статья
Вечер без алкоголя и вот результат - третий пост подряд )
Хвалебная и прекрасная статья прекрасной Сони ) в прошлом ДИ о великомхудожникетрушевском, писалась прошлым летом но это кажется неважно, т.к. после такого величая я ничего не решался делать )) а первая за прошедший с тех пор год выставка 13ого будет уже не такой )))
114 ди 02.2009
минимальные кодировки трушевского
София Терехова
Трушевского много. Трушевский везде успевает. Трушевский всегда впереди. Такова жизненная позиция Ильи Трушевского, которая проявилась и в его отношении к искусству. Петербург, даже в худшие времена, по праву считал себя производителем классических образ¬цов искусства. В этом смысле молодой художник, а ему сейчас 27 лет, как представитель Северной столицы в Москве вполне традиционен. Большой любитель экспериментов, но при этом эстет. Один за другим из своего рукава проекты не достает, но уж когда это случается, то заставляет о себе говорить.
Не так часто встречаются люди, желающие поменять питерский образ жизни, более размеренный и поэтичный, на московский, тре¬бующий непрерывного производства и отдачи.
Имея диплом физика, Илья прошел художественное обучение в двух институтах: Pro Arte в Питере и Институте проблем современного искус¬ства в Москве. Продолжением истории, которая началась в ИПСИ, стало образование сквота в Хохловском. Сквот в типографии «Оригинал» зажил своей жизнью во многом благодаря Илье. Именно он и Арсений Жиляев первыми проникли на территорию заброшенной типографии. Именно Илья, используя свои способности дипломата, смог договорить¬ся с администрацией, о нашем там присутствии. Он поставил дверь, когда мы въехали туда, он же последним выносил мусор и раскладывал ковры на асфальте тротуара и проезжей части, по которым мы покида¬ли сквот. Получилось красиво. Когда мы все впервые встретились у Бакштейна, Трушевский интересовался солнечными зайчиками, ходил с зеркалом, которым постоянно слепил окружающих и имел в личном портфолио только один осуществленный проект - «Карта мира». На политическую карту мира, изданную в советское время, проецируются передвигающиеся изображения мух. Число их неуклонно возрастает, пока не покрывает карту полностью. Во время обучения у Бакштейна Илью больше привлекали дизайн и работа в этом направлении на музы¬кальном телеканале. Тогда многие были уверены, что он так и останет¬ся художником одной удачной работы, неожиданно, но совершенно заслуженно, оказавшейся на 2-й Московской биеннале современного искусства. Редкий успех для первой серьезной работы. Но уже спустя год появился новый проект - инсталляция «Рельса», в пластическом решении которой были использованы… солнечные зайчики.
Потом один за другим последовали и другие проекты, более агрес¬сивные по своей стилистике. Такие, как, например, «Вагон», «Метро».
В «Метро» темная жидкость капает на пол из светильников на потолке вагона. Тени за стеклом. Воссоздан не сам вагон, а точные ощущения тяжелого и душного пространства где-то глубоко под зем¬лей. Невольно начинаешь испытывать дискомфорт от стойкого ощу¬щения нависающей над головой тяжести (угрозы).
В 2006 году Илья самостоятельно уехал изучать современное искусство во Францию. Там он познакомился с корейской художницей Джа Сун Ли, с которой в 2007 году провел совместную выставку «Голые города» в галерее «Зураб». Кореянка приехала в Россию буквально на неделю и работала в типографии, где за несколько дней создала свои объекты. Илья же представлял свои работы «Надо ли идти, чтобы двигался свет?», «Солнечные зайчики», «Форма воспоминаний» - светозвуковая видео¬инсталляция, возвращающая зрителя к забытым детским ощущениям, когда не мог заснуть и завороженно следил за пляской ночных узоров на стенах от фар трамваев и вслушивался в уличный шум за окном.
Проект «Карты», представленный в Stella art gallery, ограничен про¬странством монитора, неожиданным образом возвращающего нас чуть ли не к формату картины. Это в своем роде учебное пособие, а точнее, фильм по истории СССР, страны, хорошо всем знакомой и окончательно исчезнувшей в ее «эволюционном» развитии на при¬мере географической карты шестой части суши Земли. Расцветают разными символическими цветами и фактурами отдельные области, реки наполняются кровью, ландшафты - плесенью; карта превраща¬ется в организм, живущий по своим биологическим законам. Страна не исчезла, она продолжает жить, но уже без нас своей собственной жизнью, вне контроля, unplugged. Зрителю крайне сложно восприни¬мать этот объект: поскольку, с одной стороны, возникает искушение трактовать происходящее как понимание реальных исторических, социальных и прочих объективных процессов, а с другой - ничего такого в этой картинке не заложено. Процесс на экране самодостато¬чен и подчиняется объективной эстетике калейдоскопа, собственной художественной витальности, вышедшей из зоны ментального и исто¬рического контроля. Запущенная художником эстетическая машина под названием «Карты СССР», ввергает зрителя в состояние абсолют¬ного одиночества. Зрителя не включают в эстетическое действо, под¬разумевающее глобальную жизнь вне социума и собственную исто¬рию, ему показывают артефакт, вышедший из-под контроля. Столкнувшийся с инсталляцией Трушевского, он оказывается выбро¬шенным из той области физического пространства, которая ранее объективизировалась картой, считалась «своей».
Основной жанр, выбранный Трушевским, - инсталляция, мощное послание зрителю, завоевание пространства. Ведь что такое, по сути, инсталляция? Перенос акцентов с реального физического пространства на пространство метафизическое. Добраться до нерва, соединяющего эти две субстанции, и задеть его - главное предназначение «машины по воспроизводству человеческих аффектов» (так определяет инстал¬ляцию сам художник). Творчество Трушевского, с одной стороны, впол¬не укладывается в рамки понятия «проект». Кажется, ничто не нару¬шает его целостности, последовательности. Его искусство откровенно и доступно. Высказывания предельно ясны и лаконичны. Действуя в обозначенном для себя поле, художник традиционен во внимании к деталям, точности исполнения, пластичности. И в этом смысле он наследник питерского неоклассицизма. С другой стороны, то, что дела¬ет Трушевский, выходит за рамки понятия «проект», «инсталляция», и т.д., поскольку здесь присутствуют и элементы хеппенинга, некий action и достоверный пластический реализм. Илья Трушевский минимальны¬ми средствами создает среду, в которой ощутимо присутствие иного по отношению к человеку, социуму и искусству. Возникаеют пластиче¬ская проекция невидимого и отчетливое ощущение, что действо про¬ходит в платоновской пещере, где крайне сложно отделить тени, пятна света от грубой реальности. Свободный переход от иллюзорности к грубым, очень «конкретным» материалам завораживает зрителя. Показательно сравнение с классиком жанра - Кабаковым. У Кабакова инсталляция - поглощение, втягивание зрителя в пространство фобий и метафизических воронок, из которых сложно выйти. Трушевский использует совершенно другой метод - он как бы скользит по поверх¬ности возможных смыслов, не рассказывая, а лишь намекая. Вне сюжетной интриги, вне контекста. «Я практически не обращаю внима¬ния, на то, что было до меня. Для меня это не продолжение процесса, как когда-то в моей жизни было с физикой или дизайном, а абсолютно неподдающаяся программированию, слабо контролируемая деятель¬ность»,- говорит Илья. Но при этом он занимает довольно жесткую критическую позицию, которая проявляется, в частности, и в отказе от рафинированности, столь востребованной сегодня, и в выходе к кон-кретности, бытийности, архитепичности. Художник обнаруживает свои ходы, но не становится первооткрывателем, а вступает в новую игру со смыслами. Вопрос повторяемости и тиражируемости в современном искусстве стал камнем преткновения между людьми, чувствующими и людьми рефлексирующими. Трушевскому удается балансировать на грани этих понятий, вступая в полемику со старыми аксиомами.
При всем этом, придерживаясь широко распространенного сегодня принципа отказа от культурной преемственности, он поддерживает позицию крайней художественной осознанности и иногда даже неко¬торой эстетской изысканности. «В русском искусстве очень много места сейчас занимает такая составляющая, как смысл, возможно, наследие концептуализма и расхожего мнения о литературности, даже иронич¬ности, присущей русскому искусству. Берется форма и к ней добавля¬ется месседж, какое-то якобы внутреннее содержание. Реально оно является абсолютно внешним по отношению к произведению, которое может спокойно существовать без этого так называемого содержания. Оно легитимизирует искусство, и особенно искусство плохое. Оно же потребляется обществом, что оправдывает в его глазах существование искусства. Формы девяностых копируются и наполняются «свежим» содержанием. Есть еще разновидность - искусство о проблемах эколо¬гии, воды, хлеба, света, Крайнего Севера. Все это должно давно умереть вместе со своим содержанием. Искусство - это чистый внутренний потенциал, личное безумие, которому нечем прикрываться, особенно когда ясно, что все коллективные утопии давно мертвы. Оно должно быть бессмысленным. Или беспощадным», - говорит сам художник.
Однако, при всей эмоциональности и даже агрессивности, порой подход Трушевского слишком рационален. Все выверено и находится в точном балансе между жизнью и подражательным безвоздушным пространством творчества. Он не сказочник, не выдумщик, не новатор, он точно знает свои права и обязанности. Обладает особенным чутьем и может раздвигать рамки привычного, не обращаясь к иррациональ¬ному. И все же, несмотря на достаточно объективное наполнение про¬ектов, остается ощущение именно личного и личностного воздействия художника на зрителя. Хотя автор зачастую подчеркивает, что мнение зрителя никакой роли в его игре не имеет - «В ХХI веке интересны лишь правила и системы, их задающие». Но с каждым новым проектом энергия, с которой он обращается к зрителю, нарастает.
Илья научился обходиться без помощников, научился сам для себя определять ориентиры. Даже совместные выставки даются ему с тру¬дом. Хотя на первый взгляд он вполне подходит под стандарт. Не слиш¬ком моден (в смысле тенденций), не слишком мастеровит (в смысле художественного образования), не до конца ангажирован институ¬циями. Вот его собственное видение своего положения: «Рынок и зритель? Это две разные вещи. Мне приятнее кафкианский институ-циональный бред, чем супермаркет и корпорации. Бюрократия смеш¬нее и интереснее. Так что я за институции. Я не сотрудничал до сих пор ни разу ни с одной галереей и не могу себя заставить сделать коммер¬ческий проект, хотя его сделать очень легко и очень хочется есть. Но, вообще, конечно, если бы я мог что-то делать не один, а в коллективе, то единственный путь - это создание своих новых институций».
Последний персональный проект «Сладкое» прошел в мае 2008 года в пространстве «Инкубатор», предоставленном Ольгой Свибловой. Тут Илья обустроил настоящую сладкую пустыню. Потребовалось несколько тонн сахарного песка, живые черепахи, облепленные со всех сторон стразами, и невероятное количество розового «фейри». Все вместе это было призвано создать картину приторной жизни, где даже фонтан извергает розовую воду. Много разговоров ходило вокруг этой инстал¬ляции, больше всего споров велось вокруг жестокого обращения с чере¬пахами, чьи видимые физические страдания вносили элемент хорора в, казалось бы, безупречно сладкую атмосферу этой утопии.
Также этим летом Илья участвовал в трех коллективных проектах 1-й Молодежной биеннале: «Гоп арт», «Арт-Веретьево» и «Лаборатория».Стало очевидным, что этот глубокий индивидуалист все же по-настоящему раскрывается именно в персональной работе.
Системы Трушевского отличаются удивительной конвертируемостью мысли (то есть его работы говорят сами за себя, они становятся пря¬мым отображение мысли художника, что сейчас так важно). Ни к одной из них нет долгих и удручающих пояснений. Илья Трушевский доходчив и постоянен в своем искусстве. Есть свой тон, свой почерк, и кодиров¬ки минимальны.
Задачи и заботы художников поколения, к которому принадлежит Илья, сводятся еще и к тому, что бы создать искусство новое, отодвинув 1990-е годы на дальний план. Предполагается смещение оценок и критериев. И регулировщиками становятся уже не художники. Управление передается массовому сознанию. Трушевский как нельзя лучше чувствует это. Он герой нашего времени. Он не деятель культуры, искусство - образ его жизни. Не поддаваясь представлениям об иде-альном и абсолютном, которого сейчас нет и близко быть не может, он становится комментатором и апологетом искренности. Отсутствие демо¬кратичного и лицеприятного мнения - особенность его позиции. Он доказывает, что возможность художественных действий существует.
Из всяческих признаний и похвал Илье, наверное, наиболее зна¬чимой и приятной оказалась премия «Соратник», которая вручалась ему в ночь музеев в Москве по решению коллег-художников.
Трушевский - активный борец со скукой как в жизни, так и в искус¬стве. Именно это дает ему фору. «Я ничего не хочу сказать и ничему не хочу учить. Также для меня искусство - не профессия, поэтому мне ничего не хочется совершенствовать или тем более делать руками. Просто такая сложная игра с обществом и с самим собой, в которой ты не знаешь правил и не знаешь, чего ты от игры хочешь».
зы
Хайм уже в прошлый раз обижался. конечно же ты, хоть тимоха еще раньше ) но все это мышиная ерунда. необижайся второй раз ))
ззы
про отодвинуть 90е, безсмысленное искво, чистое безумие, это спасибо переобщался тогда с Арсением, будучи "глубоким индивидуалистом" все это (пока ) слил )
Хвалебная и прекрасная статья прекрасной Сони ) в прошлом ДИ о великомхудожникетрушевском, писалась прошлым летом но это кажется неважно, т.к. после такого величая я ничего не решался делать )) а первая за прошедший с тех пор год выставка 13ого будет уже не такой )))
114 ди 02.2009
минимальные кодировки трушевского
София Терехова
Трушевского много. Трушевский везде успевает. Трушевский всегда впереди. Такова жизненная позиция Ильи Трушевского, которая проявилась и в его отношении к искусству. Петербург, даже в худшие времена, по праву считал себя производителем классических образ¬цов искусства. В этом смысле молодой художник, а ему сейчас 27 лет, как представитель Северной столицы в Москве вполне традиционен. Большой любитель экспериментов, но при этом эстет. Один за другим из своего рукава проекты не достает, но уж когда это случается, то заставляет о себе говорить.
Не так часто встречаются люди, желающие поменять питерский образ жизни, более размеренный и поэтичный, на московский, тре¬бующий непрерывного производства и отдачи.
Имея диплом физика, Илья прошел художественное обучение в двух институтах: Pro Arte в Питере и Институте проблем современного искус¬ства в Москве. Продолжением истории, которая началась в ИПСИ, стало образование сквота в Хохловском. Сквот в типографии «Оригинал» зажил своей жизнью во многом благодаря Илье. Именно он и Арсений Жиляев первыми проникли на территорию заброшенной типографии. Именно Илья, используя свои способности дипломата, смог договорить¬ся с администрацией, о нашем там присутствии. Он поставил дверь, когда мы въехали туда, он же последним выносил мусор и раскладывал ковры на асфальте тротуара и проезжей части, по которым мы покида¬ли сквот. Получилось красиво. Когда мы все впервые встретились у Бакштейна, Трушевский интересовался солнечными зайчиками, ходил с зеркалом, которым постоянно слепил окружающих и имел в личном портфолио только один осуществленный проект - «Карта мира». На политическую карту мира, изданную в советское время, проецируются передвигающиеся изображения мух. Число их неуклонно возрастает, пока не покрывает карту полностью. Во время обучения у Бакштейна Илью больше привлекали дизайн и работа в этом направлении на музы¬кальном телеканале. Тогда многие были уверены, что он так и останет¬ся художником одной удачной работы, неожиданно, но совершенно заслуженно, оказавшейся на 2-й Московской биеннале современного искусства. Редкий успех для первой серьезной работы. Но уже спустя год появился новый проект - инсталляция «Рельса», в пластическом решении которой были использованы… солнечные зайчики.
Потом один за другим последовали и другие проекты, более агрес¬сивные по своей стилистике. Такие, как, например, «Вагон», «Метро».
В «Метро» темная жидкость капает на пол из светильников на потолке вагона. Тени за стеклом. Воссоздан не сам вагон, а точные ощущения тяжелого и душного пространства где-то глубоко под зем¬лей. Невольно начинаешь испытывать дискомфорт от стойкого ощу¬щения нависающей над головой тяжести (угрозы).
В 2006 году Илья самостоятельно уехал изучать современное искусство во Францию. Там он познакомился с корейской художницей Джа Сун Ли, с которой в 2007 году провел совместную выставку «Голые города» в галерее «Зураб». Кореянка приехала в Россию буквально на неделю и работала в типографии, где за несколько дней создала свои объекты. Илья же представлял свои работы «Надо ли идти, чтобы двигался свет?», «Солнечные зайчики», «Форма воспоминаний» - светозвуковая видео¬инсталляция, возвращающая зрителя к забытым детским ощущениям, когда не мог заснуть и завороженно следил за пляской ночных узоров на стенах от фар трамваев и вслушивался в уличный шум за окном.
Проект «Карты», представленный в Stella art gallery, ограничен про¬странством монитора, неожиданным образом возвращающего нас чуть ли не к формату картины. Это в своем роде учебное пособие, а точнее, фильм по истории СССР, страны, хорошо всем знакомой и окончательно исчезнувшей в ее «эволюционном» развитии на при¬мере географической карты шестой части суши Земли. Расцветают разными символическими цветами и фактурами отдельные области, реки наполняются кровью, ландшафты - плесенью; карта превраща¬ется в организм, живущий по своим биологическим законам. Страна не исчезла, она продолжает жить, но уже без нас своей собственной жизнью, вне контроля, unplugged. Зрителю крайне сложно восприни¬мать этот объект: поскольку, с одной стороны, возникает искушение трактовать происходящее как понимание реальных исторических, социальных и прочих объективных процессов, а с другой - ничего такого в этой картинке не заложено. Процесс на экране самодостато¬чен и подчиняется объективной эстетике калейдоскопа, собственной художественной витальности, вышедшей из зоны ментального и исто¬рического контроля. Запущенная художником эстетическая машина под названием «Карты СССР», ввергает зрителя в состояние абсолют¬ного одиночества. Зрителя не включают в эстетическое действо, под¬разумевающее глобальную жизнь вне социума и собственную исто¬рию, ему показывают артефакт, вышедший из-под контроля. Столкнувшийся с инсталляцией Трушевского, он оказывается выбро¬шенным из той области физического пространства, которая ранее объективизировалась картой, считалась «своей».
Основной жанр, выбранный Трушевским, - инсталляция, мощное послание зрителю, завоевание пространства. Ведь что такое, по сути, инсталляция? Перенос акцентов с реального физического пространства на пространство метафизическое. Добраться до нерва, соединяющего эти две субстанции, и задеть его - главное предназначение «машины по воспроизводству человеческих аффектов» (так определяет инстал¬ляцию сам художник). Творчество Трушевского, с одной стороны, впол¬не укладывается в рамки понятия «проект». Кажется, ничто не нару¬шает его целостности, последовательности. Его искусство откровенно и доступно. Высказывания предельно ясны и лаконичны. Действуя в обозначенном для себя поле, художник традиционен во внимании к деталям, точности исполнения, пластичности. И в этом смысле он наследник питерского неоклассицизма. С другой стороны, то, что дела¬ет Трушевский, выходит за рамки понятия «проект», «инсталляция», и т.д., поскольку здесь присутствуют и элементы хеппенинга, некий action и достоверный пластический реализм. Илья Трушевский минимальны¬ми средствами создает среду, в которой ощутимо присутствие иного по отношению к человеку, социуму и искусству. Возникаеют пластиче¬ская проекция невидимого и отчетливое ощущение, что действо про¬ходит в платоновской пещере, где крайне сложно отделить тени, пятна света от грубой реальности. Свободный переход от иллюзорности к грубым, очень «конкретным» материалам завораживает зрителя. Показательно сравнение с классиком жанра - Кабаковым. У Кабакова инсталляция - поглощение, втягивание зрителя в пространство фобий и метафизических воронок, из которых сложно выйти. Трушевский использует совершенно другой метод - он как бы скользит по поверх¬ности возможных смыслов, не рассказывая, а лишь намекая. Вне сюжетной интриги, вне контекста. «Я практически не обращаю внима¬ния, на то, что было до меня. Для меня это не продолжение процесса, как когда-то в моей жизни было с физикой или дизайном, а абсолютно неподдающаяся программированию, слабо контролируемая деятель¬ность»,- говорит Илья. Но при этом он занимает довольно жесткую критическую позицию, которая проявляется, в частности, и в отказе от рафинированности, столь востребованной сегодня, и в выходе к кон-кретности, бытийности, архитепичности. Художник обнаруживает свои ходы, но не становится первооткрывателем, а вступает в новую игру со смыслами. Вопрос повторяемости и тиражируемости в современном искусстве стал камнем преткновения между людьми, чувствующими и людьми рефлексирующими. Трушевскому удается балансировать на грани этих понятий, вступая в полемику со старыми аксиомами.
При всем этом, придерживаясь широко распространенного сегодня принципа отказа от культурной преемственности, он поддерживает позицию крайней художественной осознанности и иногда даже неко¬торой эстетской изысканности. «В русском искусстве очень много места сейчас занимает такая составляющая, как смысл, возможно, наследие концептуализма и расхожего мнения о литературности, даже иронич¬ности, присущей русскому искусству. Берется форма и к ней добавля¬ется месседж, какое-то якобы внутреннее содержание. Реально оно является абсолютно внешним по отношению к произведению, которое может спокойно существовать без этого так называемого содержания. Оно легитимизирует искусство, и особенно искусство плохое. Оно же потребляется обществом, что оправдывает в его глазах существование искусства. Формы девяностых копируются и наполняются «свежим» содержанием. Есть еще разновидность - искусство о проблемах эколо¬гии, воды, хлеба, света, Крайнего Севера. Все это должно давно умереть вместе со своим содержанием. Искусство - это чистый внутренний потенциал, личное безумие, которому нечем прикрываться, особенно когда ясно, что все коллективные утопии давно мертвы. Оно должно быть бессмысленным. Или беспощадным», - говорит сам художник.
Однако, при всей эмоциональности и даже агрессивности, порой подход Трушевского слишком рационален. Все выверено и находится в точном балансе между жизнью и подражательным безвоздушным пространством творчества. Он не сказочник, не выдумщик, не новатор, он точно знает свои права и обязанности. Обладает особенным чутьем и может раздвигать рамки привычного, не обращаясь к иррациональ¬ному. И все же, несмотря на достаточно объективное наполнение про¬ектов, остается ощущение именно личного и личностного воздействия художника на зрителя. Хотя автор зачастую подчеркивает, что мнение зрителя никакой роли в его игре не имеет - «В ХХI веке интересны лишь правила и системы, их задающие». Но с каждым новым проектом энергия, с которой он обращается к зрителю, нарастает.
Илья научился обходиться без помощников, научился сам для себя определять ориентиры. Даже совместные выставки даются ему с тру¬дом. Хотя на первый взгляд он вполне подходит под стандарт. Не слиш¬ком моден (в смысле тенденций), не слишком мастеровит (в смысле художественного образования), не до конца ангажирован институ¬циями. Вот его собственное видение своего положения: «Рынок и зритель? Это две разные вещи. Мне приятнее кафкианский институ-циональный бред, чем супермаркет и корпорации. Бюрократия смеш¬нее и интереснее. Так что я за институции. Я не сотрудничал до сих пор ни разу ни с одной галереей и не могу себя заставить сделать коммер¬ческий проект, хотя его сделать очень легко и очень хочется есть. Но, вообще, конечно, если бы я мог что-то делать не один, а в коллективе, то единственный путь - это создание своих новых институций».
Последний персональный проект «Сладкое» прошел в мае 2008 года в пространстве «Инкубатор», предоставленном Ольгой Свибловой. Тут Илья обустроил настоящую сладкую пустыню. Потребовалось несколько тонн сахарного песка, живые черепахи, облепленные со всех сторон стразами, и невероятное количество розового «фейри». Все вместе это было призвано создать картину приторной жизни, где даже фонтан извергает розовую воду. Много разговоров ходило вокруг этой инстал¬ляции, больше всего споров велось вокруг жестокого обращения с чере¬пахами, чьи видимые физические страдания вносили элемент хорора в, казалось бы, безупречно сладкую атмосферу этой утопии.
Также этим летом Илья участвовал в трех коллективных проектах 1-й Молодежной биеннале: «Гоп арт», «Арт-Веретьево» и «Лаборатория».Стало очевидным, что этот глубокий индивидуалист все же по-настоящему раскрывается именно в персональной работе.
Системы Трушевского отличаются удивительной конвертируемостью мысли (то есть его работы говорят сами за себя, они становятся пря¬мым отображение мысли художника, что сейчас так важно). Ни к одной из них нет долгих и удручающих пояснений. Илья Трушевский доходчив и постоянен в своем искусстве. Есть свой тон, свой почерк, и кодиров¬ки минимальны.
Задачи и заботы художников поколения, к которому принадлежит Илья, сводятся еще и к тому, что бы создать искусство новое, отодвинув 1990-е годы на дальний план. Предполагается смещение оценок и критериев. И регулировщиками становятся уже не художники. Управление передается массовому сознанию. Трушевский как нельзя лучше чувствует это. Он герой нашего времени. Он не деятель культуры, искусство - образ его жизни. Не поддаваясь представлениям об иде-альном и абсолютном, которого сейчас нет и близко быть не может, он становится комментатором и апологетом искренности. Отсутствие демо¬кратичного и лицеприятного мнения - особенность его позиции. Он доказывает, что возможность художественных действий существует.
Из всяческих признаний и похвал Илье, наверное, наиболее зна¬чимой и приятной оказалась премия «Соратник», которая вручалась ему в ночь музеев в Москве по решению коллег-художников.
Трушевский - активный борец со скукой как в жизни, так и в искус¬стве. Именно это дает ему фору. «Я ничего не хочу сказать и ничему не хочу учить. Также для меня искусство - не профессия, поэтому мне ничего не хочется совершенствовать или тем более делать руками. Просто такая сложная игра с обществом и с самим собой, в которой ты не знаешь правил и не знаешь, чего ты от игры хочешь».
зы
Хайм уже в прошлый раз обижался. конечно же ты, хоть тимоха еще раньше ) но все это мышиная ерунда. необижайся второй раз ))
ззы
про отодвинуть 90е, безсмысленное искво, чистое безумие, это спасибо переобщался тогда с Арсением, будучи "глубоким индивидуалистом" все это (пока ) слил )