Мой счастливый Лонг Айленд
Ты знаешь, я решил соблюсти все ритуалы и вот - действительно раскошелился на Лонг-Айленд, хоть и жидок он здесь, и неправомерно дорог в этом месте. Подумал было, для полного соответствия, раздобыть синий «Русский стиль», какой ты курила, но его кисловатый привкус я помню и так, надеюсь, и мои сигаретки Muratti lights сойдут. Честно - та же дрянь, прости мне мою откровенность.
Так или иначе, как видишь, я ничего не выдумываю и храню авторскую верность. И честь.
...По-моему, мы все-таки шмыгнули в метро на Чеховской. У меня тогда все смешалось в голове, такое ощущение, что счастье решило удавить меня в течение суток, или даже ночи. Точно помню предпоследний поезд и станцию «Дмитровская». Я впервые ехал к тебе транспортом - машина была брошена то ли в центре, то ли, ни о чем не догадываясь, верно ждала на юго-западе, у моего дома.
Было что-то около часа, и откуда я вздумал, что там будет трамвай?.. На остановке ждала девушка, с которой, помнишь, мы сразу и договорились в противном случае взять машину. Не пришлось: вагон подкатил минут через десять, мы даже не успели докурить.
Три места - последний ряд для двоих - под ногами гремит железная палка-выручалка трамвая. Я тогда же подумал, что напишу об этом - и, конечно, не буду знать как. Я и не знаю. Стекло, капли, кленовые листья, мгла. Мокрые кленовые листья, капли на стекле, дребезжание по рельсам, слезы на моих щеках, подвешенные над нами мерно раскачивающиеся фонари.
Девушка вышла на шестой, кажется, остановке. Нам оставалось еще семь?..
Мне все было предельно ясно, как никогда, так ясно, верно, бывает только у очень пьяных или, может, стоящих под дулами расстрельной команды?
Смотри, говорил-думал я, смотри, как все просто, я звоню маме, я бы и сейчас позвонил, но она уже спит, ну так я завтра позвоню, я звоню маме, и говорю, я говорю - мама, мы семья, выгони своего квартиранта, мама, мы будем там семьей, вон, видишь, за домом, это наше окошко, ну, почти наше - мы на другую сторону выходим, мама, конечно, выгонит, вежливо, этого квартиранта, и мы можем хоть на неделе туда переехать, главное, не расставаться, главное, быть вместе, ты же помнишь, что было, если иначе, и все - представляешь, как просто, только позвонить!
Мы целовались, или я хотел, да разве это важно.
Слева гремели вековые деревья сельхозакадемии. Там мы будем гулять, говорил я, а может и думал, все равно было не слышно, как и не видно моих слез.
Когда я увидел, как я разгадал нашу последнюю сказку, и когда я нашептал тебе ее? Помнишь, как я планировал наши дни, как я предсказывал нашу старость?
В шесть утра, да нет, даже и в пять, мы будем пить кофе и курить на необъятном балконе. Едва будет просыпаться Дмитровское шоссе. Пять минут до кольца трамвайчика - ты занимаешь водительское место и, нарочито хмурясь в зеркало, строго просишь единственного пассажира оплатить проезд и держаться за поручень. Что ж - поручнем ему будут служить разные части твоего тела.
Через семь, кажется, остановок, или, иногда, на десятой, я буду сходить - и удаляться в леса Академии. Мои сосны подрастут на метр, а березка странного вида изогнется, как в родной тундре, когда мы начнем терять счет вместе.
В час ночи, последним вагоном, ты будешь забирать меня на стороне, ближайшей к парку. Через полчаса мы уже будем у нас, и ни сна ни края, ни минуты ни мига... только вместе.
В сказке моей забыт сон, и оба мы работаем в две смены... почему-то у нас нет детей, а какие дети при таком графике?.. Зарисовка счастья, две маленькие жизни, одна почиет у березки, другая, по завету, у той же елочки...
И - помнишь - я неверными губами нашептал ее, мою последнюю сказку, и - я не верил - ты захлебывалась: Да! Да!..
Да
* * *
А потом, как и подобает, банально, Хоботов, конечно - была жизнь, так или иначе... так или иная. Потом мы сели, моросящим серым утром, на какой-то не наш трамвай, потом - не наш автобус... и на разные ветки метро.
Так или иначе, как видишь, я ничего не выдумываю и храню авторскую верность. И честь.
...По-моему, мы все-таки шмыгнули в метро на Чеховской. У меня тогда все смешалось в голове, такое ощущение, что счастье решило удавить меня в течение суток, или даже ночи. Точно помню предпоследний поезд и станцию «Дмитровская». Я впервые ехал к тебе транспортом - машина была брошена то ли в центре, то ли, ни о чем не догадываясь, верно ждала на юго-западе, у моего дома.
Было что-то около часа, и откуда я вздумал, что там будет трамвай?.. На остановке ждала девушка, с которой, помнишь, мы сразу и договорились в противном случае взять машину. Не пришлось: вагон подкатил минут через десять, мы даже не успели докурить.
Три места - последний ряд для двоих - под ногами гремит железная палка-выручалка трамвая. Я тогда же подумал, что напишу об этом - и, конечно, не буду знать как. Я и не знаю. Стекло, капли, кленовые листья, мгла. Мокрые кленовые листья, капли на стекле, дребезжание по рельсам, слезы на моих щеках, подвешенные над нами мерно раскачивающиеся фонари.
Девушка вышла на шестой, кажется, остановке. Нам оставалось еще семь?..
Мне все было предельно ясно, как никогда, так ясно, верно, бывает только у очень пьяных или, может, стоящих под дулами расстрельной команды?
Смотри, говорил-думал я, смотри, как все просто, я звоню маме, я бы и сейчас позвонил, но она уже спит, ну так я завтра позвоню, я звоню маме, и говорю, я говорю - мама, мы семья, выгони своего квартиранта, мама, мы будем там семьей, вон, видишь, за домом, это наше окошко, ну, почти наше - мы на другую сторону выходим, мама, конечно, выгонит, вежливо, этого квартиранта, и мы можем хоть на неделе туда переехать, главное, не расставаться, главное, быть вместе, ты же помнишь, что было, если иначе, и все - представляешь, как просто, только позвонить!
Мы целовались, или я хотел, да разве это важно.
Слева гремели вековые деревья сельхозакадемии. Там мы будем гулять, говорил я, а может и думал, все равно было не слышно, как и не видно моих слез.
Когда я увидел, как я разгадал нашу последнюю сказку, и когда я нашептал тебе ее? Помнишь, как я планировал наши дни, как я предсказывал нашу старость?
В шесть утра, да нет, даже и в пять, мы будем пить кофе и курить на необъятном балконе. Едва будет просыпаться Дмитровское шоссе. Пять минут до кольца трамвайчика - ты занимаешь водительское место и, нарочито хмурясь в зеркало, строго просишь единственного пассажира оплатить проезд и держаться за поручень. Что ж - поручнем ему будут служить разные части твоего тела.
Через семь, кажется, остановок, или, иногда, на десятой, я буду сходить - и удаляться в леса Академии. Мои сосны подрастут на метр, а березка странного вида изогнется, как в родной тундре, когда мы начнем терять счет вместе.
В час ночи, последним вагоном, ты будешь забирать меня на стороне, ближайшей к парку. Через полчаса мы уже будем у нас, и ни сна ни края, ни минуты ни мига... только вместе.
В сказке моей забыт сон, и оба мы работаем в две смены... почему-то у нас нет детей, а какие дети при таком графике?.. Зарисовка счастья, две маленькие жизни, одна почиет у березки, другая, по завету, у той же елочки...
И - помнишь - я неверными губами нашептал ее, мою последнюю сказку, и - я не верил - ты захлебывалась: Да! Да!..
Да
* * *
А потом, как и подобает, банально, Хоботов, конечно - была жизнь, так или иначе... так или иная. Потом мы сели, моросящим серым утром, на какой-то не наш трамвай, потом - не наш автобус... и на разные ветки метро.