Конрад Лоренц. Так называемое зло (часть 3)
(источник)
Глава 11. Союз. Формы поведения, характеризуемые объективно устанавливаемым стремлением держаться вместе, составляют ту личную связь, которая является предметом этой главы. Эту связь я буду в дальнейшем называть союзом, а охватываемое ею сообщество буду называть группой. В противоположность безличному сообществу анонимной стаи - реакции, заставляющие группу держаться вместе, тесно связаны с индивидуальностями ее членов. Образование настоящей группы основано на способности отдельного животного избирательно реагировать на индивидуальность другого. Предпосылкой образования группы является личное узнавание партнеров в любых возможных обстоятельствах. Эволюционной праформой личного союза и группы несомненно является солидарность пары, сообща заботящейся о потомстве.
Каким же образом в ходе эволюции, два Великих Конструктора сумели соединить в семью двух яростно агрессивных животных, которые неизбежно действуют друг на друга своей внешностью, расцветкой и поведением, как красная тряпка на быка? И эта задача, трудная уже сама по себе, еще затрудняется тем дополнительным требованием, что ни у одного из супругов внутривидовая агрессивность не должна ослабеть. Ритуализованная переориентация использует неизбежно исходящие от одного их супругов ключевые раздражения, вызывающие агрессивность, чтобы натравить его партнера на соседа. Этот механизм поведения я нахожу поистине гениальным и притом гораздо более рыцарственным, чем аналогичное, но с обратным знаком, поведение человека, который вечером, придя домой, срывает злость на соседа или начальника на своей несчастной жене!
Основанные на ритуализованной переориентации нападения механизмы поведения, предотвращающие борьбу, сходным образом возникают у очень многих разных животных.
Понятие «нормального» - одно из самых трудноопределимых во всей биологии; но в то же время оно, к сожалению, столь же необходимо, как и противоположное ему понятие патологического. Мой друг Бернгард Гелльман имел обыкновение, сталкиваясь с чем-нибудь особенно причудливым или необъяснимым в строении или поведении какого-либо животного, задавать наивный с виду вопрос: «Входило ли это в намерения Конструктора?» В самом деле, единственная возможность охарактеризовать «нормальную» структуру состоит в том, чтобы установить, что это та самая структура, которая должна была выработаться под селекционным давлением ее видосохраняющей функции именно в этой и ни в какой другой форме. К несчастью, это определение оставляет в стороне все то, что развилось так, а не иначе по чистой случайности, но вовсе не обязательно подпадает под понятие ненормального, то есть патологического. Однако мы понимаем под «нормальным» отнюдь не среднее, полученное из всех наблюдавшихся случаев; скорее это выработанный эволюцией тип, который по понятным причинам осуществляется в чистом виде редко или никогда не осуществляется. Тем не менее эта чисто идеальная конструкция необходима, чтобы на ее фоне выделялись нарушения и отклонения.
По принципиальным гносеологическим соображениям мы считаем научно неправомерными любые утверждения о субъективных переживаниях животных, за исключением одного: что такие переживания у животных есть. Нервная система животного отличается от нашей, так же, как и происходящие в ней физиологические процессы, и можно не сомневаться, что переживания, соответствующие этим процессам, также качественно отличаются от наших. Но эта гносеологически чистая установка в отношении субъективных переживаний животных, естественно, никоим образом не означает отрицания их существования. Мой учитель Гейнрот на упрек, будто он видит в животном бездушную машину, обычно отвечал с улыбкой: «Совсем напротив, я считаю животных эмоциональными людьми с крайне слабым интеллектом!» Мы не знаем и не можем знать, что субъективно происходит с гусем, проявляющим все объективные симптомы человеческого горя, но не можем не испытывать ощущения, что его страдание сродни нашему!
Мы знаем, что некоторые животные полностью лишены внутривидовой агрессии и всю жизнь держатся в прочно связанных стаях. Можно было бы подумать, что таким существам предначертано развитие постоянной дружбы и братской сплоченности отдельных особей; но как раз у этих мирных стадных животных ничего подобного никогда не бывает, их сплоченность всегда совершенно анонимна. Личный союз, личную дружбу мы находим только у животных с высокоразвитой внутривидовой агрессией; более того, этот союз тем прочнее, чем агрессивнее вид.
Личный союз возник в ходе великого становления в тот момент, когда у агрессивных животных появилась необходимость в совместной деятельности двух или более особей для некоторой цели, служащей сохранению вида, - вероятно, большей частью для заботы о потомстве. В большинстве известных случаев это происходило путем ритуализации переориентированного нападения или переориентированной угрозы. Возникающие таким образом ритуалы связаны с личностью партнера; в дальнейшем они превращаются в самостоятельные инстинктивные действия и становятся потребностью, тем самым превращая в насущную потребность также и постоянное присутствие партнера, а его самого в «животное с притягательной силой родного дома».
Внутривидовая агрессия на миллионы лет старше личной дружбы и любви. В течение долгих эпох истории Земли несомненно существовали чрезвычайно свирепые и агрессивные животные. Таковы почти все рептилии, каких мы знаем сегодня, и трудно предположить, что в давние времена было иначе. Но личный союз известен только у костистых рыб, у птиц и у млекопитающих, то есть у групп, возникших не раньше позднего мезозоя. Так что внутривидовая агрессия без ее противника - любви - вполне возможна, но любви без агрессии не бывает.
От внутривидовой агрессии необходимо четко отличать как особое понятие другой механизм поведения - ненависть, уродливую младшую сестру большой любви. В отличие от обычной агрессии она направлена, как и любовь, на индивида, и, по-видимому, любовь является ее предпосылкой: по-настоящему ненавидеть можно, наверное, лишь то, что любил и все еще любишь, даже если это отрицаешь. Как настоящие естествоиспытатели, мы считаем самоочевидным, что каждая такая форма поведения является функцией некоторой специальной организации нервной системы, органов чувств и т.д., - иными словами, некоторой соматической структуры, выработанной организмом под давлением отбора.
Глава 12. Проповедь смирения. Можно ли сделать какие-либо выводы из наблюдений и экспериментов над агрессивным поведением животных, применимые к человеку, которые помогли бы предотвратить опасности, угрожающие ему из-за его агрессивности? Серьезно изучить этот вопрос человеку мешает гордыня. «Познай самого себя». (Это изречение Хилона, хотя обычно его приписывают Сократу.) Прислушаться к нему людям препятствуют три фактора, очень сильно окрашенные эмоциями.
Первое препятствие обязано нашему сходству с ближайшими родственниками. Людям легче было бы примириться с их происхождением, если бы они не были знакомы с шимпанзе. Измеренный человеческой меркой, шимпанзе вполне естественно воспринимается как нечто отвратительное, как некая сатанинская карикатура на нас самих. Вторая преграда для самопознания - эмоциональный протест против вывода, что наши поступки и наши возможности подчинены законам естественной причинности. Третья очень трудно преодолимая преграда для самопознания человека, по крайней мере в нашей западной культуре, - наследие идеалистической философии. Эта преграда возникла из-за разделения мира на две части: внешний мир вещей и постижимый разумом мир внутренней закономерности человека; первый идеалистическое мышление считает в принципе безразличным к ценностям и признает ценность лишь за вторым. Такое разделение побуждает мириться с эгоцентризмом человека, потворствуя его нежеланию зависеть от законов природы.
В наши дни естествоиспытателей часто обвиняют в том, что они будто бы накликали на человечество ужасные напасти, дав ему слишком большую власть над природой. В самом деле, опасность для современного человечества проистекает не столько из его способности властвовать над физическими явлениями, сколько из неспособности разумно направлять социальные процессы. Но в этой неспособности повинно не что иное, как непонимание причин социальных процессов, которое является, как я надеюсь показать, непосредственным следствием трех препятствий к самопознанию, порожденных высокомерием.
Дело в том, что эти препятствия относятся к исследованию только тех явлений человеческой жизни, которые представляются людям высокими ценностями - иными словами, тех, которыми они гордятся. Необходимо самым отчетливым образом уяснить себе, что если нам сегодня хорошо известны функции нашего пищеварительного тракта и благодаря этим знаниям медицина, особенно полостная хирургия, ежегодно спасает жизнь тысячам людей, то мы обязаны этим исключительно тому счастливому обстоятельству, что работа этих органов ни у кого не вызывает особого почтения и благоговения. Если, с другой стороны, человечество в бессилии останавливается перед патологическим разложением своих социальных структур, если оно, обладая ядерным оружием, не сумело выработать более разумных форм социального поведения, чем у других видов животных, то это в значительной степени объясняется его высокомерием: оно так высоко ценит свое поведение, что исключает его из числа доступных изучению природных явлений.
Существует, как я думаю, простое средство примирить людей с тем, что они сами - часть природы и возникли без нарушения ее законов в ходе естественного становления: нужно лишь показать им, как велика и прекрасна вселенная и насколько достойны благоговения, царящие в ней законы. Прежде всего, я твердо убежден, что человек, достаточно знающий об эволюционном становлении органического мира, не может внутренне сопротивляться осознанию того, что и сам он обязан своим существованием этому самому величественному из всех природных явлений.
Еще одна причина широко распространенного неприятия эволюционного учения - глубокое почтение, которое мы, люди, испытываем к своим предкам.
Слова «развитие» и «эволюция» возникли в то время, когда люди не имели понятия о творческом становлении видов, а знали только о возникновении отдельного существа из яйца или семени. Цыпленок из яйца или подсолнух из семечка в самом деле развивается в буквальном смысле - из зародыша не возникает ничего, что не было бы в нем заложено с самого начала. Совсем иначе растет Великое Древо Жизни. Хотя древние формы являются необходимой предпосылкой для возникновения их более развитых потомков, этих потомков никоим образом нельзя вывести из исходных форм или предсказать по свойствам этих форм. То, что из динозавров получились птицы или из обезьян люди, - это в каждом случае исторически единственный результат процесса эволюции. Этот процесс хотя и направлен в целом к высшему - согласно законам, управляющим всей жизнью, - но во всех отдельных проявлениях определяется так называемой случайностью, то есть бесчисленным множеством побочных причин, которые в принципе невозможно охватить во всей полноте. В этом смысле «случайно», что в Австралии из примитивных предков возникли эвкалипты и кенгуру, а в Европе и Азии - дубы и люди.
Глава 13. Eссe homo [Се человек (лат.)]. Допустим, что некий объективный этолог сидит на другой планете - скажем, на Марсе - и изучает социальное поведение людей с помощью телескопа, увеличение которого слишком мало, чтобы можно было узнавать отдельных людей и прослеживать их индивидуальное поведение, но вполне достаточно, чтобы наблюдать такие крупные события, как переселения народов, битвы и т. п. Ему никогда не пришло бы в голову, что человеческое поведение направляется разумом или тем более ответственной моралью.
Как же получается, что эти якобы разумные существа могут вести себя столь неразумно? Совершенно очевидно, что здесь должны действовать какие-то подавляюще сильные факторы, способные полностью отнимать управление у индивидуального человеческого разума, но совершенно неспособные «учиться на опыте». Как сказал Гегель, опыт истории учит нас, что люди и правительства ничему не учатся у истории и не извлекают из нее никаких уроков.
Все эти поразительные противоречия получают полное и естественное объяснение, если не побояться осознать, что социальное поведение людей диктуется отнюдь не только разумом и культурной традицией, но все еще подчиняется всем закономерностям, характерным для любого филогенетически возникшего поведения - тем закономерностям, которые хорошо нам известны благодаря изучению поведения животных. За последнее время происходят настолько быстрые и решительные изменения в условиях жизни человека, что о них разбилась способность его инстинктов к приспособлению.
Из главы о поведении, аналогичном моральному, мы уже знаем о тормозящих механизмах, которые у различных общественных животных сдерживают агрессию и предотвращают убийство собратьев по виду и нанесение им повреждений. Эти механизмы, естественно, наиболее важны и потому наиболее развиты у тех животных, которые в состоянии легко убить живое существо примерно таких же размеров, как они сами.
К сожалению, человек от природы сравнительно безобидное всеядное существо без естественного - составляющего часть тела - оружия, которым можно было бы убивать крупных животных. Именно поэтому у него нет и тех возникших в процессе эволюции механизмов безопасности, которые удерживают всех «профессиональных» хищников от применения оружия против собратьев по виду.
Во времена предыстории человека никакие особенно развитые механизмы для предотвращения внезапного убийства не были нужны - оно было невозможно и без того. Понятно, что на таких слабо вооруженных животных не действовало селекционное давление, которое могло бы выработать сильные и надежные запреты убийства, совершенно необходимые для выживания видов, обладающих опасным оружием. И когда с изобретением искусственного оружия внезапно открылись новые возможности для убийства, прежнее равновесие между сравнительно слабым торможением агрессии и столь же слабыми возможностями убийства было резко нарушено.
Если открытия человека не привели его - по крайней мере до сих пор - к гибели, то лишь благодаря тому, что он способен ставить перед собой вопросы о последствиях своих поступков и отвечать на них. К сожалению, усовершенствование техники убийства привело к тому, что его последствия не хватают за душу того, кто его совершил. Расстояние, на котором действует огнестрельное оружие, предохраняет убийцу от раздражающей ситуации, которая в противном случае предстала бы перед ним в чувствительной близости во всем ужасе своих последствий.
Внутривидовой отбор и сейчас действует в нежелательном направлении, поощряя инстинктивные мотивы стяжательства, тщеславия и т. п. и столь же интенсивно подавляет простую порядочность. Нынешняя коммерческая конкуренция грозит вызвать гипертрофию таких побуждений, не менее ужасную, чем гипертрофия внутривидовой агрессии, вызванная войнами каменного века. Хорошо еще, что богатство и власть не ведут к многочисленности потомства, иначе положение человечества было бы еще хуже. Наряду с оружием и внутривидовым отбором человечество получило в придачу к высокому дару понятийного мышления третий источник бед - головокружительно ускоряющийся темп развития. Благодаря понятийному мышлению и всему, что ему сопутствует, прежде всего символике словесного языка, у человека возникла способность, которая не дана никакому другому живому существу.
Даже если какую-нибудь важную для сохранения вида особенность или способность приобретает один-единственный индивид, она сразу становится общим достоянием популяции; именно этим вызвано ускорение исторического становления во много тысяч раз, вошедшее в мир вместе с понятийным мышлением. Процессы приспособления, требовавшие прежде целых геологических эпох, теперь могут происходить в течение немногих поколений. На эволюцию, на филогенез, протекающий медленно, почти незаметно в сравнении с новыми процессами, отныне накладывается история; над филогенетически возникшим сокровищем генома поднялось высокое здание культуры, приобретенной в процессе исторического развития и передаваемой с помощью механизма традиции.
Ахиллесова пята всех культурных достижений человека - их зависимость от индивидуальной модификации, от обучения. Очень многие врожденные формы поведения, свойственные нашему виду, от этого не зависят.
Представьте себе, что вы живете в сообществе вместе с десятью-пятнадцатью лучшими друзьями, их женами и детьми. Эти несколько мужчин неизбежно должны стать побратимами; они друзья в самом подлинном смысле слова. Каждый не раз спасал другому жизнь, и, хотя между ними может иногда возникать, как у мальчишек в школе, какое-то соперничество из-за рангового порядка, из-за девушек и т. д., оно неизбежно отходит далеко на задний план перед постоянной необходимостью вместе защищаться от враждебных соседей. Я думаю, что при таких обстоятельствах, в таком содружестве пятнадцати мужчин каждый из нас уже по естественной склонности соблюдал бы десять заповедей Моисея по отношению к своему товарищу и не стал бы ни убивать его, ни клеветать на него, ни посягать на жену его или на что бы то ни было ему принадлежащее.
Иными словами, естественные наклонности человека не так уж дурны. Однако, уже увеличение числа принадлежащих к сообществу индивидов имеет два неизбежных последствия, нарушающих равновесие между важнейшими инстинктами взаимного притяжения и отталкивания, то есть между личным союзом и внутривидовой агрессией. Во-первых, когда индивидов становится слишком много, это вредно для личных связей. Во-вторых, скученность множества индивидов на малом пространстве приводит к притуплению всех социальных реакций.
Можно ожидать, что цивилизация будет развиваться во все более быстром темпе. Разрыв между тем, что человек готов сделать для общества по естественной склонности, и тем, чего общество от него требует, будет углубляться, и его чувству ответственности все труднее будет этот разрыв преодолевать. Невозможно указать никаких преимуществ в отношении отбора, которые хоть один человек мог бы получить в наши дни благодаря обостренному чувству ответственности или естественной доброте. Напротив, есть серьезные основания опасаться, что нынешняя коммерческая организация общества под поистине дьявольским влиянием соперничества производит отбор в прямо противоположном направлении.
Когда мы мужественно встаем на защиту того, что представляется нам высочайшей ценностью, наша нервная система использует такие же пути, что и при реакции социальной защиты у наших предков-антропоидов. Я воспринимаю это не как отрезвляющее напоминание, а как весьма серьезный призыв к осознанию природы наших чувств и действий. Человек, у которого такой реакции нет, - калека в отношении инстинктов, и мне не хотелось бы с ним дружить. Но тот, кто дает себя увлечь слепой рефлекторности этой реакции, представляет угрозу для человечества, ибо он - легкая добыча для демагогов, так же хорошо умеющих искусственно создавать ситуации, запускающие человеческую агрессивность, как мы, специалисты по физиологии поведения, умеем это делать с подопытными животными. Когда при звуках старой песни или даже марша по мне хочет пробежать священный трепет, я обороняюсь от искушения, говоря себе, что, когда шимпанзе подстрекают друг друга к совместному нападению, они тоже производят ритмический шум. Подпевая, мы протягиваем палец дьяволу.
Глава 14. Исповедую надежду. Я думаю, что мог бы преподать нечто такое, что исправило бы людей и наставило бы их на лучший путь. Направления, в которых, по-видимому, будет развиваться прикладная этология, уже начинают определяться. Одно из них - объективное физиологическое исследование возможностей разрядки агрессии в ее первоначальной форме на замещающие предметы.
Даже при своем нынешнем скромном уровне наши знания о природе агрессии не лишены практического значения. Если мы можем уверенно сказать, что не получится, это уже представляет практическую ценность. Во-первых, ее заведомо невозможно выключить, избавив людей от раздражающих ситуаций; во-вторых, с ней невозможно справиться, наложив на нее морально мотивированный запрет.
В культурной жизни людей развилась особая ритуализованная форма борьбы - спорт. Он предотвращает вредные для общества воздействия агрессии, не затрагивая ее функций, необходимых для сохранения вида. Он не только превосходно открывает клапан для накопившейся агрессии в ее более грубых, более индивидуальных и эгоистических проявлениях, но и позволяет полностью изживать себя ее особой, более дифференцированной коллективной форме.
Состязания между народами благотворны не только потому, что создают возможность разрядки национального воодушевления. Они имеют еще два следствия, противостоящие опасности войны: во-первых, они способствуют личному знакомству между людьми, принадлежащими к разным народам и партиям, во-вторых, прокладывают путь объединяющему воздействию воодушевления - благодаря тому, что люди, в остальном имеющие мало общего, воодушевляются одними и теми же идеалами.
Личное знакомство - не только предпосылка действия сложных механизмов, тормозящих агрессию: оно и само по себе способствует притуплению агрессивных побуждений. Анонимность значительно облегчает запуск агрессивного поведения (это знание использовал Филип Зимбардо в своем тюремном эксперименте; см. Эффект Люцифера). Ни один человек не может ненавидеть народ, среди которого у него есть несколько друзей.
Еще одна мера - разумное и критическое овладение реакцией воодушевления. В ситуации, вызывающей воодушевление, участвуют три независимых переменных: первая - то, в чем видят ценность, которую нужно защитить; вторая - угрожающий этой ценности враг; третья - товарищи, единство с которыми человек ощущает, встав на защиту находящейся под угрозой ценности. Еще один, менее существенный фактор - вождь, призывающий к «священной» борьбе.
Воодушевление, объединяющее отдельные группы, может привести к вражде между ними - в случае, если каждая из них выступает за определенный четко очерченный идеал и идентифицирует себя только с ним. Как справедливо указывал И. Холло, в наше время национальные идентификации очень опасны именно потому, что имеют очень четкие границы. Можно чувствовать себя «настоящим американцем» в противоположность «этим русским», и наоборот.
Кому доступно много ценностей, кто, воодушевляясь ими, ощущает единство со всеми людьми, которых тоже воодушевляют музыка, поэзия, красота природы, наука и многое другое - тот может реагировать незаторможенной боевой реакцией только на людей, не участвующих ни в одной из этих групп. Следовательно, нужно увеличивать число таких идентификаций, а для этого есть только один путь - улучшение общего образования молодежи.
См. также Виктор Дольник. Непослушное дитя биосферы.
[1] Конрад Лоренц был другом детства Карла Поппера. Поэтому неудивительно, что эти авторы ссылаются друг на друга. Цитируемый отрывок определенно отсылает к эволюционной эпистемологии Карла Поппера; см. Карл Поппер. Эволюционная эпистемология и логика социальных наук.
[Что ещё интересного в СО-сообществах 3-го круга:]_____________________________________________
Что ещё интересного в СО-сообществах 3-го круга:
2 Академия, Марсианский трактор, Мир Полдня, Школа Полдня, ЗОНА СИНГУЛЯРНОСТИ. 3geo + оЗадачник:
субъект "умный" очень легко поддаётся "магии толпы"
Экранизация проекта по использованию лунного ракетного топлива для вывода грузов с Земли и Марса
Картинка из будущего трансгуманизма от трансгуманиста
Оптическая иллюзия с восемью тираннозаврами
Основные положения теории четырёхмерного строения атома
"Точка G" мировой экономики
Шифрование в условиях древности
Глава 11. Союз. Формы поведения, характеризуемые объективно устанавливаемым стремлением держаться вместе, составляют ту личную связь, которая является предметом этой главы. Эту связь я буду в дальнейшем называть союзом, а охватываемое ею сообщество буду называть группой. В противоположность безличному сообществу анонимной стаи - реакции, заставляющие группу держаться вместе, тесно связаны с индивидуальностями ее членов. Образование настоящей группы основано на способности отдельного животного избирательно реагировать на индивидуальность другого. Предпосылкой образования группы является личное узнавание партнеров в любых возможных обстоятельствах. Эволюционной праформой личного союза и группы несомненно является солидарность пары, сообща заботящейся о потомстве.
Каким же образом в ходе эволюции, два Великих Конструктора сумели соединить в семью двух яростно агрессивных животных, которые неизбежно действуют друг на друга своей внешностью, расцветкой и поведением, как красная тряпка на быка? И эта задача, трудная уже сама по себе, еще затрудняется тем дополнительным требованием, что ни у одного из супругов внутривидовая агрессивность не должна ослабеть. Ритуализованная переориентация использует неизбежно исходящие от одного их супругов ключевые раздражения, вызывающие агрессивность, чтобы натравить его партнера на соседа. Этот механизм поведения я нахожу поистине гениальным и притом гораздо более рыцарственным, чем аналогичное, но с обратным знаком, поведение человека, который вечером, придя домой, срывает злость на соседа или начальника на своей несчастной жене!
Основанные на ритуализованной переориентации нападения механизмы поведения, предотвращающие борьбу, сходным образом возникают у очень многих разных животных.
Понятие «нормального» - одно из самых трудноопределимых во всей биологии; но в то же время оно, к сожалению, столь же необходимо, как и противоположное ему понятие патологического. Мой друг Бернгард Гелльман имел обыкновение, сталкиваясь с чем-нибудь особенно причудливым или необъяснимым в строении или поведении какого-либо животного, задавать наивный с виду вопрос: «Входило ли это в намерения Конструктора?» В самом деле, единственная возможность охарактеризовать «нормальную» структуру состоит в том, чтобы установить, что это та самая структура, которая должна была выработаться под селекционным давлением ее видосохраняющей функции именно в этой и ни в какой другой форме. К несчастью, это определение оставляет в стороне все то, что развилось так, а не иначе по чистой случайности, но вовсе не обязательно подпадает под понятие ненормального, то есть патологического. Однако мы понимаем под «нормальным» отнюдь не среднее, полученное из всех наблюдавшихся случаев; скорее это выработанный эволюцией тип, который по понятным причинам осуществляется в чистом виде редко или никогда не осуществляется. Тем не менее эта чисто идеальная конструкция необходима, чтобы на ее фоне выделялись нарушения и отклонения.
По принципиальным гносеологическим соображениям мы считаем научно неправомерными любые утверждения о субъективных переживаниях животных, за исключением одного: что такие переживания у животных есть. Нервная система животного отличается от нашей, так же, как и происходящие в ней физиологические процессы, и можно не сомневаться, что переживания, соответствующие этим процессам, также качественно отличаются от наших. Но эта гносеологически чистая установка в отношении субъективных переживаний животных, естественно, никоим образом не означает отрицания их существования. Мой учитель Гейнрот на упрек, будто он видит в животном бездушную машину, обычно отвечал с улыбкой: «Совсем напротив, я считаю животных эмоциональными людьми с крайне слабым интеллектом!» Мы не знаем и не можем знать, что субъективно происходит с гусем, проявляющим все объективные симптомы человеческого горя, но не можем не испытывать ощущения, что его страдание сродни нашему!
Мы знаем, что некоторые животные полностью лишены внутривидовой агрессии и всю жизнь держатся в прочно связанных стаях. Можно было бы подумать, что таким существам предначертано развитие постоянной дружбы и братской сплоченности отдельных особей; но как раз у этих мирных стадных животных ничего подобного никогда не бывает, их сплоченность всегда совершенно анонимна. Личный союз, личную дружбу мы находим только у животных с высокоразвитой внутривидовой агрессией; более того, этот союз тем прочнее, чем агрессивнее вид.
Личный союз возник в ходе великого становления в тот момент, когда у агрессивных животных появилась необходимость в совместной деятельности двух или более особей для некоторой цели, служащей сохранению вида, - вероятно, большей частью для заботы о потомстве. В большинстве известных случаев это происходило путем ритуализации переориентированного нападения или переориентированной угрозы. Возникающие таким образом ритуалы связаны с личностью партнера; в дальнейшем они превращаются в самостоятельные инстинктивные действия и становятся потребностью, тем самым превращая в насущную потребность также и постоянное присутствие партнера, а его самого в «животное с притягательной силой родного дома».
Внутривидовая агрессия на миллионы лет старше личной дружбы и любви. В течение долгих эпох истории Земли несомненно существовали чрезвычайно свирепые и агрессивные животные. Таковы почти все рептилии, каких мы знаем сегодня, и трудно предположить, что в давние времена было иначе. Но личный союз известен только у костистых рыб, у птиц и у млекопитающих, то есть у групп, возникших не раньше позднего мезозоя. Так что внутривидовая агрессия без ее противника - любви - вполне возможна, но любви без агрессии не бывает.
От внутривидовой агрессии необходимо четко отличать как особое понятие другой механизм поведения - ненависть, уродливую младшую сестру большой любви. В отличие от обычной агрессии она направлена, как и любовь, на индивида, и, по-видимому, любовь является ее предпосылкой: по-настоящему ненавидеть можно, наверное, лишь то, что любил и все еще любишь, даже если это отрицаешь. Как настоящие естествоиспытатели, мы считаем самоочевидным, что каждая такая форма поведения является функцией некоторой специальной организации нервной системы, органов чувств и т.д., - иными словами, некоторой соматической структуры, выработанной организмом под давлением отбора.
Глава 12. Проповедь смирения. Можно ли сделать какие-либо выводы из наблюдений и экспериментов над агрессивным поведением животных, применимые к человеку, которые помогли бы предотвратить опасности, угрожающие ему из-за его агрессивности? Серьезно изучить этот вопрос человеку мешает гордыня. «Познай самого себя». (Это изречение Хилона, хотя обычно его приписывают Сократу.) Прислушаться к нему людям препятствуют три фактора, очень сильно окрашенные эмоциями.
Первое препятствие обязано нашему сходству с ближайшими родственниками. Людям легче было бы примириться с их происхождением, если бы они не были знакомы с шимпанзе. Измеренный человеческой меркой, шимпанзе вполне естественно воспринимается как нечто отвратительное, как некая сатанинская карикатура на нас самих. Вторая преграда для самопознания - эмоциональный протест против вывода, что наши поступки и наши возможности подчинены законам естественной причинности. Третья очень трудно преодолимая преграда для самопознания человека, по крайней мере в нашей западной культуре, - наследие идеалистической философии. Эта преграда возникла из-за разделения мира на две части: внешний мир вещей и постижимый разумом мир внутренней закономерности человека; первый идеалистическое мышление считает в принципе безразличным к ценностям и признает ценность лишь за вторым. Такое разделение побуждает мириться с эгоцентризмом человека, потворствуя его нежеланию зависеть от законов природы.
В наши дни естествоиспытателей часто обвиняют в том, что они будто бы накликали на человечество ужасные напасти, дав ему слишком большую власть над природой. В самом деле, опасность для современного человечества проистекает не столько из его способности властвовать над физическими явлениями, сколько из неспособности разумно направлять социальные процессы. Но в этой неспособности повинно не что иное, как непонимание причин социальных процессов, которое является, как я надеюсь показать, непосредственным следствием трех препятствий к самопознанию, порожденных высокомерием.
Дело в том, что эти препятствия относятся к исследованию только тех явлений человеческой жизни, которые представляются людям высокими ценностями - иными словами, тех, которыми они гордятся. Необходимо самым отчетливым образом уяснить себе, что если нам сегодня хорошо известны функции нашего пищеварительного тракта и благодаря этим знаниям медицина, особенно полостная хирургия, ежегодно спасает жизнь тысячам людей, то мы обязаны этим исключительно тому счастливому обстоятельству, что работа этих органов ни у кого не вызывает особого почтения и благоговения. Если, с другой стороны, человечество в бессилии останавливается перед патологическим разложением своих социальных структур, если оно, обладая ядерным оружием, не сумело выработать более разумных форм социального поведения, чем у других видов животных, то это в значительной степени объясняется его высокомерием: оно так высоко ценит свое поведение, что исключает его из числа доступных изучению природных явлений.
Существует, как я думаю, простое средство примирить людей с тем, что они сами - часть природы и возникли без нарушения ее законов в ходе естественного становления: нужно лишь показать им, как велика и прекрасна вселенная и насколько достойны благоговения, царящие в ней законы. Прежде всего, я твердо убежден, что человек, достаточно знающий об эволюционном становлении органического мира, не может внутренне сопротивляться осознанию того, что и сам он обязан своим существованием этому самому величественному из всех природных явлений.
Еще одна причина широко распространенного неприятия эволюционного учения - глубокое почтение, которое мы, люди, испытываем к своим предкам.
Слова «развитие» и «эволюция» возникли в то время, когда люди не имели понятия о творческом становлении видов, а знали только о возникновении отдельного существа из яйца или семени. Цыпленок из яйца или подсолнух из семечка в самом деле развивается в буквальном смысле - из зародыша не возникает ничего, что не было бы в нем заложено с самого начала. Совсем иначе растет Великое Древо Жизни. Хотя древние формы являются необходимой предпосылкой для возникновения их более развитых потомков, этих потомков никоим образом нельзя вывести из исходных форм или предсказать по свойствам этих форм. То, что из динозавров получились птицы или из обезьян люди, - это в каждом случае исторически единственный результат процесса эволюции. Этот процесс хотя и направлен в целом к высшему - согласно законам, управляющим всей жизнью, - но во всех отдельных проявлениях определяется так называемой случайностью, то есть бесчисленным множеством побочных причин, которые в принципе невозможно охватить во всей полноте. В этом смысле «случайно», что в Австралии из примитивных предков возникли эвкалипты и кенгуру, а в Европе и Азии - дубы и люди.
Глава 13. Eссe homo [Се человек (лат.)]. Допустим, что некий объективный этолог сидит на другой планете - скажем, на Марсе - и изучает социальное поведение людей с помощью телескопа, увеличение которого слишком мало, чтобы можно было узнавать отдельных людей и прослеживать их индивидуальное поведение, но вполне достаточно, чтобы наблюдать такие крупные события, как переселения народов, битвы и т. п. Ему никогда не пришло бы в голову, что человеческое поведение направляется разумом или тем более ответственной моралью.
Как же получается, что эти якобы разумные существа могут вести себя столь неразумно? Совершенно очевидно, что здесь должны действовать какие-то подавляюще сильные факторы, способные полностью отнимать управление у индивидуального человеческого разума, но совершенно неспособные «учиться на опыте». Как сказал Гегель, опыт истории учит нас, что люди и правительства ничему не учатся у истории и не извлекают из нее никаких уроков.
Все эти поразительные противоречия получают полное и естественное объяснение, если не побояться осознать, что социальное поведение людей диктуется отнюдь не только разумом и культурной традицией, но все еще подчиняется всем закономерностям, характерным для любого филогенетически возникшего поведения - тем закономерностям, которые хорошо нам известны благодаря изучению поведения животных. За последнее время происходят настолько быстрые и решительные изменения в условиях жизни человека, что о них разбилась способность его инстинктов к приспособлению.
Из главы о поведении, аналогичном моральному, мы уже знаем о тормозящих механизмах, которые у различных общественных животных сдерживают агрессию и предотвращают убийство собратьев по виду и нанесение им повреждений. Эти механизмы, естественно, наиболее важны и потому наиболее развиты у тех животных, которые в состоянии легко убить живое существо примерно таких же размеров, как они сами.
К сожалению, человек от природы сравнительно безобидное всеядное существо без естественного - составляющего часть тела - оружия, которым можно было бы убивать крупных животных. Именно поэтому у него нет и тех возникших в процессе эволюции механизмов безопасности, которые удерживают всех «профессиональных» хищников от применения оружия против собратьев по виду.
Во времена предыстории человека никакие особенно развитые механизмы для предотвращения внезапного убийства не были нужны - оно было невозможно и без того. Понятно, что на таких слабо вооруженных животных не действовало селекционное давление, которое могло бы выработать сильные и надежные запреты убийства, совершенно необходимые для выживания видов, обладающих опасным оружием. И когда с изобретением искусственного оружия внезапно открылись новые возможности для убийства, прежнее равновесие между сравнительно слабым торможением агрессии и столь же слабыми возможностями убийства было резко нарушено.
Если открытия человека не привели его - по крайней мере до сих пор - к гибели, то лишь благодаря тому, что он способен ставить перед собой вопросы о последствиях своих поступков и отвечать на них. К сожалению, усовершенствование техники убийства привело к тому, что его последствия не хватают за душу того, кто его совершил. Расстояние, на котором действует огнестрельное оружие, предохраняет убийцу от раздражающей ситуации, которая в противном случае предстала бы перед ним в чувствительной близости во всем ужасе своих последствий.
Внутривидовой отбор и сейчас действует в нежелательном направлении, поощряя инстинктивные мотивы стяжательства, тщеславия и т. п. и столь же интенсивно подавляет простую порядочность. Нынешняя коммерческая конкуренция грозит вызвать гипертрофию таких побуждений, не менее ужасную, чем гипертрофия внутривидовой агрессии, вызванная войнами каменного века. Хорошо еще, что богатство и власть не ведут к многочисленности потомства, иначе положение человечества было бы еще хуже. Наряду с оружием и внутривидовым отбором человечество получило в придачу к высокому дару понятийного мышления третий источник бед - головокружительно ускоряющийся темп развития. Благодаря понятийному мышлению и всему, что ему сопутствует, прежде всего символике словесного языка, у человека возникла способность, которая не дана никакому другому живому существу.
Даже если какую-нибудь важную для сохранения вида особенность или способность приобретает один-единственный индивид, она сразу становится общим достоянием популяции; именно этим вызвано ускорение исторического становления во много тысяч раз, вошедшее в мир вместе с понятийным мышлением. Процессы приспособления, требовавшие прежде целых геологических эпох, теперь могут происходить в течение немногих поколений. На эволюцию, на филогенез, протекающий медленно, почти незаметно в сравнении с новыми процессами, отныне накладывается история; над филогенетически возникшим сокровищем генома поднялось высокое здание культуры, приобретенной в процессе исторического развития и передаваемой с помощью механизма традиции.
Ахиллесова пята всех культурных достижений человека - их зависимость от индивидуальной модификации, от обучения. Очень многие врожденные формы поведения, свойственные нашему виду, от этого не зависят.
Представьте себе, что вы живете в сообществе вместе с десятью-пятнадцатью лучшими друзьями, их женами и детьми. Эти несколько мужчин неизбежно должны стать побратимами; они друзья в самом подлинном смысле слова. Каждый не раз спасал другому жизнь, и, хотя между ними может иногда возникать, как у мальчишек в школе, какое-то соперничество из-за рангового порядка, из-за девушек и т. д., оно неизбежно отходит далеко на задний план перед постоянной необходимостью вместе защищаться от враждебных соседей. Я думаю, что при таких обстоятельствах, в таком содружестве пятнадцати мужчин каждый из нас уже по естественной склонности соблюдал бы десять заповедей Моисея по отношению к своему товарищу и не стал бы ни убивать его, ни клеветать на него, ни посягать на жену его или на что бы то ни было ему принадлежащее.
Иными словами, естественные наклонности человека не так уж дурны. Однако, уже увеличение числа принадлежащих к сообществу индивидов имеет два неизбежных последствия, нарушающих равновесие между важнейшими инстинктами взаимного притяжения и отталкивания, то есть между личным союзом и внутривидовой агрессией. Во-первых, когда индивидов становится слишком много, это вредно для личных связей. Во-вторых, скученность множества индивидов на малом пространстве приводит к притуплению всех социальных реакций.
Можно ожидать, что цивилизация будет развиваться во все более быстром темпе. Разрыв между тем, что человек готов сделать для общества по естественной склонности, и тем, чего общество от него требует, будет углубляться, и его чувству ответственности все труднее будет этот разрыв преодолевать. Невозможно указать никаких преимуществ в отношении отбора, которые хоть один человек мог бы получить в наши дни благодаря обостренному чувству ответственности или естественной доброте. Напротив, есть серьезные основания опасаться, что нынешняя коммерческая организация общества под поистине дьявольским влиянием соперничества производит отбор в прямо противоположном направлении.
Когда мы мужественно встаем на защиту того, что представляется нам высочайшей ценностью, наша нервная система использует такие же пути, что и при реакции социальной защиты у наших предков-антропоидов. Я воспринимаю это не как отрезвляющее напоминание, а как весьма серьезный призыв к осознанию природы наших чувств и действий. Человек, у которого такой реакции нет, - калека в отношении инстинктов, и мне не хотелось бы с ним дружить. Но тот, кто дает себя увлечь слепой рефлекторности этой реакции, представляет угрозу для человечества, ибо он - легкая добыча для демагогов, так же хорошо умеющих искусственно создавать ситуации, запускающие человеческую агрессивность, как мы, специалисты по физиологии поведения, умеем это делать с подопытными животными. Когда при звуках старой песни или даже марша по мне хочет пробежать священный трепет, я обороняюсь от искушения, говоря себе, что, когда шимпанзе подстрекают друг друга к совместному нападению, они тоже производят ритмический шум. Подпевая, мы протягиваем палец дьяволу.
Глава 14. Исповедую надежду. Я думаю, что мог бы преподать нечто такое, что исправило бы людей и наставило бы их на лучший путь. Направления, в которых, по-видимому, будет развиваться прикладная этология, уже начинают определяться. Одно из них - объективное физиологическое исследование возможностей разрядки агрессии в ее первоначальной форме на замещающие предметы.
Даже при своем нынешнем скромном уровне наши знания о природе агрессии не лишены практического значения. Если мы можем уверенно сказать, что не получится, это уже представляет практическую ценность. Во-первых, ее заведомо невозможно выключить, избавив людей от раздражающих ситуаций; во-вторых, с ней невозможно справиться, наложив на нее морально мотивированный запрет.
В культурной жизни людей развилась особая ритуализованная форма борьбы - спорт. Он предотвращает вредные для общества воздействия агрессии, не затрагивая ее функций, необходимых для сохранения вида. Он не только превосходно открывает клапан для накопившейся агрессии в ее более грубых, более индивидуальных и эгоистических проявлениях, но и позволяет полностью изживать себя ее особой, более дифференцированной коллективной форме.
Состязания между народами благотворны не только потому, что создают возможность разрядки национального воодушевления. Они имеют еще два следствия, противостоящие опасности войны: во-первых, они способствуют личному знакомству между людьми, принадлежащими к разным народам и партиям, во-вторых, прокладывают путь объединяющему воздействию воодушевления - благодаря тому, что люди, в остальном имеющие мало общего, воодушевляются одними и теми же идеалами.
Личное знакомство - не только предпосылка действия сложных механизмов, тормозящих агрессию: оно и само по себе способствует притуплению агрессивных побуждений. Анонимность значительно облегчает запуск агрессивного поведения (это знание использовал Филип Зимбардо в своем тюремном эксперименте; см. Эффект Люцифера). Ни один человек не может ненавидеть народ, среди которого у него есть несколько друзей.
Еще одна мера - разумное и критическое овладение реакцией воодушевления. В ситуации, вызывающей воодушевление, участвуют три независимых переменных: первая - то, в чем видят ценность, которую нужно защитить; вторая - угрожающий этой ценности враг; третья - товарищи, единство с которыми человек ощущает, встав на защиту находящейся под угрозой ценности. Еще один, менее существенный фактор - вождь, призывающий к «священной» борьбе.
Воодушевление, объединяющее отдельные группы, может привести к вражде между ними - в случае, если каждая из них выступает за определенный четко очерченный идеал и идентифицирует себя только с ним. Как справедливо указывал И. Холло, в наше время национальные идентификации очень опасны именно потому, что имеют очень четкие границы. Можно чувствовать себя «настоящим американцем» в противоположность «этим русским», и наоборот.
Кому доступно много ценностей, кто, воодушевляясь ими, ощущает единство со всеми людьми, которых тоже воодушевляют музыка, поэзия, красота природы, наука и многое другое - тот может реагировать незаторможенной боевой реакцией только на людей, не участвующих ни в одной из этих групп. Следовательно, нужно увеличивать число таких идентификаций, а для этого есть только один путь - улучшение общего образования молодежи.
См. также Виктор Дольник. Непослушное дитя биосферы.
[1] Конрад Лоренц был другом детства Карла Поппера. Поэтому неудивительно, что эти авторы ссылаются друг на друга. Цитируемый отрывок определенно отсылает к эволюционной эпистемологии Карла Поппера; см. Карл Поппер. Эволюционная эпистемология и логика социальных наук.
[Что ещё интересного в СО-сообществах 3-го круга:]_____________________________________________
Что ещё интересного в СО-сообществах 3-го круга:
2 Академия, Марсианский трактор, Мир Полдня, Школа Полдня, ЗОНА СИНГУЛЯРНОСТИ. 3geo + оЗадачник:
субъект "умный" очень легко поддаётся "магии толпы"
Экранизация проекта по использованию лунного ракетного топлива для вывода грузов с Земли и Марса
Картинка из будущего трансгуманизма от трансгуманиста
Оптическая иллюзия с восемью тираннозаврами
Основные положения теории четырёхмерного строения атома
"Точка G" мировой экономики
Шифрование в условиях древности