Бывше-больничноэ. Про операцию
Не могу не записать себе на память, пока впечатления свежие и почти незамутнённые.
Брезгливым и впечатлительным под кат не ходить.
В общем, операция начинается со страданий с подготовки.
Это значит - не есть за день до, не пить в день Х, собственно очистительные мероприятия, ну и так далее.
Я ещё не знала толком, когда у меня операция, но подозревала подвох. Ксюха накануне пожарила и принесла мне прекрасный кусок антрекота, на завтрак я его не трогала, в обед нас хорошо покормили (а я обычно ела там обед в два приёма, суп - пока горячий, второе где-то через час). Доедаю больничный плов, места для мяса не остаётся, и я всё усмехалась, что сейчас по закону подлости придёт анестезиолог и запретит есть, а кусок мяса останется, и его мне потом ещё долго будет нельзя.
И что вы думаете? Мою тарелки - приходит анестезиолог, говорит: "Всё, дамы, сегодня уже не едим, завтра не едим и не пьём". Вот же ж! О, как я прощалась с тем антрекотом. Это был практически плач Ярославны. Обнималась с контейнером, как с родным, сказала ему "Прощай", и запихнула в морозилку.
Потом пришла медсестра Галечка (Галия, но она такая прелесть, что по-другому не назвать), скомандовала - кому бриться, кому на клизмы. И дёрнуло меня что-то упроситься на очистительные мероприятия Дюфалаком. Это когда надо выпить два литра воды с лекарством, и никаких ужасных клизм. То ли пила я как-то не так, то ли вода не такая, то ли что-то ещё, но утром во мне всё еще булькало. И когда я пошла на операцию - тоже бурлило. Это был первый из тайных ужасов.
Второй тайный ужас про эпидуральный наркоз реализовался почти сразу же. На предыдущей неделе анестезиолог лично спускался за больными и провожал их на каждую операцию. Девушки наши прямо в лифте отдавали ему некоторое количество денег, чтобы всё прошло хорошо. И всё прошло хорошо.
На моей неделе был другой дядька-анестезиолог. И за мной пришли медсёстры.
Как дура, с денежкой в кармашке халата и пакетом для вещей в руках, я растерянно, с бурлящим животом, поплелась наверх в операционную. А там - предыдущую больную вывозят на каталке, бригада, народу тьма, все суетные, и главное - все в масках!
Села на стол, сгорбилась грустно так, сижу, жду указаний. Женский (!!!) голос сзади "А вам когда-нибудь делали такой наркоз? Нет? Вы так идеально сели, не меняйте ничего, всё отлично вижу".
И тут заходит другая дама в маске, подходит спереди, раздаёт указания - так, ногами упираемся сюда, руки сюда, голову сюда прижать. Та, которая сзади, завозмущалась, что та, которая спереди, ей всё испортила, и теперь посадка не такая.
Сижу, гнусь как приказали, жду, думаю же, что сначала уколят местное обезболивание, перед тем, как в позвоночник-то тыкать. А кто-то из этих двух женщин мажет мне холодным спину, подковыривает ногтем под позвонки, нащупывает, куда уколоть. И каааааак уколет! А потом ещё! И ещё! И опять ковыряет ногтями спину. Приказывает прижать голову ещё ниже. Не шевелиться. И как током стреляет то в копчик, то в шею от каждого укола. Больно, до слёз. Шевелиться нельзя, дёргаться нельзя, страшно же за позвоночник. И очень больно, очень. А я сижу, уже зажимаю рот двумя руками, чтобы не кричать, подскуливаю при каждом вворачивании иглы. И в упор, ошалелыми от боли глазами, смотрю в глаза хирурга, сидящего с ассистентом прямо напротив меня на кушетке.
Потом слышу - "Всё, я так больше не могу". (а уж я-то как не могу!) И слышу "Бу-бу-бу, зайдите, пожалуйста, в операционную".
Заходит тот самый дядька-анестезиолог, на ходу одевает маску, раздражённо возмущается - типа, какого фига вызвали, по комплекции тут вроде всё нормально. Слышу полушёпотом опять женское "Бу-бу-бу, не могу отчего-то войти, каждый раз в позвонок упираюсь".
И тут чувствую - совершенно безболезненный какой-то щелчок. И всё, пошла горячая волна по ногам, пошел наркоз, все зашевелились, ноги на упоры срочно уложить, пеленку перед лицом натянуть, катетер внутривенный в руку ввертеть (и тут были проблемы, вены-то уже заколотые), капельницу с физраствором поставить. И кто-то уже мажет мне там, в изножье, спиртом. А я всё время говорю "Я всё чувствую, я чувствую ещё!", и шевелю пальцами ног в доказательство.
Третий тайный страх тоже сбылся. Я не заснула от успокоительного. Я всё слышала и разговаривала. Меня трясло крупной дрожью, не могла остановиться (сказали - бывает такая реакция на наркоз). Слышу - там ножницами всё время щёлкают, переговариваются, опять щёлкают. Приехали медсёстры с каталкой, начали меня уже почти снимать с распорок, уже командуют мной, куда руки поставить, чтобы перелезть. А хирург возмущается - подождите, мы ж тут ещё не всё доделали. Щаз, заклеим и поедете.
И поехали. Ног не чувствую, лежу на локтях, в одной руке бутылка физраствора, в другой пакет с вещами, сверху простынкой прикрыта, грудь на всеобщее обозрение. В лифте прикрылась краем простыни, пакет поближе к сиськам подтянула, чтобы народ, топая на обед, меня не всю разглядел. Хватит и того, что всё моё самое интимное только что рассматривали и расковыривали все, кому не лень.
А в палате уже Ксюха ждёт, пелёнку расстилает, воды подаёт, одеялом накрывает, чтобы не так трясло. Попозже меня догнало успокоительное, и я поспала, проснулась уже от боли.
Больно - это даже не то слово. Туда после операции обязательно ставят газоотводную трубку. Такую, сантиметров 20 длиной и сантиметра два в диаметре. И вокруг неё всё опухшее, изрезанное-зашитое. И от трубки этой ещё сильнее болит. Поэтому меня всё бесило. Трубка эта, жопа эта, Баба Люба, которая прикопалась к Ксюхе с призывами немедленно сделать ей красивую причёску чьими-нибудь силами, медсестра эта, которая не сразу укол колет, вода эта долбанная, которой надо выпить три литра, чтобы потом голова не болела, предстоящая ночь, которую надо пережить с этой болью, а наутро трубку вынут и станет полегче, люди эти в палате, из-за которых я не могу сходить на утку (вставать нельзя), муж мой, который со мной разговаривает человеческим голосом, а я сосредоточиться в памперс не могу, урологический катетер этот долбанный, немедленно подаривший мне все ощущения острого цистита...
В общем, я рычала и бросалась на людей. И на мужа.
Нас, прооперированных, в палате было трое. Три кровати в ряд, возле каждой сидят родственники, гул стоит в палате, всем чего-то надо. У медсестры Наташи 9 таких, послеоперационных, и ещё 7 - которых надо на завтра готовить. И это не считая остальных по отделению, которым надо было то капельницы, то уколы ставить. И она сбивалась с ног, бедная, бегая с уколами.
Трамал послеоперационным кололи. Мне по моим подсчётам укололи три раза. Но в карте есть запись только на две. А ещё его колют вместе с успокоительным, но реланиума не было в отделении, был только димедрол. С которого меня нечеловечески попёрло.
Во-первых, боль не проходила. Уколы спазмалгона и то помогали больше. Во-вторых, от димедрола я не спала, а находилась в полудрёме: всё слышу, всё чувствую, но сил шевелиться или разговаривать нет, только иногда пыталась говорить и жаловаться. Потом я взбунтовалась, потребовала вытащить катетер.
Потом мне его снова поставили, потому как по-другому никак, я от мужа и Ксюхи даже одеялом с головой накрылась и пыталась сосредоточиться на памперсе, а они думали, что мне так сильно плохо, и РАЗГОВАРИВАЛИ со мной. И я такая, злобная, рычу на мужа - грю, фсё, плевать я на всех хотела, помоги мне два метра до туалета дойти, из-за прошлого катетера не могу понять - то ли просто канал болит, то ли и вправду мочевой полный. Муж перепугался, позвал медсестру Наташу, Наташа перепугалась, грит - нельзя вставать, может быть кровотечение. Я не перепугалась, а совсем обозлилась, грю - плевать, не хотите помочь - я пошла. Тут Наташа надавила мне на живот, я завопила, медсестра удовлетворённо кивнула - мол, мочевой. И вернулась с катетером.
А потом вернулась с уколом. Позже Наташа в процедурке другой медсестре рассказывала: "Втыкаю я ей 5 кубиков спазмалгона, болючий укол, а она радостно улыбается и говорит "Ой, какой укол хороший, не больно". Я аж проверила, чего колю, мало ли, вдруг перепутала...". Кстати, я ещё неделю на полном серьезе считала, что укол кеторола больнее, и сама просила колоть спазмалгон.
Вкололи ещё всякого, и я немножко затихла. Лежу с трубками отовсюду, мне везде около трубок больно, молчу, глаза закрыла, Ксюха с мужем думают, что я сплю. А я не сплю, я просто обдолбанная и злая, чего с ними разговаривать?
Часов в 10 вечера мне потихоньку вынули катетер, и моя группа поддержки пошла домой. А я осталась. И просто отключилась, даже не заснула.
В пять утра у меня включились одновременно сознание и приступ цистита, и я все-таки встала и пошла. Безуспешные были усилия, конечно, там после вчерашнего ничего, кроме спазмов, не осталось.
В 6 я снова встала, пошла за уколом обезболивающего, вернулась и снова отключилась.
Дальше всё как в тумане - пришла перевязочная медсестра на первую перевязку, вынимать те самые трубки. Все по очереди стонут в процессе вынимания (пережившие это на прошлой неделе утверждали, что боль невероятная, когда вынимают, и потом где-то с час всё болит). Я лежу, отвернулась к стене, жду своей очереди на пытку. А у меня за ночь так всё изболелось, что само вынимание трубки даже не заметила, думала, что это мне какой-нибудь тампон тянут.
И вспышками в этом моём тумане: пришла Ксюха, пришёл хирург на обход, неожиданно выписал Янку, Янка собирается домой, прощается с нами, Ксюха спит на её кровати, прооперированная Юля со мной разговаривает со своей кровати, Ксюха принесла в обед со столовой бульон, уговаривает меня поесть.
На бульоне димедрольный мультик наконец-то прекратился, и я обрела более-менее ясное сознание.
Потом на пару дней стало снова всё хорошо, почти ничего не болело, хотелось блинов с икрой.
Потом я возненавидела еду, передумала насчёт блинов, решила вообще ничего не есть: пришли те самые судороги.
Но про них я уже писала.
Потом мы, все три оперированных в палате в один день, схватили постнаркозные осложнения. Про это, может, в другой раз.
Вот так всё прошло.
Брезгливым и впечатлительным под кат не ходить.
В общем, операция начинается со страданий с подготовки.
Это значит - не есть за день до, не пить в день Х, собственно очистительные мероприятия, ну и так далее.
Я ещё не знала толком, когда у меня операция, но подозревала подвох. Ксюха накануне пожарила и принесла мне прекрасный кусок антрекота, на завтрак я его не трогала, в обед нас хорошо покормили (а я обычно ела там обед в два приёма, суп - пока горячий, второе где-то через час). Доедаю больничный плов, места для мяса не остаётся, и я всё усмехалась, что сейчас по закону подлости придёт анестезиолог и запретит есть, а кусок мяса останется, и его мне потом ещё долго будет нельзя.
И что вы думаете? Мою тарелки - приходит анестезиолог, говорит: "Всё, дамы, сегодня уже не едим, завтра не едим и не пьём". Вот же ж! О, как я прощалась с тем антрекотом. Это был практически плач Ярославны. Обнималась с контейнером, как с родным, сказала ему "Прощай", и запихнула в морозилку.
Потом пришла медсестра Галечка (Галия, но она такая прелесть, что по-другому не назвать), скомандовала - кому бриться, кому на клизмы. И дёрнуло меня что-то упроситься на очистительные мероприятия Дюфалаком. Это когда надо выпить два литра воды с лекарством, и никаких ужасных клизм. То ли пила я как-то не так, то ли вода не такая, то ли что-то ещё, но утром во мне всё еще булькало. И когда я пошла на операцию - тоже бурлило. Это был первый из тайных ужасов.
Второй тайный ужас про эпидуральный наркоз реализовался почти сразу же. На предыдущей неделе анестезиолог лично спускался за больными и провожал их на каждую операцию. Девушки наши прямо в лифте отдавали ему некоторое количество денег, чтобы всё прошло хорошо. И всё прошло хорошо.
На моей неделе был другой дядька-анестезиолог. И за мной пришли медсёстры.
Как дура, с денежкой в кармашке халата и пакетом для вещей в руках, я растерянно, с бурлящим животом, поплелась наверх в операционную. А там - предыдущую больную вывозят на каталке, бригада, народу тьма, все суетные, и главное - все в масках!
Села на стол, сгорбилась грустно так, сижу, жду указаний. Женский (!!!) голос сзади "А вам когда-нибудь делали такой наркоз? Нет? Вы так идеально сели, не меняйте ничего, всё отлично вижу".
И тут заходит другая дама в маске, подходит спереди, раздаёт указания - так, ногами упираемся сюда, руки сюда, голову сюда прижать. Та, которая сзади, завозмущалась, что та, которая спереди, ей всё испортила, и теперь посадка не такая.
Сижу, гнусь как приказали, жду, думаю же, что сначала уколят местное обезболивание, перед тем, как в позвоночник-то тыкать. А кто-то из этих двух женщин мажет мне холодным спину, подковыривает ногтем под позвонки, нащупывает, куда уколоть. И каааааак уколет! А потом ещё! И ещё! И опять ковыряет ногтями спину. Приказывает прижать голову ещё ниже. Не шевелиться. И как током стреляет то в копчик, то в шею от каждого укола. Больно, до слёз. Шевелиться нельзя, дёргаться нельзя, страшно же за позвоночник. И очень больно, очень. А я сижу, уже зажимаю рот двумя руками, чтобы не кричать, подскуливаю при каждом вворачивании иглы. И в упор, ошалелыми от боли глазами, смотрю в глаза хирурга, сидящего с ассистентом прямо напротив меня на кушетке.
Потом слышу - "Всё, я так больше не могу". (а уж я-то как не могу!) И слышу "Бу-бу-бу, зайдите, пожалуйста, в операционную".
Заходит тот самый дядька-анестезиолог, на ходу одевает маску, раздражённо возмущается - типа, какого фига вызвали, по комплекции тут вроде всё нормально. Слышу полушёпотом опять женское "Бу-бу-бу, не могу отчего-то войти, каждый раз в позвонок упираюсь".
И тут чувствую - совершенно безболезненный какой-то щелчок. И всё, пошла горячая волна по ногам, пошел наркоз, все зашевелились, ноги на упоры срочно уложить, пеленку перед лицом натянуть, катетер внутривенный в руку ввертеть (и тут были проблемы, вены-то уже заколотые), капельницу с физраствором поставить. И кто-то уже мажет мне там, в изножье, спиртом. А я всё время говорю "Я всё чувствую, я чувствую ещё!", и шевелю пальцами ног в доказательство.
Третий тайный страх тоже сбылся. Я не заснула от успокоительного. Я всё слышала и разговаривала. Меня трясло крупной дрожью, не могла остановиться (сказали - бывает такая реакция на наркоз). Слышу - там ножницами всё время щёлкают, переговариваются, опять щёлкают. Приехали медсёстры с каталкой, начали меня уже почти снимать с распорок, уже командуют мной, куда руки поставить, чтобы перелезть. А хирург возмущается - подождите, мы ж тут ещё не всё доделали. Щаз, заклеим и поедете.
И поехали. Ног не чувствую, лежу на локтях, в одной руке бутылка физраствора, в другой пакет с вещами, сверху простынкой прикрыта, грудь на всеобщее обозрение. В лифте прикрылась краем простыни, пакет поближе к сиськам подтянула, чтобы народ, топая на обед, меня не всю разглядел. Хватит и того, что всё моё самое интимное только что рассматривали и расковыривали все, кому не лень.
А в палате уже Ксюха ждёт, пелёнку расстилает, воды подаёт, одеялом накрывает, чтобы не так трясло. Попозже меня догнало успокоительное, и я поспала, проснулась уже от боли.
Больно - это даже не то слово. Туда после операции обязательно ставят газоотводную трубку. Такую, сантиметров 20 длиной и сантиметра два в диаметре. И вокруг неё всё опухшее, изрезанное-зашитое. И от трубки этой ещё сильнее болит. Поэтому меня всё бесило. Трубка эта, жопа эта, Баба Люба, которая прикопалась к Ксюхе с призывами немедленно сделать ей красивую причёску чьими-нибудь силами, медсестра эта, которая не сразу укол колет, вода эта долбанная, которой надо выпить три литра, чтобы потом голова не болела, предстоящая ночь, которую надо пережить с этой болью, а наутро трубку вынут и станет полегче, люди эти в палате, из-за которых я не могу сходить на утку (вставать нельзя), муж мой, который со мной разговаривает человеческим голосом, а я сосредоточиться в памперс не могу, урологический катетер этот долбанный, немедленно подаривший мне все ощущения острого цистита...
В общем, я рычала и бросалась на людей. И на мужа.
Нас, прооперированных, в палате было трое. Три кровати в ряд, возле каждой сидят родственники, гул стоит в палате, всем чего-то надо. У медсестры Наташи 9 таких, послеоперационных, и ещё 7 - которых надо на завтра готовить. И это не считая остальных по отделению, которым надо было то капельницы, то уколы ставить. И она сбивалась с ног, бедная, бегая с уколами.
Трамал послеоперационным кололи. Мне по моим подсчётам укололи три раза. Но в карте есть запись только на две. А ещё его колют вместе с успокоительным, но реланиума не было в отделении, был только димедрол. С которого меня нечеловечески попёрло.
Во-первых, боль не проходила. Уколы спазмалгона и то помогали больше. Во-вторых, от димедрола я не спала, а находилась в полудрёме: всё слышу, всё чувствую, но сил шевелиться или разговаривать нет, только иногда пыталась говорить и жаловаться. Потом я взбунтовалась, потребовала вытащить катетер.
Потом мне его снова поставили, потому как по-другому никак, я от мужа и Ксюхи даже одеялом с головой накрылась и пыталась сосредоточиться на памперсе, а они думали, что мне так сильно плохо, и РАЗГОВАРИВАЛИ со мной. И я такая, злобная, рычу на мужа - грю, фсё, плевать я на всех хотела, помоги мне два метра до туалета дойти, из-за прошлого катетера не могу понять - то ли просто канал болит, то ли и вправду мочевой полный. Муж перепугался, позвал медсестру Наташу, Наташа перепугалась, грит - нельзя вставать, может быть кровотечение. Я не перепугалась, а совсем обозлилась, грю - плевать, не хотите помочь - я пошла. Тут Наташа надавила мне на живот, я завопила, медсестра удовлетворённо кивнула - мол, мочевой. И вернулась с катетером.
А потом вернулась с уколом. Позже Наташа в процедурке другой медсестре рассказывала: "Втыкаю я ей 5 кубиков спазмалгона, болючий укол, а она радостно улыбается и говорит "Ой, какой укол хороший, не больно". Я аж проверила, чего колю, мало ли, вдруг перепутала...". Кстати, я ещё неделю на полном серьезе считала, что укол кеторола больнее, и сама просила колоть спазмалгон.
Вкололи ещё всякого, и я немножко затихла. Лежу с трубками отовсюду, мне везде около трубок больно, молчу, глаза закрыла, Ксюха с мужем думают, что я сплю. А я не сплю, я просто обдолбанная и злая, чего с ними разговаривать?
Часов в 10 вечера мне потихоньку вынули катетер, и моя группа поддержки пошла домой. А я осталась. И просто отключилась, даже не заснула.
В пять утра у меня включились одновременно сознание и приступ цистита, и я все-таки встала и пошла. Безуспешные были усилия, конечно, там после вчерашнего ничего, кроме спазмов, не осталось.
В 6 я снова встала, пошла за уколом обезболивающего, вернулась и снова отключилась.
Дальше всё как в тумане - пришла перевязочная медсестра на первую перевязку, вынимать те самые трубки. Все по очереди стонут в процессе вынимания (пережившие это на прошлой неделе утверждали, что боль невероятная, когда вынимают, и потом где-то с час всё болит). Я лежу, отвернулась к стене, жду своей очереди на пытку. А у меня за ночь так всё изболелось, что само вынимание трубки даже не заметила, думала, что это мне какой-нибудь тампон тянут.
И вспышками в этом моём тумане: пришла Ксюха, пришёл хирург на обход, неожиданно выписал Янку, Янка собирается домой, прощается с нами, Ксюха спит на её кровати, прооперированная Юля со мной разговаривает со своей кровати, Ксюха принесла в обед со столовой бульон, уговаривает меня поесть.
На бульоне димедрольный мультик наконец-то прекратился, и я обрела более-менее ясное сознание.
Потом на пару дней стало снова всё хорошо, почти ничего не болело, хотелось блинов с икрой.
Потом я возненавидела еду, передумала насчёт блинов, решила вообще ничего не есть: пришли те самые судороги.
Но про них я уже писала.
Потом мы, все три оперированных в палате в один день, схватили постнаркозные осложнения. Про это, может, в другой раз.
Вот так всё прошло.