строку и пытаться перейти - результат не изменился. …Нифигасе! Такое, понимаешь, доменное имя, и не засквоттили еще… Хотя кому его продашь, хе-хе, разве что Новодворской, чтоб она его торжественно аннулировала… Ладно, это может только на Гугле такая порнография; ну-ка, на Яндексе че…
На Яндексе было то же самое. И в Рамблере, и в Яхе, и на тормозном MSN, и даже во всяких бегунах и апортах.
…Надо же! - озадачился Реуцкий. - По всякой шалупони типа Киркорова в сети сразу столько навываливается, что не унесешь, а по такому крупному, пусть и очень плохому дяденьке - и вдруг так мало?.. Поискал просто по «Берии». Тут за глаза хватило одного Яндекса - сотни сайтов, тысячи страниц, однако найти материал, сколько-нибудь удовлетворительно описывающий жизненную траекторию этого человека, не получилось и за час. Книгам подвывающего «историка», больше смахивающего на переодетую старуху, Реуцкий инстинктивно не доверял, а мемуары сына его не интересовали - ну что может сказать, к примеру, Витька о работе отца? …Разве что «денег мало получает», и компьютер за полторы сраных штуки приходится по полгода просить… - криво усмехнулся Реуцкий, ставя воду для пельменей.
Приехала жена. Витька выбежал, видимо, на шуршание пакетов - сунулся в один, другой, вытащил банку чипсов и снова исчез в своей комнате.
- Хоть бы чмокнул мать в щечку, тоже мне, сын называется! - радостно заорала ему вслед жена, и Реуцкий понял: купила и уже отвезла. Жена на самом деле выглядела свежо и молодо, розовая, словно деревенская девка после бани. - Ффу-у-у! Еле приткнулась, весь двор забит! Ну, как вы тут без мамки хозяйничали?
- Да уж справлялись… Че, отвезла?
- А? А, да, только что. С обеда сегодня уехала, купила, девчонки сказали прикроют. - Реуцкий заметил, что жене не очень хочется поддерживать эту тему, и свернул на быт:
- Как, не стучит больше?
- Да нет. Только слышь, Юр, поворотник не горит, мент остановил, сказал.
- Ниче, не докопался?
- Не, поулыбалась, и ничего. Посмотришь?
- Поужинаем, спущусь. Моя там как?
- Стоит, никуда не делась. Снег целый, видно, что никто не трогал.
…Увы, не контакт… - поморщился Реуцкий, рассматривая лампочку из поворотника жениного Матиза. - …Ладно, завтра. На Шаумяна рано открывается, с утра метнусь да сделаю. Вообще, давно пора их в запас купить, пусть лежат. Сейчас бы достал да поставил, и все…
- Добрый вечер, молодой человек.
Реуцкий посторонился, давая пройти старичку в черном драповом пальто, с четырнадцатого, кажется, этажа. Реуцкий как-то подвозил его, увидев на забитой народом остановке далеко от дома; да еще как-то раз, разговорившись в лифте, подымался к нему и настраивал не желавшую вставать видеокарту. …Блин, да как же его там звали-то…А! Цыбуля, Геннадий Сергеевич. - на секунду тормознул Реуцкий и обошелся без величания:
- Здрассте.
Открыл свою, поставил рабочий кофр на место. Пошел было к подъезду, но остановился и вытащил сигареты: …Надо дать этому деду подняться. А то, чем черт не шутит, еще придется сейчас опять соглашаться «оказать любезность», вдруг у него опять что-то с машиной не строит… Пятые «Герои», к примеру, не проходятся… - хохотнул про себя Реуцкий, пуская дым по влажному промозглому ветру.
Похоже, что оттепель уходить не собиралась, и Реуцкий подумал о резине. Кто знает, может, и на самом деле получится сезон докатать. Только бы не въехать в какого-нибудь лексуса… Бычок пшикнул в снеговой каше - …Ну че, вроде все, можно… Однако дед все стоял у лифта, из которого потные таджики в уляпанных краской спортивных костюмах таскали мешки со строительным мусором, выкладывая на площадке неопрятно пылящую кучу. Реуцкому стало как-то совестно, непонятно за что, и изнутри привычно полезло раздражение.
- Труженики, мм-мать, Востока… - процедил Реуцкий, становясь у лифта и на ходу удивляясь, насколько иррациональная и тяжелая, почти настоящая - и неизвестно откуда взявшаяся ненависть шипела сейчас его ртом. - Чурбаньё. Позасрали все кругом…
Однако старик не обозначил обычного для аборигенов любого мегаполиса молчаливого согласия по данному вопросу, и даже усмехнулся.
- А что, не так, что ли… - пробормотал Реуцкий, пропуская старика в разъезжающиеся створки.
- Что ж вы, Юрий Аркадьевич, так немилостивы. Люди ж не воруют, не попрошайничают, работают. - обернулся старик, с затаенной, как показалось Реуцкому, насмешкой встречая его раздраженный взгляд.
- Рабо-о-отают… - протянул Реуцкий, брезгливо тыкая в запыленную кнопку одиннадцатого. - Работнички… Двое работают, а десять побираются. Или героин мешками продают. Сталина на них нет…
Старик с некоторым любопытством покосился на Реуцкого, и в его скупо намеченной усмешке Реуцкому почудилась некоторая едкость.
- Сталина, говорите…- неопределенно протянул старик, вроде как не Реуцкому, а про себя. - Сталина, значит… Кхм-м. Хм-м.
Реуцкий смутился, неожиданно для себя закончив антитаджикскую филиппику такой сентенцией, скорее уместной в устах давеча нарисованного воображением замшелого деда-завхоза, начальствующего над продавшей телефон бабкой.
…Еще подумает, что это я как бы над ним насмехаюсь… - сглатывая набежавший дискомфорт, отвернулся к дверям лифта Реуцкий. - Или того хуже - что под его понятия спешу подладиться. Блин, да чего я гружусь тут, а?! Какое мне на хрен дело, че он там себе подумает!..
Сердито засопев, Реуцкий проводил глазами очередной отблеск лампы, мелькнувший в просвете меж подрагивающих на каждом толчке толстых дверных резин - даже лифт, словно издеваясь, нудно изображал удава на стекловате.
…Блядь, да как вы все меня заебали! - ни с того ни с сего вдруг внутренне взорвался Реуцкий. - С-сука! Не, бля, каждому сука, каждому че-то с меня надо! Каждому! Этому сука гаду в ебаном костюмчике угождай с утра до вечера; с каждым гавном базар фильтруй - с любым ментом на дороге, всем угоди, всем этим заказчикам, хуясчикам, каждой сучке в бэк-офисе - как бы кто-то че-то не подумал! Тварям этим в ебаном банке! Пизда еще эта старая! Все блядь мозги уже выебла, с этим своим гандоном надушенным! От жира, сука, распухшим! Курс ей блядь купите! Хуюрс!!! В лепешку блядь разбейтесь, а предоставьте! Вся жизнь, сука, из одного прогибанья, под каждую хуету! Под этого старого пня я еще не прогибался - как бы там старый пень че-то не подумал! Да че хочешь, то и думай! И вообще, шли бы вы все на хуй!!!
- Да, Юра, вам бы и впрямь при Сталине пожить. Хоть выдохнули бы все это. Тогда такого не было.
- Чего?! - опешил Реуцкий, раздраженно коря себя за длинный язык: дал повод, дурак, и сейчас придется слушать тормозную болтовню старого идиота, что при Сталине все ходили строем, пыльных мешков в подъездах не громоздили, а молодежь вела себя прилично. И стариков непременно уважала, да.
- А не посылали люди тогда свою жизнь. Такого социального давления на человека не было. Дышалось, знаете ли.
- Ага, НКВД помогало. - на автомате огрызнулся Реуцкий, одновременно поражаясь точности, с которой упали слова старика. - На «раз» - вдох, на «два» - выдох. Выбился - пожалуйте в подвал.
- Да кто ж вам сказал такое.
- Ну, как «кто»… - замялся окончательно успокоившийся Реуцкий - странно, все раздражение, выедавшее его не хуже серной кислоты, мгновенно ушло, словно это вовсе не Реуцкий только что удерживал себя от удара по дверцам кабины. - Да это ж каждому известно.
- «Каждому известно»? - усмехнулся старик. - В результате каждый грызет другого. И визжит от боли тоже каждый. Красота.
- А при Сталине, хотите сказать, не было? - придержал съезжающиеся дверцы Реуцкий - лифт уже прибыл на его одиннадцатый.
- Вот как раз от этого Сталин и избавил.
Не зная, что сказать, Реуцкий отпустил дергающуюся створку, и лифт уплыл выше.
http://www.berkem.ru/beriya-nachalo-romana/