(no subject)
Бюпронд ревел в тщедушном зале.
Частицы воздуха летали
В блаженном ужасе своём.
Давленьем голоса Бюпрон
Стирал гармонии законы,
Сметал пассивные ионы
За грань предельных скоростей.
И зритель видел средь морей,
Как генератор многотонный,
Упавший в мраморные волны,
Их жарким корпусом дробит.
Стихия воет и шипит,
И сам Нептун со дна морского,
Гудя форсунками сурово,
На шум поднялся средь огня.
Пылает златом чешуя
Пред восхищёнными глазами.
Поют чудными голосами
Морские гады на хребте.
Безумный окунь в бороде
Трубит тревогу жутким басом.
И вот Нептун, взметнувшись разом,
Тот генератор подцепил,
И, вмиг, прогнувшись что есть сил,
Его над волнами глотает!
Уж третий час. Оркестр смолкает.
Толпа в неистовстве ревёт.
Бюпронд поклоны лихо бьёт,
Летит по лестнице к машине
И в ночь к любимому мужчине
Его несёт стальной мотор.
Конец спектакля. Мутабор.
Представление отменяется! Нас всех тошнит!...
Д. Хармс
Опера летит дальше, летит на одном дыхании, - исполнители, оркестр, декорации, свет - всё сопряжено в единой гармонии, пьянит и чарует необычайно. Мы хлопаем самозабвенно, как школьники, и тяжелое немецкое слово гезамткунстверк оживает в моей памяти.
В. Сорокин, Голубое сало
***
Могу селен, закрыв глаза,
Воспламенить. И вот гроза
Дрожит, мерцая, над Москвой.
Беру изогнутый гобой…
Музыка сбрасывает на пол.
Всё бесполезно. Баха - на кол.
А впереди - Берлин, Варшава,
Цветы, немеркнущая слава.
Я кланяюсь. Партер ревёт.
Последний отзвук в спину бьёт
И распадается на соли.
Дрожат беспомощно бемоли
В предсмертных корчах на полу.
По ним задумчиво бреду
За побелевшие кулисы,
Туда, где мёртвые актрисы,
Что нот не выдержали вой,
Лежат чудовищной горой.
* * *
Держите краткие длинноты
на контрабасах сверх нужды.
Сегодня нижние частоты
необычайно хороши.
Реви певица. Нойте уши,
приятный втягивая гул,
что хора зыблемые туши
выводят из оплывших скул.
* * *
Казнить казнить лебяжьим пухом
До невозможной красоты!
Убить медяночку над ухом
Для безупречной тишины!
А там и слушать в упоеньи
Рёв контрабаса ре минор,
Заставив смолкнуть на мгновенье
Певицу выстрелом в упор.
ВИНЧЕНЦО
Солфод родился под Рязанью
В десятипалом кулаке.
Его тяжёлою гортанью
Гордились в старом городке.
Ещё в младенческие годы
В церквях сгибать честной народ
Он стал, под каменные своды
Направив свой открытый рот.
И от вибраций многослойных
Гудели все колокола.
И вот пришла концертов сольных
Бетонобойная пора.
Угрюмо смазав шестерёнки,
На сцену он въезжал нагой
И пел «Фальстафа» так, что плёнки
Рвались в турбине горловой.
Сам Генрих Пятый в царской ложе,
Обуреваем сонмом дум,
Приоткрывал неосторожно
Тайник души с хаосом струн.
И там, во мгле тональных секций,
Стремясь покинуть мрачный плен,
В ответ музыке билось сердце
Среди пульсирующих вен.
Частицы воздуха летали
В блаженном ужасе своём.
Давленьем голоса Бюпрон
Стирал гармонии законы,
Сметал пассивные ионы
За грань предельных скоростей.
И зритель видел средь морей,
Как генератор многотонный,
Упавший в мраморные волны,
Их жарким корпусом дробит.
Стихия воет и шипит,
И сам Нептун со дна морского,
Гудя форсунками сурово,
На шум поднялся средь огня.
Пылает златом чешуя
Пред восхищёнными глазами.
Поют чудными голосами
Морские гады на хребте.
Безумный окунь в бороде
Трубит тревогу жутким басом.
И вот Нептун, взметнувшись разом,
Тот генератор подцепил,
И, вмиг, прогнувшись что есть сил,
Его над волнами глотает!
Уж третий час. Оркестр смолкает.
Толпа в неистовстве ревёт.
Бюпронд поклоны лихо бьёт,
Летит по лестнице к машине
И в ночь к любимому мужчине
Его несёт стальной мотор.
Конец спектакля. Мутабор.
Представление отменяется! Нас всех тошнит!...
Д. Хармс
Опера летит дальше, летит на одном дыхании, - исполнители, оркестр, декорации, свет - всё сопряжено в единой гармонии, пьянит и чарует необычайно. Мы хлопаем самозабвенно, как школьники, и тяжелое немецкое слово гезамткунстверк оживает в моей памяти.
В. Сорокин, Голубое сало
***
Могу селен, закрыв глаза,
Воспламенить. И вот гроза
Дрожит, мерцая, над Москвой.
Беру изогнутый гобой…
Музыка сбрасывает на пол.
Всё бесполезно. Баха - на кол.
А впереди - Берлин, Варшава,
Цветы, немеркнущая слава.
Я кланяюсь. Партер ревёт.
Последний отзвук в спину бьёт
И распадается на соли.
Дрожат беспомощно бемоли
В предсмертных корчах на полу.
По ним задумчиво бреду
За побелевшие кулисы,
Туда, где мёртвые актрисы,
Что нот не выдержали вой,
Лежат чудовищной горой.
* * *
Держите краткие длинноты
на контрабасах сверх нужды.
Сегодня нижние частоты
необычайно хороши.
Реви певица. Нойте уши,
приятный втягивая гул,
что хора зыблемые туши
выводят из оплывших скул.
* * *
Казнить казнить лебяжьим пухом
До невозможной красоты!
Убить медяночку над ухом
Для безупречной тишины!
А там и слушать в упоеньи
Рёв контрабаса ре минор,
Заставив смолкнуть на мгновенье
Певицу выстрелом в упор.
ВИНЧЕНЦО
Солфод родился под Рязанью
В десятипалом кулаке.
Его тяжёлою гортанью
Гордились в старом городке.
Ещё в младенческие годы
В церквях сгибать честной народ
Он стал, под каменные своды
Направив свой открытый рот.
И от вибраций многослойных
Гудели все колокола.
И вот пришла концертов сольных
Бетонобойная пора.
Угрюмо смазав шестерёнки,
На сцену он въезжал нагой
И пел «Фальстафа» так, что плёнки
Рвались в турбине горловой.
Сам Генрих Пятый в царской ложе,
Обуреваем сонмом дум,
Приоткрывал неосторожно
Тайник души с хаосом струн.
И там, во мгле тональных секций,
Стремясь покинуть мрачный плен,
В ответ музыке билось сердце
Среди пульсирующих вен.
You can watch this video on www.livejournal.com