Больничноэ. Теперь о людях.
Хватит жаловаться на оппу, буду рассказывать про людей.
Сначала была Янка. Янка - она из тех редких людей, которые вокруг себя сразу создают уютную атмосферу. Вроде бы щебечет она, щебечет, щебечет. А не раздражает. И ей в ответ гадость сказать ну совсем ни разу не хочется. Она по любому поводу улыбается, первая бежит за медсестрой, если кому-то плохо, знает по именам всех медсестёр и врачей, и главное - ей никто не отказывает и все улыбаются.
Янка сразу же собрала пятерых больных недружелюбно настроенных людей вокруг центра своего оптимизма, и мы неделю жили в Янкином волшебном ритме. Хотя её прооперировали первой, и у неё был такой парапроктит, что не чета нашим геморроям. Сама еле ковыляет - а бежит на помощь, улыбается и щебечет.
Ну и ритм палатной жизни был прекрасен: обязательно открывались окна на проветривание, все гуляли в коридоре, все спали днём в тихий час, все травили ночами анекдоты и ржали, всю неделю ржали как кони.
Потом Баба Люба. Она-то нам представилась просто Любой, но как-то с лёгкой руки Ириной дочери Аньки мы начали звать её Бабой Любой. Сама она - тихая (поначалу) интеллигентная женщина с тонким лицом и синими-синими глазами. Она боялась предстоящей операции до дрожи в руках и ногах, плакала почти всё время. В предыдущем отделении её напугали соседки по палате, порассказав страшилок про "в реанимации все зарабатывают себе пневмонию и потом всё равно умирают; врачи специально оставляют внутри пациента что-нибудь, чтобы потом ещё раз за деньги разрезать; опухоль в кишках вырезают, только выводя кишку вбок и потом ходить небольшой остаток жизни (помним про пневмонию, ога) с огромной резиновой грелкой для какашек на боку". Ну и тому подобного бреда.
Мы травили байки с положительным концом, и снова ржали, Бабе Любе становилось легче. После операции она вернулась с зашитым животом, целыми боками, без стомы, успокоилась, и начала вести себя как королева. На истории жизни Бабы Любы можно снять целый сериал, про её трёх мужей.
Ира. Ну, она была Ира и "на вы", пока мы помнили, сколько ей лет. 47, между прочим. А потом её голую привезли с операции, и я резко сбилась на "ты". Во-первых, когда видел у человека все самое дорогое и как из этого самого дорогого достают газоотводную трубку, вы однозначно становитесь ближе. А во-вторых, чесслово, я таких красивых ног и такой красивой груди и у подружек в 18 лет не видела. Ира молодец, женщина-кремень, женщина-скала. Очень харАктерная дама.
Потом приехала Лена. И Лена всё время разговаривала. Сидит, рассказывает про то, как кто-то там "собрал всю палату и сказал - всем по четыре тыщщи, а то не буду оперировать", или "а вот кому-то такую же болячку прооперировали в один этап, и потом тааааакие осложнения были" , или "а вот все врачи сейчас такие, денег не заплатишь - сделают тебе что-нибудь специально" и тому подобную околомедицинскую хуйню, при этом все вроде как заняты, а она ко мне обращается. Я наушнеги воткнула и сижу, вроде тоже занята - но она прорывалась в паузы между песнями. И ещё Лена постоянно говорила "осУжденные, возбУждено, звОнит, дОговор", из-за чего сидящий внутри меня граммар-наци захлёбывался злобной слюной и заходился лаем, прорываясь даже сквозь настроенный Янкой оптимизм и человеколюбие. А ещё Лена, не стесняясь, пиздила у нас туалетную бумагу, мыло, стерильные салфетки - у всех по чуть-чуть. В магазине при больнице была только жёсткая бумага, родственная наждаку, а жопа-то болит. А тут у соседок есть - чего ж не пользоваться? Ну и самой удивительной чертой Лены была привычка разговаривать по телефону очень-очень громко. А звонили ей чаще всего в час-два ночи. На ощущения послеоперационных наших девиц, что заснули только под уколом, ей было глубоко плевать.
А потом прошла неделя и двух резко выписали. Но об этом в следующей серии...
Сначала была Янка. Янка - она из тех редких людей, которые вокруг себя сразу создают уютную атмосферу. Вроде бы щебечет она, щебечет, щебечет. А не раздражает. И ей в ответ гадость сказать ну совсем ни разу не хочется. Она по любому поводу улыбается, первая бежит за медсестрой, если кому-то плохо, знает по именам всех медсестёр и врачей, и главное - ей никто не отказывает и все улыбаются.
Янка сразу же собрала пятерых больных недружелюбно настроенных людей вокруг центра своего оптимизма, и мы неделю жили в Янкином волшебном ритме. Хотя её прооперировали первой, и у неё был такой парапроктит, что не чета нашим геморроям. Сама еле ковыляет - а бежит на помощь, улыбается и щебечет.
Ну и ритм палатной жизни был прекрасен: обязательно открывались окна на проветривание, все гуляли в коридоре, все спали днём в тихий час, все травили ночами анекдоты и ржали, всю неделю ржали как кони.
Потом Баба Люба. Она-то нам представилась просто Любой, но как-то с лёгкой руки Ириной дочери Аньки мы начали звать её Бабой Любой. Сама она - тихая (поначалу) интеллигентная женщина с тонким лицом и синими-синими глазами. Она боялась предстоящей операции до дрожи в руках и ногах, плакала почти всё время. В предыдущем отделении её напугали соседки по палате, порассказав страшилок про "в реанимации все зарабатывают себе пневмонию и потом всё равно умирают; врачи специально оставляют внутри пациента что-нибудь, чтобы потом ещё раз за деньги разрезать; опухоль в кишках вырезают, только выводя кишку вбок и потом ходить небольшой остаток жизни (помним про пневмонию, ога) с огромной резиновой грелкой для какашек на боку". Ну и тому подобного бреда.
Мы травили байки с положительным концом, и снова ржали, Бабе Любе становилось легче. После операции она вернулась с зашитым животом, целыми боками, без стомы, успокоилась, и начала вести себя как королева. На истории жизни Бабы Любы можно снять целый сериал, про её трёх мужей.
Ира. Ну, она была Ира и "на вы", пока мы помнили, сколько ей лет. 47, между прочим. А потом её голую привезли с операции, и я резко сбилась на "ты". Во-первых, когда видел у человека все самое дорогое и как из этого самого дорогого достают газоотводную трубку, вы однозначно становитесь ближе. А во-вторых, чесслово, я таких красивых ног и такой красивой груди и у подружек в 18 лет не видела. Ира молодец, женщина-кремень, женщина-скала. Очень харАктерная дама.
Потом приехала Лена. И Лена всё время разговаривала. Сидит, рассказывает про то, как кто-то там "собрал всю палату и сказал - всем по четыре тыщщи, а то не буду оперировать", или "а вот кому-то такую же болячку прооперировали в один этап, и потом тааааакие осложнения были" , или "а вот все врачи сейчас такие, денег не заплатишь - сделают тебе что-нибудь специально" и тому подобную околомедицинскую хуйню, при этом все вроде как заняты, а она ко мне обращается. Я наушнеги воткнула и сижу, вроде тоже занята - но она прорывалась в паузы между песнями. И ещё Лена постоянно говорила "осУжденные, возбУждено, звОнит, дОговор", из-за чего сидящий внутри меня граммар-наци захлёбывался злобной слюной и заходился лаем, прорываясь даже сквозь настроенный Янкой оптимизм и человеколюбие. А ещё Лена, не стесняясь, пиздила у нас туалетную бумагу, мыло, стерильные салфетки - у всех по чуть-чуть. В магазине при больнице была только жёсткая бумага, родственная наждаку, а жопа-то болит. А тут у соседок есть - чего ж не пользоваться? Ну и самой удивительной чертой Лены была привычка разговаривать по телефону очень-очень громко. А звонили ей чаще всего в час-два ночи. На ощущения послеоперационных наших девиц, что заснули только под уколом, ей было глубоко плевать.
А потом прошла неделя и двух резко выписали. Но об этом в следующей серии...