ДАЛЬВА - мемориал сожжённой деревне
Оригинал взят у tomkad в ДАЛЬВА - мемориал сожжённой деревне
Мемориальный комплекс "Дальва" расположен на севере Логойского района Минской области, всего в 20 километрах от печально известной Хатыни. Хатынь была сожжена в марте 1943 года, а через год 19 июня 1944 года та же участь постигла небольшую деревню Дальва и всех её 44 жителей. Единственный выживший в тот день, 13-летний мальчик Коля Гирилович, после войны, став взрослым, организовал молодёжную стройку мемориала на месте своей уничтоженной фашистами деревни.
Как выглядит мемориал сегодня и что же произошло в Дальве?
На 77-м километре трассы М3 (Минск-Витебск) в деревне Жердяжье направо (по ходу движения из Минска) уходит узкая асфальтированная дорога, которая после пяти километров петляний по красивому сосновому лесу, приведёт путника на большую Дальвинскую поляну. На дальнем краю поляны у кромки леса и находится мемориальный комплекс.
Центральным объектом Дальвы является четырёхметровая скульптура женщины к которой в страхе прижался мальчонка. За ними из земли восстают три обугленные чёрные балки, символизирующие дом (а вернее его остатки) Василия Кухарёнка, в который были согнаны и сожжены все жители деревни. В тот июньский день 1944 года, всего за 10 дней до прихода частей Красной Армии, в Дальве погибли 29 детей, 13 женщин и 2 мужчин.
Справа от центральной скульптуры находится памятная стена с именами всех погибших. Две самые популярные фамилии в Дальве Буцвиловские (12 человек) и Гириловичи (17 человек).
Один из Гириловичей, 13-летний Коля, остался единственным живым дальвинцем в тот день - он всего на час подменил отца в поле на выпасе коня, но именно в этот час и произошла трагедия Дальвы. Оказывается, в районе деревни днём ранее партизаны перерезали полевой кабель телефонной связи, что и стало предпосылкой к проведению карательной операции со стороны оккупантов. Воспоминания Николая Гириловича можно прочитать здесь.
От памятной стены в сторону уходит вымощенная бетонной плиткой дорожка (центральная улица деревени), вдоль которой по обе стороны высажены 44 берёзы в память о погибших.
Всего в Дальве было двенадцать хат. На месте пяти из них установлены бетонные венцы срубов, а на ступеньках у порогов разбросаны различные вещи из быта: плотницкие инструменты, детские куклы, учебники, клубки ниток и т.д. Они напоминают о том, что когда-то здесь тоже жили люди и их волновали те же мирские проблемы, что и нас сегодня.
Уже в самом конце деревенской улицы вам встретится валун с табличкой, на которой можно прочитать приветственное слово от дальвинцев:
Спалiў нас вораг чэрвеньскай парою -
Дзядоў, жанчын, падлеткаў i дзяцей.
Даруйце, людзi добрыя, за тое,
Што вас не сустракаем, як гасцей.
Таким обращением жители деревни как будто извиняются перед путником, оказавшимся в здешних местах, что не имеют сегодня возможности принять его со всеми положенными гостю почестями. На этом месте становится вдвойне и даже втройне горестно...
Воспоминания участников
Дальва
Фашистские палачи во время карательной экспедиции "Баклан" на Логойщине 19 июня 1944 года сожгли вместе с жителями деревню Дальва, которая стала последней из 628 деревень, уничтоженных оккупантами на территории Беларуси.
Из воспоминаний Николая Гавриловича - единственного оставшегося в тот день в живых дальвинца. Ему было 13 лет.
Тот июньский день обещал быть солнечным, небо радовало голубизной. Женщины с ведрами неспешно шли к колодцам. Над хатами курился дымок. Дети еще спали. Никто из местных жителей не знал, что для них это утро станет последним, а дня не будет.
Как стало известно позже, партизаны возле деревни Дальва перерезали полевой кабель, тем самым нарушили телефонную связь. С этого момента участь нашей деревни была предрешена.
Со стороны деревни Жердяжье послышался гул. Из леса выехали крытые грузовики. Они остановились на окраине Дальвы. С машин стали спрыгивать солдаты с автоматами наперевес. Плотным кольцом они окружили деревню. Всех жителей сгоняли на окраину к дому Василя Кухаренка. До сознания женщин и детей не доходило, что происходит. Ребятишки, которых только что подняли с постелей, плакали. Каратели, подстегивая всех криками и прикладами, начали загонять людей в хату. Двери заперли. Бросили гранату в дом... Вспыхнуло, загудело пламя.
Гнулись двери под людским напором, но они не поддавались. Я не знаю как, но моей матери с младшим братом Володей удалось вырваться из огня. Автоматная очередь карателей сразила их тут же, недалеко от горящего дома. Некоторые мальчишки пытались выбраться через крышу, но фашисты стреляли по ним из автоматов, и дети падали в пламя.
Расправившись с мирными жителями, палачи подожгли деревню с двух сторон.
В пламени пожара погибли 44 человека: 29 детей, 13 женщин и двое мужчин. Старшему из погибших, моему деду Куприяну, было 80 лет. А самому младшему - Косте Кухаренку - около двух. Из 29 детей сожжены 17 девочек и 12 мальчиков. Из них 19 не было еще и 10 лет. Самой распространенной в Дальве была фамилия Гирилович. Ее носили 17 казненных. Вместе с дальвинцами были сожжены мальчик и девочка из других деревень. Это Юзик Гринь из Деделовичей, который помогал родственнице Анне Акулич по хозяйству, и Оля Фалькович из Вязовщины - она накануне пришла в гости к Настасье Кухаренок.
Избежать страшной участи мне помог случай. На зорьке мать подняла меня с постели: "Иди-ка, сынок, подмени отца, пусть он позавтракает, а ты попаси коня". Я шел за матерью и все оглядывался на деревню. Тогда и подумать не мог, что вижу эти мирные дома, утопающие в зелени садов, в последний раз. Свою хату я узнавал отовсюду, как бы далеко ни отошел. Узнавал по высокой груше, что стояла рядом со двором. Такой высокой и развесистой груши ни у кого из сельчан не было.
Вот и отец на лужайке. Рядышком пасется конь. Увидел нас отец, поднялся навстречу, рукой взъерошил мои волосы и сказал: "Через час пригонишь коня".
Мать пошла со мной, чтобы потом с отцом пойти в лесной лагерь, который был недалеко от этого места. Она хотела поймать там кур, чтобы зарезать на мясо. Но отец уговорил ее не ходить в лесной лагерь, и они отправились в деревню. Тогда я не знал, что навсегда прощаюсь с родителями.
Они шли, а за ними тянулся зеленый след, - значит, дождя сегодня не будет. Верная примета - есть роса, значит, день будет теплым и солнечным.
Я лег под березой и долго всматривался в небо. Приятно вот так лежать на спине и смотреть вверх. Облака, кажется, неподвижно стоят на месте. Нет, все-таки плывут на восток. Если пристально смотреть между толстыми ветвями, сразу видно, что плывут, хотя совсем медленно.
Лежа я услышал, как раздался взрыв, затем автоматная очередь резким эхом прокатилась через лужайку. Вскочив на ноги, я взглянул в сторону Дальвы и замер: над деревней вставал огромный черный столб дыма. Я схватил пиджак и бросился к лошади. Она шарахнулась в сторону, видно испугавшись моей торопливости. А когда поймал ее, не мог впопыхах открыть железное путо. Бросился бегом к Дальве. Поднялся на пригорок и остановился: горела крайняя хата, в которой жила семья Василия Кухаренка. Я, ничего не понимая, смотрел на горящую хату, потом побежал к своему двору. На бегу увидел, что горит и дом Кастуси Бутвиловской, который стоял на другом конце деревни. Потом вспыхнули и другие. Я видел, как каратели садились в машины, но побежал к своему двору. Хата еще не была охвачена огнем. Через раскрытые настежь двери крикнул: "Мама!".
Тишина. Никого. На столе - ложки, прикрытая рушником горбушка хлеба.
"Папа!" - И снова молчание... "Костя! Женя! Володя!" - Никто не отозвался. Лишь ветер пробегал по хате, кружил пух из порванной подушки. Я попятился назад.
Искристые длинные языки пламени вздымались ввысь, бушевали, плясали дикий танец над деревней. Пылали уже шесть хат, сараи, постройки. Оглянулся - везде дым и огонь. Бросился к дому Василия Кухаренка. Рушились стены, раскатывались огромные головни. Меня обдало гарью и еще каким-то непонятным запахом. Недалеко от дома, в огороде лежала фуражка из черного вельвета. Я поднял ее и увидел пуговицу, пришитую синей ниткой. Это была фуражка моего отца. А потом во дворе я увидел женщину и ребенка, только черных-черных.
В моей памяти до сих пор ужас того страшного июньского дня, черного понедельника, когда Дальва умирала, умирала мучительно, тяжело... Дальва не возродилась. На ее месте воздвигнут мемориальный комплекс, созданный по инициативе Николая Гавриловича на общественных началах в 1973 году. Автором его является белорусский скульптор Владимир Теребун.
Одиноко бродит ветер среди безмолвных камней и бетона… Здесь нет колоколов. Но звон мёртвой тишины ещё страшнее.
Энергетика тут очень тяжёлая. Такое красивое место, и такие жуткие, трагические картины хранит оно до сих пор. Боль и ужас той поры до сих пор витает в воздухе, ими буквально пропитан каждый квадратный сантиметр находящихся здесь веществ. И это нельзя не чувствовать. В Хатыни тяжело, но это место более посещаемое, и каждый человек поневоле уносит с собой частичку трагедии, тем самым слегка облегчая присутствующий там энергетический фон. А Дальва… Надёжно ограждена она от внешнего мира лесами. Да и поток посетителей здесь не такой большой. Вот и стоит там этот болевой смог уже сколько десятков лет. И вряд ли он разойдётся когда-либо хотя бы до уровня сегодняшней Хатыни.
***
«Шли годы... Постепенно заживали страшные раны войны. Вставали из пепла деревни Логойщины. Вместо полыни зацвела сирень, поднялись новью срубы, зазвучали песни, детские голоса в домах. И тогда мне думалось, что лучший из памятников, когда на месте сожженной деревни встает новая…»
К горькому сожалению, на месте мемориального комплекса «Дальва» никогда уже не встанет новая деревня. Это место обречено. Обречено своим существованием напоминать ныне живым о том, что какие бы кризисы не переживали наши страны и как бы не «рос» «господин доллар», но всё-таки есть на свете ценности, которые НАМНОГО дороже этого - любовь к Родине, мир, человеческая жизнь…
Мемориальный комплекс "Дальва" расположен на севере Логойского района Минской области, всего в 20 километрах от печально известной Хатыни. Хатынь была сожжена в марте 1943 года, а через год 19 июня 1944 года та же участь постигла небольшую деревню Дальва и всех её 44 жителей. Единственный выживший в тот день, 13-летний мальчик Коля Гирилович, после войны, став взрослым, организовал молодёжную стройку мемориала на месте своей уничтоженной фашистами деревни.
Как выглядит мемориал сегодня и что же произошло в Дальве?
На 77-м километре трассы М3 (Минск-Витебск) в деревне Жердяжье направо (по ходу движения из Минска) уходит узкая асфальтированная дорога, которая после пяти километров петляний по красивому сосновому лесу, приведёт путника на большую Дальвинскую поляну. На дальнем краю поляны у кромки леса и находится мемориальный комплекс.
Центральным объектом Дальвы является четырёхметровая скульптура женщины к которой в страхе прижался мальчонка. За ними из земли восстают три обугленные чёрные балки, символизирующие дом (а вернее его остатки) Василия Кухарёнка, в который были согнаны и сожжены все жители деревни. В тот июньский день 1944 года, всего за 10 дней до прихода частей Красной Армии, в Дальве погибли 29 детей, 13 женщин и 2 мужчин.
Справа от центральной скульптуры находится памятная стена с именами всех погибших. Две самые популярные фамилии в Дальве Буцвиловские (12 человек) и Гириловичи (17 человек).
Один из Гириловичей, 13-летний Коля, остался единственным живым дальвинцем в тот день - он всего на час подменил отца в поле на выпасе коня, но именно в этот час и произошла трагедия Дальвы. Оказывается, в районе деревни днём ранее партизаны перерезали полевой кабель телефонной связи, что и стало предпосылкой к проведению карательной операции со стороны оккупантов. Воспоминания Николая Гириловича можно прочитать здесь.
От памятной стены в сторону уходит вымощенная бетонной плиткой дорожка (центральная улица деревени), вдоль которой по обе стороны высажены 44 берёзы в память о погибших.
Всего в Дальве было двенадцать хат. На месте пяти из них установлены бетонные венцы срубов, а на ступеньках у порогов разбросаны различные вещи из быта: плотницкие инструменты, детские куклы, учебники, клубки ниток и т.д. Они напоминают о том, что когда-то здесь тоже жили люди и их волновали те же мирские проблемы, что и нас сегодня.
Уже в самом конце деревенской улицы вам встретится валун с табличкой, на которой можно прочитать приветственное слово от дальвинцев:
Спалiў нас вораг чэрвеньскай парою -
Дзядоў, жанчын, падлеткаў i дзяцей.
Даруйце, людзi добрыя, за тое,
Што вас не сустракаем, як гасцей.
Таким обращением жители деревни как будто извиняются перед путником, оказавшимся в здешних местах, что не имеют сегодня возможности принять его со всеми положенными гостю почестями. На этом месте становится вдвойне и даже втройне горестно...
Воспоминания участников
Дальва
Фашистские палачи во время карательной экспедиции "Баклан" на Логойщине 19 июня 1944 года сожгли вместе с жителями деревню Дальва, которая стала последней из 628 деревень, уничтоженных оккупантами на территории Беларуси.
Из воспоминаний Николая Гавриловича - единственного оставшегося в тот день в живых дальвинца. Ему было 13 лет.
Тот июньский день обещал быть солнечным, небо радовало голубизной. Женщины с ведрами неспешно шли к колодцам. Над хатами курился дымок. Дети еще спали. Никто из местных жителей не знал, что для них это утро станет последним, а дня не будет.
Как стало известно позже, партизаны возле деревни Дальва перерезали полевой кабель, тем самым нарушили телефонную связь. С этого момента участь нашей деревни была предрешена.
Со стороны деревни Жердяжье послышался гул. Из леса выехали крытые грузовики. Они остановились на окраине Дальвы. С машин стали спрыгивать солдаты с автоматами наперевес. Плотным кольцом они окружили деревню. Всех жителей сгоняли на окраину к дому Василя Кухаренка. До сознания женщин и детей не доходило, что происходит. Ребятишки, которых только что подняли с постелей, плакали. Каратели, подстегивая всех криками и прикладами, начали загонять людей в хату. Двери заперли. Бросили гранату в дом... Вспыхнуло, загудело пламя.
Гнулись двери под людским напором, но они не поддавались. Я не знаю как, но моей матери с младшим братом Володей удалось вырваться из огня. Автоматная очередь карателей сразила их тут же, недалеко от горящего дома. Некоторые мальчишки пытались выбраться через крышу, но фашисты стреляли по ним из автоматов, и дети падали в пламя.
Расправившись с мирными жителями, палачи подожгли деревню с двух сторон.
В пламени пожара погибли 44 человека: 29 детей, 13 женщин и двое мужчин. Старшему из погибших, моему деду Куприяну, было 80 лет. А самому младшему - Косте Кухаренку - около двух. Из 29 детей сожжены 17 девочек и 12 мальчиков. Из них 19 не было еще и 10 лет. Самой распространенной в Дальве была фамилия Гирилович. Ее носили 17 казненных. Вместе с дальвинцами были сожжены мальчик и девочка из других деревень. Это Юзик Гринь из Деделовичей, который помогал родственнице Анне Акулич по хозяйству, и Оля Фалькович из Вязовщины - она накануне пришла в гости к Настасье Кухаренок.
Избежать страшной участи мне помог случай. На зорьке мать подняла меня с постели: "Иди-ка, сынок, подмени отца, пусть он позавтракает, а ты попаси коня". Я шел за матерью и все оглядывался на деревню. Тогда и подумать не мог, что вижу эти мирные дома, утопающие в зелени садов, в последний раз. Свою хату я узнавал отовсюду, как бы далеко ни отошел. Узнавал по высокой груше, что стояла рядом со двором. Такой высокой и развесистой груши ни у кого из сельчан не было.
Вот и отец на лужайке. Рядышком пасется конь. Увидел нас отец, поднялся навстречу, рукой взъерошил мои волосы и сказал: "Через час пригонишь коня".
Мать пошла со мной, чтобы потом с отцом пойти в лесной лагерь, который был недалеко от этого места. Она хотела поймать там кур, чтобы зарезать на мясо. Но отец уговорил ее не ходить в лесной лагерь, и они отправились в деревню. Тогда я не знал, что навсегда прощаюсь с родителями.
Они шли, а за ними тянулся зеленый след, - значит, дождя сегодня не будет. Верная примета - есть роса, значит, день будет теплым и солнечным.
Я лег под березой и долго всматривался в небо. Приятно вот так лежать на спине и смотреть вверх. Облака, кажется, неподвижно стоят на месте. Нет, все-таки плывут на восток. Если пристально смотреть между толстыми ветвями, сразу видно, что плывут, хотя совсем медленно.
Лежа я услышал, как раздался взрыв, затем автоматная очередь резким эхом прокатилась через лужайку. Вскочив на ноги, я взглянул в сторону Дальвы и замер: над деревней вставал огромный черный столб дыма. Я схватил пиджак и бросился к лошади. Она шарахнулась в сторону, видно испугавшись моей торопливости. А когда поймал ее, не мог впопыхах открыть железное путо. Бросился бегом к Дальве. Поднялся на пригорок и остановился: горела крайняя хата, в которой жила семья Василия Кухаренка. Я, ничего не понимая, смотрел на горящую хату, потом побежал к своему двору. На бегу увидел, что горит и дом Кастуси Бутвиловской, который стоял на другом конце деревни. Потом вспыхнули и другие. Я видел, как каратели садились в машины, но побежал к своему двору. Хата еще не была охвачена огнем. Через раскрытые настежь двери крикнул: "Мама!".
Тишина. Никого. На столе - ложки, прикрытая рушником горбушка хлеба.
"Папа!" - И снова молчание... "Костя! Женя! Володя!" - Никто не отозвался. Лишь ветер пробегал по хате, кружил пух из порванной подушки. Я попятился назад.
Искристые длинные языки пламени вздымались ввысь, бушевали, плясали дикий танец над деревней. Пылали уже шесть хат, сараи, постройки. Оглянулся - везде дым и огонь. Бросился к дому Василия Кухаренка. Рушились стены, раскатывались огромные головни. Меня обдало гарью и еще каким-то непонятным запахом. Недалеко от дома, в огороде лежала фуражка из черного вельвета. Я поднял ее и увидел пуговицу, пришитую синей ниткой. Это была фуражка моего отца. А потом во дворе я увидел женщину и ребенка, только черных-черных.
В моей памяти до сих пор ужас того страшного июньского дня, черного понедельника, когда Дальва умирала, умирала мучительно, тяжело... Дальва не возродилась. На ее месте воздвигнут мемориальный комплекс, созданный по инициативе Николая Гавриловича на общественных началах в 1973 году. Автором его является белорусский скульптор Владимир Теребун.
Одиноко бродит ветер среди безмолвных камней и бетона… Здесь нет колоколов. Но звон мёртвой тишины ещё страшнее.
Энергетика тут очень тяжёлая. Такое красивое место, и такие жуткие, трагические картины хранит оно до сих пор. Боль и ужас той поры до сих пор витает в воздухе, ими буквально пропитан каждый квадратный сантиметр находящихся здесь веществ. И это нельзя не чувствовать. В Хатыни тяжело, но это место более посещаемое, и каждый человек поневоле уносит с собой частичку трагедии, тем самым слегка облегчая присутствующий там энергетический фон. А Дальва… Надёжно ограждена она от внешнего мира лесами. Да и поток посетителей здесь не такой большой. Вот и стоит там этот болевой смог уже сколько десятков лет. И вряд ли он разойдётся когда-либо хотя бы до уровня сегодняшней Хатыни.
***
«Шли годы... Постепенно заживали страшные раны войны. Вставали из пепла деревни Логойщины. Вместо полыни зацвела сирень, поднялись новью срубы, зазвучали песни, детские голоса в домах. И тогда мне думалось, что лучший из памятников, когда на месте сожженной деревни встает новая…»
К горькому сожалению, на месте мемориального комплекса «Дальва» никогда уже не встанет новая деревня. Это место обречено. Обречено своим существованием напоминать ныне живым о том, что какие бы кризисы не переживали наши страны и как бы не «рос» «господин доллар», но всё-таки есть на свете ценности, которые НАМНОГО дороже этого - любовь к Родине, мир, человеческая жизнь…