Ко мне, мои вакханки!
Оригинал взят у cicerone2007 в Ко мне, мои вакханки!
Одно их лучших собраний древнегреческой керамики находится в Мюнхене на Кёнигсплац (Staatliche Antikensammlungen). Попав в залы этого музея, ты словно вновь пролистываешь книги, по которым сдавал когда-то курс античного искусства. Вот «Дионис в ладье» Эксекия, вот «Ахилл и Пентесилея», а вот «Менада» Бриги… Да и этот профиль вакханки хорошо знаком:
Впрочем, целиком, во всех деталях, амфору мастера Клеофрада мне видеть не доводилось. Может быть, поэтому знакомство с ней оказалось одним из самых ярких впечатлений во время весенней поездки в Мюнхен. В музее она экспонируется в специальной витрине и медленно поворачивается перед зрителями. И ты, как завороженный, не можешь оторваться от созерцания этого большого (h 56 см.) сосуда, на тулове которого изображен Дионис со своей свитой. Вот сатир и две простоволосые менады:
А вот и сам Дионис, рядом с которым две менады в чепцах:
К этим суровым дамам пристают сатиры. Их вазописец поместил под ручками сосуда:
На горлышке сосуда изображены обнаженные атлеты с копьями и дисками:
Дионис, с лозой в одной руке и канфаром в другой, предстает в своей истинной божественной сути. Его голову украшает венок из плюща. Поверх хитона с многочисленными складками наброшена звериная шкура.
Виноградная лоза обрамляет изображение бога. Змея в руке менады подчеркивает границу этого священного пространства:
А справа охранную функцию выполняет навершие тирса, сосновой ветви, увитой плющем. Виноградные листья выделены цветом, контуры гроздьев процарапаны. Золотистый разжиженный лак используется для изображения волос менад, усов сатиров или шкур, наброшенных на плечи участников процессии. Отдельные детали -например, кончики волос бороды Диониса, прорабатываются рельефно. Все это создает ощущение живописного богатства вазовой росписи.
Рядом с Дионисом и менадами в пышных хитонах мы видим обнаженных хвостатых сатиров с острыми ушами, курносыми носами и возбужденными членами. Лишь на плечи у них накинута небрида - шкура лани. Их когда-то замечательно охарактеризовал Ф.Ницше: «Природу, которой ещё не коснулось познание, в которой ещё замкнуты затворы культуры, - вот что видел грек в своём сатире <…> то был первообраз человека, выражение его высших и сильнейших побуждений, человека как воодушевлённого мечтателя, приведённого в восторг близостью бога, - сердобольного товарища, в котором отражаются муки божества, вещателя мудрости из глубин природного лона, олицетворения полового всемогущества природы, к которому грек привык относиться с благоговейным изумлением».
«Воодушевленным мечтателям» приходится несладко - они покушаются на слишком серьезных дам, сопровождающих Диониса. И, если один лишь в начале пути, и только подбирается к менаде,
то его товарищу, который попытался приподнять край хитона, уже не спастись от жестокого удара тирса.
Третьего сатира, к счастью для него самого, возбуждают не женщины, а музыка. Он полностью поглощен игрой на флейтах: глаза скошены к вздернутому носу, морщины на лбу повторяют абрис сросшихся бровей, распушилась окладистая борода. Кажется, что звуки оживили даже шкурку лани - она словно прядет ушами, стараясь уловить льющуюся мелодию.
Простоволосые менады, изображенные рядом с сатиром, находятся в экстазе. Опьяненные, завороженные звуками они готовы нестись куда угодно. Они очень отличаются от бесстрастных спутниц Диониса - они люди, оказавшиеся рядом с божеством.
Как тут не вспомнить о героинях трагедии Еврипида «Вакханки», к которым обращался безжалостный бог:
«Ко мне, мои вакханки,
Ко мне, мои вакханки!
Роскошный дар Пактола,
Злаченые тимпаны
Пусть тяжко загудят!
Воспойте Диониса,
Ликующего бога,
На свой фригийский лад!
Нежной флейты священные звуки
Пусть нагорный вам путь усладят!"
И призыв еще не смолкнул,
А вакханка в быстром беге
Рядом с Вакхом уж несется:
Точно в стаде жеребенок
Подле матки скачет резвый.
О, как ты счастлив, смертный,
Если в мире с богами
Таинства их познаешь ты,
Если, на высях ликуя,
Вакха восторгов чистых
Душу исполнишь робкую...
(Еврипид, Драмы, т. 1, М., 1916, «Вакханки», перевод И. Ф. Анненского)
Экстаз, в который погрузились вакханки в драме Еврипида, в итоге оказался орудием божественной кары. Мать убивает сына и вместе с подругами разрывает его тело на куски. Бог в ослепляющем своем величии остается для смертных непроницаемым.
Амфора, фриз которой полон не только движения, но цвета и даже звуков, датируется самым началом V века до н.э. Это одна из вершин аттической краснофигурной керамики «строгого» стиля. Разглядывая амфору, мы восхищаемся не только виртуозностью рисунка, но и тем как Мастер Клеофрада сумел разделить божественное и человеческое. Поэтому и хочется заглянуть в бездну поздней трагедии Еврипида, где речь идет о тайне бога, его справедливости и несправедливости…
Одно их лучших собраний древнегреческой керамики находится в Мюнхене на Кёнигсплац (Staatliche Antikensammlungen). Попав в залы этого музея, ты словно вновь пролистываешь книги, по которым сдавал когда-то курс античного искусства. Вот «Дионис в ладье» Эксекия, вот «Ахилл и Пентесилея», а вот «Менада» Бриги… Да и этот профиль вакханки хорошо знаком:
Впрочем, целиком, во всех деталях, амфору мастера Клеофрада мне видеть не доводилось. Может быть, поэтому знакомство с ней оказалось одним из самых ярких впечатлений во время весенней поездки в Мюнхен. В музее она экспонируется в специальной витрине и медленно поворачивается перед зрителями. И ты, как завороженный, не можешь оторваться от созерцания этого большого (h 56 см.) сосуда, на тулове которого изображен Дионис со своей свитой. Вот сатир и две простоволосые менады:
А вот и сам Дионис, рядом с которым две менады в чепцах:
К этим суровым дамам пристают сатиры. Их вазописец поместил под ручками сосуда:
На горлышке сосуда изображены обнаженные атлеты с копьями и дисками:
Дионис, с лозой в одной руке и канфаром в другой, предстает в своей истинной божественной сути. Его голову украшает венок из плюща. Поверх хитона с многочисленными складками наброшена звериная шкура.
Виноградная лоза обрамляет изображение бога. Змея в руке менады подчеркивает границу этого священного пространства:
А справа охранную функцию выполняет навершие тирса, сосновой ветви, увитой плющем. Виноградные листья выделены цветом, контуры гроздьев процарапаны. Золотистый разжиженный лак используется для изображения волос менад, усов сатиров или шкур, наброшенных на плечи участников процессии. Отдельные детали -например, кончики волос бороды Диониса, прорабатываются рельефно. Все это создает ощущение живописного богатства вазовой росписи.
Рядом с Дионисом и менадами в пышных хитонах мы видим обнаженных хвостатых сатиров с острыми ушами, курносыми носами и возбужденными членами. Лишь на плечи у них накинута небрида - шкура лани. Их когда-то замечательно охарактеризовал Ф.Ницше: «Природу, которой ещё не коснулось познание, в которой ещё замкнуты затворы культуры, - вот что видел грек в своём сатире <…> то был первообраз человека, выражение его высших и сильнейших побуждений, человека как воодушевлённого мечтателя, приведённого в восторг близостью бога, - сердобольного товарища, в котором отражаются муки божества, вещателя мудрости из глубин природного лона, олицетворения полового всемогущества природы, к которому грек привык относиться с благоговейным изумлением».
«Воодушевленным мечтателям» приходится несладко - они покушаются на слишком серьезных дам, сопровождающих Диониса. И, если один лишь в начале пути, и только подбирается к менаде,
то его товарищу, который попытался приподнять край хитона, уже не спастись от жестокого удара тирса.
Третьего сатира, к счастью для него самого, возбуждают не женщины, а музыка. Он полностью поглощен игрой на флейтах: глаза скошены к вздернутому носу, морщины на лбу повторяют абрис сросшихся бровей, распушилась окладистая борода. Кажется, что звуки оживили даже шкурку лани - она словно прядет ушами, стараясь уловить льющуюся мелодию.
Простоволосые менады, изображенные рядом с сатиром, находятся в экстазе. Опьяненные, завороженные звуками они готовы нестись куда угодно. Они очень отличаются от бесстрастных спутниц Диониса - они люди, оказавшиеся рядом с божеством.
Как тут не вспомнить о героинях трагедии Еврипида «Вакханки», к которым обращался безжалостный бог:
«Ко мне, мои вакханки,
Ко мне, мои вакханки!
Роскошный дар Пактола,
Злаченые тимпаны
Пусть тяжко загудят!
Воспойте Диониса,
Ликующего бога,
На свой фригийский лад!
Нежной флейты священные звуки
Пусть нагорный вам путь усладят!"
И призыв еще не смолкнул,
А вакханка в быстром беге
Рядом с Вакхом уж несется:
Точно в стаде жеребенок
Подле матки скачет резвый.
О, как ты счастлив, смертный,
Если в мире с богами
Таинства их познаешь ты,
Если, на высях ликуя,
Вакха восторгов чистых
Душу исполнишь робкую...
(Еврипид, Драмы, т. 1, М., 1916, «Вакханки», перевод И. Ф. Анненского)
Экстаз, в который погрузились вакханки в драме Еврипида, в итоге оказался орудием божественной кары. Мать убивает сына и вместе с подругами разрывает его тело на куски. Бог в ослепляющем своем величии остается для смертных непроницаемым.
Амфора, фриз которой полон не только движения, но цвета и даже звуков, датируется самым началом V века до н.э. Это одна из вершин аттической краснофигурной керамики «строгого» стиля. Разглядывая амфору, мы восхищаемся не только виртуозностью рисунка, но и тем как Мастер Клеофрада сумел разделить божественное и человеческое. Поэтому и хочется заглянуть в бездну поздней трагедии Еврипида, где речь идет о тайне бога, его справедливости и несправедливости…