Хрулёв и Маннергейм. Спасители и убийцы ленинградцев - братайтесь?

[2009_da]

........................

Военная академия тыла, инженерно-технический институт которой расположен в Спб на Захарьевской, с гордостью носит награду "Орден Ленина" (1967) и имя генерала армии Хрулёва. На ней есть памятные доски лауреату нобелевской и государственной премии советскому математику и экономисту Л.В.Канторовичу (работал здесь 1930-1948), советскому академику Б.Г.Галеркину (работал 1930-1945). А теперь также мемориальная доска соратнику и единомышленнику Гитлера финскому маршалу Маннергейму (правда, уже облитая краской и затем замотанная черными мусорными мешками).
Попробуем разобраться, нужно ли примиряться с Гитлером и Маннергеймом и уместно ли увековечивать например также память Гитлера в Ленинграде-Петербурге. Личность ведь тоже незаурядная, ярый антикоммунист, т.е. единомышленник нынешней российской власти, и в истории Ленинграда оставил неизгладимый след - стоит ли называть именем Гитлера улицы или мосты и ставить памятники в Ленинграде-Петербурге? Нужно ли примиряться со с злом, и действительно ли добро и зло это всего лишь условности, и толерантные люди такими проблемами не должны озабочиваться? Возможно, судя по их действиям, граждане Путин, Мединский и Сергей Иванов этот вопрос еще не решили для себя.
А мы вспоминим события тех трагических, но и героических лет, как это было, и свое мнение выработаем.

АНДРЕЙ ВАСИЛЬЕВИЧ ХРУЛЁВ. ОН СПАСАЛ ЛЕНИНГРАДЦЕВ

Это был хорошо известный в стране военный деятель, вынесший на своих плечах в 1941-1945 гг. поистине титанический груз многогранной и всеобъемлющей работы по снабжению всем необходимым Красной Армии. Во время Великой Отечественной войны, будучи заместителем наркома обороны СССР, генерал А. В. Хрулев возглавлял Главное управление Тыла Вооруженных Сил СССР, а с марта 1942 г. по февраль 1943 г. одновременно выполнял обязанности наркома путей сообщения СССР. На всех этих важных и ответственных постах он проявил себя, по словам маршала Г. К. Жукова, как «исключительно энергичный и опытный организатор».
Генерал армии Хрулёв - это один из видных творцов Великой Победы над фашизмом.

Интервью (отрывки)
Г. А. Куманев: Уважаемый Андрей Васильевич! Вам принадлежит огромная заслуга в создании в самом начале Великой Отечественной войны единой системы материального обеспечения наших Вооруженных Сил. Как состоялось Ваше назначение на должность начальника Главного управления тыла Красной Армии?
А. В. Хрулев: // Сентябрь 1939 //
...Я позвонил Ворошилову. Он спросил меня, где я нахожусь, и сказал, чтобы до 6 часов вечера я никуда не отлучался, т. к. вместе с ним должен поехать в Кремль к И. В. Сталину.
Г. А. Куманев: Ведь Вы со Сталиным встречались и раньше?
А. В. Хрулев: Да, я Сталина знал очень хорошо, знал его еще по Гражданской войне. Много раз мы встречались на различных заседаниях и приемах. Например, когда я был управляющим делами НКО, он принимал участие в одном из расширенных заседаний Реввоенсовета, где подводились итоги боевой подготовки за год. Помню, мы вместе праздновали десятилетний юбилей 1-й Конной армии на квартире С. М. Буденного, отмечали праздники и в Кремле.
Многие люди шли к Сталину на прием с каким-то трепетом, с большим волнением. У меня этого не было. Его я не боялся, не видел в нем какого-то зверя или неприступного человека, не желающего вести разговор на свободную тему. Со Сталиным я всегда был откровенен...
Но вернусь к ответу на первый Ваш вопрос. Ни в 6, ни в 7 часов никто не позвонил. В конце концов я позвонил сам и мне из секретариата наркома сообщили, что встреча с тов. Сталиным сегодня не состоится. Не состоялась она и на следующий день. На третий день я попросил у Ворошилова разрешения вернуться в Киев и там подождать нового вызова.
Нарком согласился и сказал:
- Поезжайте. Если надо будет, вызовем снова.
При этом я так и не узнал, зачем требовался Сталину.
...Прошло около двух недель, и меня снова Ворошилов вызывает в Москву. Приехав, я сразу же явился к нему в секретариат. Хмельницкий доложил, и я через несколько минут был принят Ворошиловым.
Он мне сказал:
- Имеется в виду возвратить Вас в Москву и поручить здесь большую работу.
Примерно в 8 часов вечера мы с Ворошиловым поехали к Сталину.
Г. А. Куманев: Вы Ворошилова знали еще с Гражданской войны? [222]
А. В. Хрулев: Нет, еще раньше. Мы познакомились в 1912 г., когда он вел революционную работу в С.-Петербурге, но какой-либо дружбы между нами не было. В 1917 г. Ворошилов был уже комендантом охраны Петродворца, а я - комендантом революционной охраны Пороховского района. В годы Гражданской войны мы были уже как старые знакомые. Правда, знакомство было чисто деловое и, если так можно выразиться, «самое боевое».
Итак, поехали мы вместе с Ворошиловым в Кремль к Сталину, и тот сразу же мне заявил:
- Имеется у нас намерение создать Управление снабжения Красной Армии во главе с главным начальником снабжения в Вашем лице.
Я тут же поставил перед Сталиным ряд вопросов, связанных с конкретными функциями деятельности начальника снабжения РККА. По опыту прошлого я неплохо знал, что представлял из себя начальник снабжения. По существу он был единственный человек, который отвечал за продовольственное и вещевое снабжение, за обеспечение средствами связи, артиллерией, инженерным и авиационным имуществом. В его ведении было и строительство. Таким образом, это был большой орган по всестороннему материальному обеспечению армии. Но поскольку технические функции выросли в громадную величину, оказалось, что начальник снабжения не может с ними справляться и тогда его обязанности разделили на много частей, создали должность начальника вооружений. Ему подчинили бронетанковую, артиллерийскую, химическую, инженерную службы и службу связи. Должность начальника снабжения была упразднена и создано военно-хозяйственное управление, а строительное управление выделено в качестве самостоятельного.
Сталин заметил:
- Мне кажется, что слово или наименование «начальник снабжения» не подходит к современным условиям.
Я стал просить Сталина - нельзя ли обойтись без меня. На его вопрос, почему я не хочу принять это предложение, ответил:
- Поскольку Мехлис поставил своей задачей во что бы то ни стало меня уничтожить, он этим воспользуется и начнет травлю.
Сталин улыбнулся и сказал:
- Ну вот, сильнее кошки зверя нет.
- Для кого какой зверь, а для меня Мехлис - страшный зверь, - говорю ему.

...Тогда Сталин на все мои сомнения и возражения заявил:
- Ну хорошо, а если я вместе с Вами поведу борьбу против Мехлиса, то как Вы думаете - мы справимся?
Я откровенно ему сказал:
- Как будто бы по логике вещей должны бы справиться, но Вы имеете в виду, что Мехлис такой человек, что он может черт знает, что наделать и из любого положения способен выкрутиться.
Сталин усмехнулся:
- Он нас с вами вместе может разгромить?
- Вас-то не разгромит, а меня вот разгромит, - отвечаю.
Но решение все-таки состоялось. Я был назначен начальником снабжения Красной Армии...

Г. А. Куманев: Нельзя ли Вас попросить немного подробнее охарактеризовать Ставку ВГК и Государственный Комитет Обороны, на заседаниях которых Вам приходилось бывать?
А. В. Хрулев: Государственный Комитет Обороны - это кабинет Сталина. Что служило аппаратом ГКО? Особый сектор ЦК партии, аппарат Совнаркома СССР и аппараты всех наркоматов.
А что такое Ставка? Это Сталин (и ни одного человека в его секретариате), Генеральный штаб (он вызывал к себе с картой начальника Генерального штаба или помощника начальника Генерального штаба) и весь Наркомат обороны. Это и была фактически Ставка.
Вызывает он командующего войсками какого-либо фронта и говорит:
- Мы хотим Вам дать директиву провести такую-то операцию. Что Вам для этого надо?
Тот отвечает:
- Разрешите мне посоветоваться с фронтом, узнать, что там делается.
- Идите в ВЧ.
Вся связь, которая была у Сталина, была ВЧ - один телефон, но все было подчинено ему. Как только сказал, сейчас все выключают и связывают его с тем, кого он хочет вызвать к телефону.
Никаких радиостанций, ни телеграфных станций, ничего не было. Телеграф был у Наркомата связи в Генеральном штабе. В Генштабе имелись и радиостанции. Не было такого положения, что Сталин сидит где-то и может все обозревать. Он все к себе тянул. Сам никуда не ходил. Он приезжает, допустим, в 4 часа дня к себе в кабинет в Кремль и начинает вызывать. У него есть список, кого он вызывает. Раз он приехал, то сразу все члены Государственного Комитета вызываются к нему. Заранее он их не собирал. Он приезжал - и тогда Поскребышев начинал всех обзванивать.
Вы, возможно, представляете себе все это так: вот Сталин открыл заседание, предлагает повестку дня, начинает эту повестку дня обсуждать и т. д. Ничего подобного! Некоторые вопросы он сам ставил, некоторые вопросы у него возникали в процессе обсуждения, и он сразу же вызывал: это Хрулева касается, давайте сюда Хрулева; это Яковлева касается, давайте сюда Яковлева; это Пересыпкина касается, давайте его сюда. [231] И всем давал задания. Кроме того, все члены Государственного Комитета Обороны имели в своем ведении определенные участки работы. Так, Молотов ведал танками, Микоян - делами продовольственного интендантского снабжения, снабжения горючим. И у него был ленд-лиз. Иногда он занимался по отдельным поручениям доставкой снарядов на фронт. Маленков занимался авиацией, Берия - боеприпасами и вооружением. Кроме того, каждый приходил со своими вопросами: я прошу принять такое-то решение по такому-то вопросу.
И в Ставке, и в ГКО никакого бюрократизма не было. Это были исключительно оперативные органы. Руководство концентрировалось в руках Сталина. Обсуждались наиболее важные оперативные вопросы, которые заранее готовились соответствующими членами Ставки или ГКО.
В течение дня принимались десятки решений. Причем не было так, чтобы Государственный Комитет заседал по средам или пятницам, заседания проходили каждый день и в любые часы, после приезда Сталина. Жизнь во всем государственном и военном аппарате была сложная, так что никто не уходил из помещения. Никто не декларировал, что должно быть так, так сложилось.
Стоило А. А. Новикову, командующему Военно-Воздушными Силами, отдать приказ, в котором говорилось: «В связи с тем, что тов. Сталин работает в такие-то часы, приказываю работать в те же часы, на что Верховный отреагировал: мало ли, что я так работаю...»
Сталин, например, мог прийти в четыре часа, а потом в восемь часов. Сегодня он закончил работать в одиннадцать часов вечера, а пришел в восемь часов утра и т. д.
У меня на улице Горького была кремлевская вертушка. Звонит. Берешь трубку:
- Вы почему не спите?
Я говорю:
- Позвольте, Вы звоните, значит Вы считаете, что я не должен спать.
Всегда все люди были на месте. Было организовано так, чтобы они могли быть быстро поставлены в известность.
На заседаниях не было никаких стенограмм, никаких протоколов, никаких технических работников. Правда, позднее Сталин дал указания управделами СНК Я. Е. Чадаеву кое-что записывать и стал приглашать его на заседания.
Сталин подписывал документы, часто не читая - это до тех пор, пока вы себя где-то не скомпрометировали. Все было построено на громадном доверии. Однако стоило ему только (может быть, это чисто национальная черта) убедиться, что этот человек - мошенник, что он обманул, ловчит, судьба такого работника была решена. [232]
Но в результате такого доверия было так, что много на тебя нагромождали обязанностей. Особенно Берия любил - он сотнями тысяч записывал валенки за счет военного ведомства. Если бы сказать Сталину, то он разорвал бы такой документ, и Берия больше ни одного документа не подписал бы у него.
Я давал Сталину тысячи документов на подпись, но готовя эти документы, за каждой буквой следил. У Маленкова и Берия есть какой-то вес, а какой же у меня вес?
Следует также иметь в виду, что, если у вас имелось важное и неотложное дело, можно было прийти в кабинет Сталина и без приглашения. Я так делал неоднократно, и Сталин меня ни разу не выгонял. Да он и никого не выгонял.
Надо было сидеть и слушать. Но когда создавалась какая-то пауза; я обычно говорил:
- У меня есть один вопрос.
- Сидите. (Что означало - этот вопрос он будет рассматривать.) Однажды я прихожу к Сталину и говорю, что надо выпустить постановление ГКО, устанавливающее...

...Бывали и другие казусы. Авиация просит дать на подготовку кадров 2200 тыс. тонн высокооктанового бензина, а мы можем выделить максимум 700 тыс. тонн. Генерал-полковник В. В. Никитин из Управления снабжения горючим НКО докладывает, что Хрулев дает очень мало бензина, мы не можем выполнить программу подготовки летчиков, которая утверждена ГКО. Сталин вызывает меня. Я ему докладываю, что у нас ресурсы бензина не позволяют дать больше 700 тыс. тонн, а кроме того, план распределения бензина мы уже утвердили, там записано 700 тыс. тонн, и теперь надо только пересматривать план.
Он ничего не говорит, вызывает Поскребышева:
- Ну-ка, Микояна сюда.
Приходит Микоян. Сталин к нему обращается и говорит.
- Летчики просят 2200 тыс. тонн высокооктанового бензина. [233] Тов. Хрулев дает только 700 тыс. тонн. Можно удовлетворить просьбу летчиков?
...
Сталин спрашивает:
- Что есть реального? Я поясняю.
- В этом плане есть 500 тыс. тонн резервов Ставки. Распределяйте этот резерв Ставки.
- Что же я без резерва останусь? Не годится.
...
Я не видел, чтобы Сталину кто-нибудь возражал, что этого сделать нельзя, а когда я возражал, он говорил:
- Что это за человек, ему хоть кол на голове теши, он все свое.

Г. А. Куманев: Как Вы стали наркомом путей сообщения СССР и почему новые сложные обязанности пришлось выполнять наряду с прежними?
А. В. Хрулев: ...Когда я позвонил Сталину, он мне заявил, что вызвал меня с фронта по чрезвычайным обстоятельствам, а именно - по причине создавшейся критической ситуации на железнодорожном транспорте, и тут же сообщил, что для рассмотрения вопроса о работе железнодорожного транспорта создана комиссия из членов ГКО, в которую он бы считал необходимым включить и меня...
Пока шел разговор о моем участии в Комиссии, Сталин ни разу не упомянул о работе Л. М. Кагановича, стараясь рассказать мне, как это ему представлялось, о состоянии железнодорожного транспорта, о состоянии перевозок. Он, видимо, уже был кем-то достаточно осведомлен о сложившемся положении, когда говорил о Ярославской, Северной, Казанской дорогах, забитых составами поездов. Движение по ним уже почти прекратилось. Что касается таких дорог, как Сталинградская, Пензенская, Куйбышевская, Рязано-Уральская, Южно-Уральская, то они были на грани паралича, не пускали поездов и не принимали их.
Критическое положение на железнодорожном транспорте сложилось в результате ежемесячного ухудшения работы железных дорог, и только, видимо, благодаря тому, что нарком путей сообщения Каганович не докладывал о назревающей катастрофе, железнодорожный транспорт действительно зашел в тупик. Но не потому, что люди не умели работать или не умели и не хотели понимать происходящих событий.
Работа железнодорожного транспорта резко ухудшилась главным образом потому, что нарком путей сообщения не признавал вообще никаких советов со стороны сотрудников НКПС. Между тем они вносили немало ценных предложений, чтобы выйти из создавшегося положения. Каганович же кроме истерики ничем не отвечал на эти предложения и советы работников транспорта.
А тут еще начали давать о себе знать малые запасы угля на железнодорожном транспорте. Поэтому вопросу правительство постоянно вводилось в заблуждение относительно средней обеспеченности железных дорог топливом. Мол, с этим делом в целом все в порядке. На самом деле все выглядело по-другому. Дело в том, что к началу войны запас топлива был годовой на дальневосточных дорогах и месячный запас на западных, юго-западных, северо-западных и центральных железных дорогах. Захватывая обширные районы Западно-Европейской части СССР, противник не давал нам возможности вывезти даже те незначительные запасы угля, которые там имелись. [235] Наше отступление было очень спешным и не позволило железнодорожникам полностью эвакуировать также паровозы, вагоны и другое транспортное оборудование и имущество.

Г. А. Куманев: А как вел себя в это время Каганович?
А. В. Хрулев: В процессе работы Комиссии ГКО я наблюдал только одну перепалку между Кагановичем, Берией, Маленковым и другими членами Комиссии. Причем Каганович и в данном случае не старался воспользоваться работой Комиссии, чтобы выговорить НКПС необходимую помощь. Его аргументация была одна: «Вы ничего не понимаете в работе железнодорожного транспорта, вы никакого хорошего совета мне подать не можете...»

...Я был вызван к телефону лично Сталиным, который заявил мне, что он сегодня внесет предложение в Политбюро ЦК о назначении меня наркомом путей сообщения. Еще раз я просил его не делать этого, поскольку мой авторитет слишком мал для большой армии железнодорожников, и мне будет крайне трудно справляться с таким большим делом. Если Каганович, будучи членом Политбюро ЦК партии, будучи членом ГКО, не справился с этим делом, то как же я смогу справиться с этим делом.
Сталин начал меня убеждать, что, мол, все это вы можете получить в результате своей хорошей работы, кроме того, он обещал помогать и задал мне вопрос:
- Что, Вы не верите, что я могу Вам помочь?
И когда я отвечал, что я всему этому верю, но все-таки прошу не назначать меня наркомом путей сообщения, то Сталин в ответ на это сказал:
- Вы полагаете, что я соглашусь с кандидатурой Арутюнова, которую нам все время навязывает Берия? Но я никогда не соглашусь с этой кандидатурой и считаю, что Вы меня не уважаете, отказываясь от моего предложения.

...Не имея больше возможности доказывать и возражать против моего назначения на пост наркома путей сообщения, я спросил Сталина:
- Кто же будет начальником Тыла Красной Армии? - Он ответил: - Начальником Тыла останетесь Вы. Потому и целесообразно Ваше назначение наркомом путей сообщения. Являясь одновременно начальником Тыла, Вы используете все свое право наркома, чтобы в первую очередь обеспечить действующую армию.
В тот же день, 25 марта 1942 г., ровно в 12 часов ночи я получил решение о назначении меня народным комиссаром путей сообщения. И буквально тут же позвонил Л. М. Каганович, который просил срочно приехать к нему в НКПС. Я приехал в НКПС, получил ключи от стола и стул, на котором сидел нарком путей сообщения, и без каких бы то ни было формальностей вступил в новую должность. Вся процедура приема-сдачи проходила в пределах 15 минут.
...
Какое у меня было положение? Дают большой пост, оставляют начальником Тыла Красной Армии и говорят: «Вы и то, и другое будете вести». И в то же время состояние хозяйства ужасное, а вдобавок ко всему прочему, авторитета у меня ни в партии, ни в стране никакого, никто меня не знает.
Я это тоже Сталину высказал. И он сказал:
- Ну хорошо, Центральный Комитет сделает все необходимое, чтобы Вы пользовались соответствующим авторитетом.

Кстати, когда я отрицательно характеризую Мехлиса и когда я считаю, что Мехлис вел большую работу против Ворошилова, то у меня для этого есть все основания.
После окончания советско-финляндской войны был созван Пленум Центрального Комитета партии по итогам войны и о состоянии наших Вооруженных Сил. На этом Пленуме нарком обороны Ворошилов выступил с докладом о состоянии армии и нарисовал в нем очень мрачную картину состояния Красной Армии. Он сделал вывод, что во всем этом деле его вина, Ворошилова, и поэтому просит Центральный Комитет партии освободить его от должности наркома. Ведь он уже почти 15 лет возглавляет НКО. А за это время у всякого может притупиться острота восприятия, недостатки могут казаться обычным явлением.
После выступления Ворошилова Мехлис берет слово и начинает поносить Ворошилова: нет, товарищи, Ворошилов так не должен уйти от этого дела, его надо строжайше наказать. Одним словом, хотя бы арестовать.
После этой истерики Сталин выходит из-за стола Президиума, поднимается на трибуну, отталкивает Мехлиса и говорит:
- Товарищи! Вот тут Мехлис произнес истерическую речь. Я первый раз в жизни встречаю такого наркома, чтобы с такой откровенностью и остротой раскритиковал свою деятельность. Но, с другой стороны, если Мехлис считает для него это неудовлетворительным, то если я вам начну рассказывать о Мехлисе, что Мехлис из себя представляет, то от него мокрого места не останется...
И сошел с трибуны.

После Ворошилова наркомом обороны назначили Тимошенко, который проработал два или три месяца.
... Я был свидетелем, когда Сталин получил записку Тимошенко и говорит: [238]
- Вот наивный человек! Ему хотят помочь, он не понимает этого; он хочет, чтобы ему Мехлиса оставили. А Мехлис, пройдет три месяца, его столкнет. Он хотел и Ворошилова столкнуть. Мехлис сам хочет быть военным наркомом.
У Сталина возникло это подозрение, видимо, и раньше, и зародилось, может быть, исходя из каких-то определенных моментов поведения Мехлиса.
...Мехлиса подозревать в скромности нельзя было. Он никогда таким не был. Этим «недостатком» он никогда не страдал.

Г. А. Куманев: Что Вы сделали в первую очередь, когда вступили в должность наркома путей сообщения?
А. В. Хрулев:
... А теперь вернемся к заданному вопросу.
При вступлении в должность наркома путей сообщения передо мной встало множество важных вопросов и среди них: как расчистить железные дороги от громадного количества груженных вагонов, каким путем поднять более 3000 брошенных поездов, какие меры необходимо принимать по сохранению находящихся в бездействии пассажирских вагонов и, главным образом, паровозов, каким путем повысить производительность труда работников железнодорожного транспорта и, наконец, какими способами обеспечить работу прифронтовых железнодорожных участков.
Причем с приходом на работу в НКПС мое положение резко отличалось от положения Кагановича. Лазарь Моисеевич давал очень много обещаний, с присущей ему активностью разносил так называемых «предельщиков», не считаясь ни с какими доводами ученых и крупнейших специалистов, если их доводы и рекомендации шли в разрез с его взглядами. Но все это было в ущерб делу.
С апреля 1942 г. мне пришлось прежде всего срочно заняться вопросами сохранения паровозного парка. Требовалось приведение этого парка в такое состояние, чтобы мы могли в любую минуту бросить большую группу паровозов с дороги на дорогу, с одного фронта на другой, с одного направления на другое.

Г. А. Куманев: Какая же сила нас спасла, что нам помогло одержать победу?
А. В. Хрулев: Коренным образом изменился сам народ и смотрите, какие чудеса он совершил в этой войне. Большая работа, проведенная в стране по воспитанию и образованию людей в мирные годы, начиная с рабфаков, принесла свою пользу. Народ выделил новых руководителей. В первые военные месяцы многие наши граждане как-то терялись, руководители не всегда находили способы овладеть массами. Потом все стало на свои места. И мы победили. [242]

Источник http://militera.lib.ru/h/kymanev_ga2/09.html

Из неопубликованных воспоминаний и документов
Поездки с А. И. Микояном на хлебозаготовки в годы войны

В 1943 г. мы с Анастасом Ивановичем Микояном ездили по маршруту Москва-Пенза-Куйбышев-Уфа-Ориенбург по заданию Политбюро ЦК для проверки выполнения планов заготовок, которые у нас в это время редко выполнялись. Точнее, это было конец 1942 г. - начало 1943 г., т. е. период зимы, после того, как от Сталинграда были отогнаны немцы.
Обстановка была такой. План 1942 г. хлебозаготовок не был выполнен всем Приуральем и Поволжьем...

...Я доложил Анастасу Ивановичу, и он попросил вызвать секретаря Куйбышевского обкома ВКП(б) и председателя облисполкома. Когда те прибыли, спрашивает их, что делается с заготовками, как обстоят дела? Они ему отвечают, что вынуждены были послать людей на строительство оборонительной линии. Тогда Микоян спрашивает, кто у вас отвечает за заготовки? Они говорят, что, наверное, мы. Микоян и говорит, обращаясь к секретарю обкома: «Какой же Вы секретарь, если допускаете такие вещи? Как и чем Вы будете кормить население области? Вы же секретарь обкома, Вы отвечаете за область!» Такие же слова были обращены и к председателю облисполкома. После этого разговора они начали форсировать дело с заготовками.
Кроме того, пришлось ему разбираться и с совхозами, которых было там около 40. Он вызвал к себе всех директоров и провел с ними совещание, которое было коротким. Я ему предварительно доложил состояние дела. Микоян, пришедши на совещание, поздоровался и спрашивает у первого сидящего: «Кто Вы будете?» Тот отвечает, что директор такого-то совхоза. Микоян его спрашивает: «А сколько у Вас лошадей и подвод работает на погрузке хлеба?». Тот отвечает, что ни одной. «А почему? - спрашивает Микоян. «Потому, что грязно» - говорит директор. «Вот Вы первый помогаете немцам и Вас нужно посадить в тюрьму», - говорит Микоян. Ну, его тут же и забрали. Остальным он говорит, что и с ними будет то же самое, если они не изменят свое отношение к заготовкам.
В результате этой проверки в Куйбышеве мы сделали вывод, что люди отвлеклись от своих прямых конкретных задач обеспечения хозяйства страны, вот поэтому и получилась такая история с линией обороны.
Микоян на совещании в Куйбышеве говорил секретарям, что у кого будет хлеб, тот и выиграет войну. Поэтому надо уделять серьезнейшее внимание заготовкам. У нас создалось впечатление, что и в других областях дело обстоит не лучше, хотя урожай 1941 г. был прекрасный. Здесь же, в Куйбышеве, нам было поручено заготовить телеграмму секретарям обкомов, райкомов и др. Телеграмма должна была быть за подписью Молотова и Андреева, очевидно, это решение было заранее согласовано со Сталиным. Эта была очень жесткая директива. Впервые в этой телеграмме говорилось, что ЦК ВКП(б) и Совнарком СССР требуют принятия мер к людям, срывающим заготовку, не взирая на лица, разоблачать предателей и приспособленцев с партбилетом в кармане. В телеграмме было сказано, что людей, тормозящих хлебозаготовки, следует наказывать вплоть до ссылки не в столь отдаленные места. Телеграмма устанавливала очень суровые меры, но этого требовало дело. Я показал эту телеграмму Микояну, который несколько ее поправил и пошел с ней к находившемуся в Куйбышеве Андрееву, который с содержанием ее согласился. [243]
Потом телеграмму показали Молотову и последний ее у себя оставил. Молотов согласовал текст со Сталиным, и этой же ночью она была подписана и разослана всем, всем.

Источник http://militera.lib.ru/h/kymanev_ga2/09.html

О навигации на Ладоге в 1942 г. во время блокады Ленинграда.
В навигацию 1942 г. по Ладожскому озеру работникам тыла и снабжения предстояло выполнить гигантскую задачу в части обеспечения города Ленина продовольствием, боеприпасами и горюче-смазочными материалами. Работникам тыла и снабжения пришлось также учитывать и наступающую зиму 1942-1943 гг., для проведения которой в более или менее нормальных условиях, населению требовалось много топлива...

...За время навигации было перевезено с восточного берега на западный 780 тыс. тонн различных грузов и 310 тыс. человек военнослужащих. С западного берега на восточный было перевезено 293 тыс. тонн различных грузов, в том числе 240 тыс. тонн промышленного оборудования, подвижной состав железнодорожного транспорта и почти 540 тыс. человек населения.
Ледостав на Ладожском озере в 1942 г. начался в первых числах ноября. Ко второй декаде ноября ледостав вынудил снять с работы транспортные буксиры, тем не менее грузовое движение поддерживалось в обоих направлениях до 3 декабря 1942 г. С этого дня навигация по Ладожскому озеру прекратилась. Бывало, что и после 3 декабря вплоть до 7 января 1943 г. по отдельным срочным заданиям перевозки через Ладогу совершались. Для этого на линии Новая Ладога-Осиновец и Кобона-Осиновец использовались озерные пароходы Северо-Западного речного пароходства, грузопассажирские транспорты, канонерские лодки и тральщики Ладожской военной флотилии. Продолжали работу буксирные пароходы Балтийского флота. В труднейших условиях эти суда с 8 ноября 1942 г. по 1 января 1943 г. перевезли около 74 тыс. человек и около 46 тыс. тонн грузов. 7 января 1943 г. баржа № 4526 совершила последний рейс из Кобонского порта. Она доставила на западный берег 222 тонны боеприпасов. Продолжительность регулярной навигации 1942 г. составила 194 дня. В течение этого времени 62 дня проходили при штормах в 5 баллов и выше, а 11 дней в ледовых условиях.
На 1 ноября 1942 г. Ленинград располагал запасом муки в 49 тыс. тонн и зерна свыше 17 тыс. тонн. Имелось 14 тыс. тонн круп и макарон, свыше 5 тыс. тонн мяса, рыбы, более 4 тыс. тонн сахара, шоколада и кондитерских изделий. Город Ленина мог уверенно встречать зиму 1942-1943 гг.

Источник http://militera.lib.ru/h/kymanev_ga2/09.html

А в 1941 г. положение было очень тяжелое.
Несколько раз снижались нормы питания в войсках, защищавших город. Так, со 2 октября суточная норма хлеба на человека в частях передовой линии была снижена до 800 граммов, для остальных воинских и военизированных подразделений до 600 г; 7 ноября норма была снижена соответственно до 600 и 400 г, а 20 ноября до 500 и 300 граммов соответственно. На другие продукты питания из суточного довольствия нормы также были урезаны. Для гражданского населения нормы отпуска товаров по продовольственным карточкам, введённым в городе ещё в июле, ввиду блокады города также снижались, и оказались минимальны с 20 ноября по 25 декабря 1941 года. Размер продовольственного пайка составлял:
• Рабочим - 250 граммов хлеба в сутки,
• Служащим, иждивенцам и детям до 12 лет - по 125 граммов,
• Личному составу военизированной охраны, пожарных команд, истребительных отрядов, ремесленных училищ и школ ФЗО, находившемуся на котловом довольствии - 300 граммов.
Рецепты блокадного хлеба менялись в зависимости от того, какие ингредиенты были в наличии. Необходимость в специальной рецептуре хлеба возникла после пожара на Бадаевских складах, когда выяснилось, что сырья для хлеба осталось на 35 дней. В сентябре 1941 года хлеб готовили из смеси ржаной, овсяной, ячменной, соевой и солодовой муки, затем к этой смеси в разное время стали добавлять льняной жмых и отруби, хлопковый жмых, обойную пыль, мучную сметку, вытряски из мешков кукурузной и ржаной муки. Для обогащения хлеба витаминами и полезными микроэлементами добавляли муку из луба сосны, ветвей березы и семян дикорастущих трав.

Ухудшение ситуации в городе
В ноябре 1941 года положение горожан резко ухудшилось. Собственных запасов продовольствия у населения не было. Смертность от голода стала массовой. Специальные похоронные службы ежедневно подбирали только на улицах около сотни трупов.
Сохранились бесчисленные рассказы о людях, падавших от слабости и умиравших - дома или на работе, в магазинах или на улицах. Жительница блокадного города Елена Скрябина в дневнике записала:

Теперь умирают так просто: сначала перестают интересоваться чем бы то ни было, потом ложатся в постель и больше не встают.
Е. А. Скрябина, пятница, 7 ноября 1941 год

Смерть хозяйничает в городе. Люди умирают и умирают. Сегодня, когда я проходила по улице, передо мной шёл человек. Он еле передвигал ноги. Обгоняя его, я невольно обратила внимание на жуткое синее лицо. Подумала про себя: наверное, скоро умрёт. Тут действительно можно было сказать, что на лице человека лежала печать смерти. Через несколько шагов я обернулась, остановилась, следила за ним. Он опустился на тумбу, глаза закатились, потом он медленно стал сползать на землю. Когда я подошла к нему, он был уже мёртв. Люди от голода настолько ослабели, что не сопротивляются смерти. Умирают так, как будто засыпают. А окружающие полуживые люди не обращают на них никакого внимания. Смерть стала явлением, наблюдаемым на каждом шагу. К ней привыкли, появилось полное равнодушие: ведь не сегодня - завтра такая участь ожидает каждого. Когда утром выходишь из дому, натыкаешься на трупы, лежащие в подворотне, на улице. Трупы долго лежат, так как некому их убирать.
Е. А. Скрябина, суббота, 15 ноября 1941 год

Д. В. Павлов, уполномоченный ГКО по обеспечению продовольствием Ленинграда и Ленинградского фронта, пишет:

Период с середины ноября 1941 года до конца января 1942 года был самым тяжёлым за время блокады. Внутренние ресурсы к этому времени оказались полностью исчерпанными, а завоз через Ладожское озеро производился в незначительных размерах. Все свои надежды и чаяния люди возлагали на зимнюю дорогу.
Число жертв голода стремительно росло - каждый день в Ленинграде умирало более 4000 человек, что в сто раз превышало показатели смертности в мирное время.
Воздействие холода
Ещё одним важным фактором роста смертности стал холод. С наступлением зимы 1941 в городе практически кончились запасы топлива: выработка электроэнергии составляла всего 15 % от довоенного уровня. Прекратилось централизованное отопление домов, замёрзли или были отключены водопровод и канализация. Остановилась работа практически на всех фабриках и заводах (кроме оборонных). Часто пришедшие на рабочее место горожане не могли выполнить свою работу из-за отсутствия подачи воды, тепла и энергии.
Зима 1941-1942 по совокупным показателям была одной из самых холодных за весь период систематических инструментальных наблюдений за погодой в Санкт-Петербурге - Ленинграде. Среднесуточная температура устойчиво опустилась ниже 0 °С уже 11 октября, и стала устойчиво положительной после 7 апреля 1942 года - климатическая зима составила 178 дней, то есть половину года.

С 1942 ситуация начала улучшаться.
С 11 февраля были введены новые нормы снабжения для гражданского населения: 500 граммов хлеба для рабочих, 400 - для служащих, 300 - для детей и неработающих. Из хлеба почти исчезли примеси. Но главное - снабжение стало регулярным, продукты по карточкам стали выдавать своевременно и почти полностью. 16 февраля было даже впервые выдано качественное мясо - мороженая говядина и баранина. В продовольственной ситуации в городе наметился перелом.
Источник Википедия

Перейти к оглавлению блога