Медицинский приговор
"Клуб региональной журналистики" (КРЖ) - один из просветительских проектов "Открытой России", придуманной и финансируемой Михаилом Ходорковским.
Я попала в КРЖ в 2004-м и влюбилась в него с первого взгляда. Обожаю до сих пор. И хотя клуба уже несколько лет не существует, не могу с этим смириться.
(После уничтожения ЮКОСа "Открытая Россия" была разорена той же персоной, которая посадила Ходорковского).
В КРЖ мы, журналисты из регионов, встречались с умнейшими людьми страны, высочайшими специалистами в свой сфере. Мы задавали вопросы знаменитым экономистам, социологам, политикам, историкам... А потом доносили услышанное до читателей наших газет и журналов.
Это было пиршество интеллекта. Университет современной российской жизни.
И наслаждение от общения с коллегами из других регионов.
Организаторы семинаров - Аня, Нюша, Яна - навсегда мои любимые подруги. Я дико по ним скучаю, до боли в сердце.
Руководителя "Клуба региональной журналистики" Ирину Ясину я знала ещё с 90-х годов (на фото мы с ней в начале 2005 года), встречая на семинарах Агентства судебной журналистики и МШПИ.
На моих глазах Ира начала ходить с тросточкой, потом с помощью костылей, и, наконец, стала передвигаться на инвалидной коляске.
Никому из участников КРЖ не был известен диагноз стремительно прогрессирующей болезни. Мы только догадывались, что нашей руководительнице ничего не помогает.
Это так рвало душу....
Теперь знаем, что произошло: в журнале "Знамя" №5 опубликована исповедь Ирины Ясиной.
(Размещаю здесь сокращенный вариант, т.к. при попытке ввести полный текст ЖЖ мне ответил: "Post too large").
non fiction
Об авторе Ирина Ясина родилась в 1964 году в Москве. В 1986-м окончила экономический факультет МГУ им. Ломоносова. По профессии журналист. Автор книги “Человек с человеческими возможностями”, вышедшей в детском проекте Людмилы Улицкой.
Ирина Ясина: ИСТОРИЯ БОЛЕЗНИ
1999 - Конец моей молодости
У болезни несколько дней рождения. Первый, когда ты начинаешь ее чувствовать. Второй - когда ставят диагноз и ты понимаешь, что это навсегда. А третий - когда осознаешь, что она, твоя болезнь, с тобой уже очень давно. Вас просто только недавно познакомили.
Реально осознала, что я не просто стала быстро уставать, а что-то серьезно не так, в мае 1999 года. Все симптомы появлялись и раньше: накатывала свинцовая усталость (но если прилечь, она быстро проходила), слишком часто подворачивалась левая нога (может, обувь неудобная или связку раньше потянула, а теперь это вылезает), немели пальцы рук (курить в юности надо было меньше)...
У врачей сомнений не было - рассеянный склероз. По-моему, сначала мне самой этих слов не сказали. А если бы сказали, я бы не испугалась. Я не знала, что это такое.
Самое страшное, что я могла вообще узнать о болезни, - она неизлечима. Оттуда же про инвалидизацию, трудности при ходьбе, нарушения равновесия и еще пару абзацев кошмаров. Но главное - неизлечима.
Может вообще понять значение этого слова молодая женщина (тридцать пять лет!), относительно здоровая, привыкшая не обращать внимания на свой организм? Я о нем особо не заботилась, ни зарядку, ни бассейн, ни прочий фитнес с детства не любила, но организм, пошаливая иногда, не мешал мне жить активной жизнью. Привыкшая к успеху, прекрасно танцующая, обожающая велосипед по бездорожью и высоченные каблуки? Прочитать с ужасом описание болезни я могла, допустить, что такое в принципе может случиться - могла. Понять, а тем паче примерить на себя - нет! Тем более что пока я только уставала и спотыкалась. Нет, не только! Уже становится тяжело ходить вниз по ступенькам. Нужны перила или чья-то рука.
Вот с рукой выдалась особая проблема. На момент прочтения мною слова “неизлечима” у меня был муж. Вместе мы со студенчества, много чего пережили, много работали (как-никак лихие 90-е - наше время!), много наслаждались жизнью. Был он веселый, остроумный, щедрый, не без комплексов и странных привычек, но кто же на них обращает внимание, когда вы рядом со студенчества. Как мы сами с ним шутили: “были вместе еще при коммунизме...”.
Проблема была в том, что муж любил гулять. Такая студенческая шутка: “Что такое симпозиум? Пьяная оргия с участием женщин”. Вот-вот. Я догадывалась, конечно. Но правила общежития он нарушил за все годы один раз (пришел домой утром, а не вечером), врал мастерски, а я, видимо, хотела верить. За что и поплатилась. Через несколько ночей моих истерик с криками “Что же со мной будет!” муж сказал, что хочет пожить один, но всегда станет помогать мне материально.
То, что предстояло мне, пугало больше смерти. Беспомощность. Зависимость. Одиночество.
Мне было страшно просыпаться. До пробуждения и даже в первые секунды после него была слабая надежда, что все это мне снится. Первые полгода я была особо не в состоянии ни работать, ни читать, ни воспринимать адекватно окружающих. Собственно, увлекательной работы у меня тогда не было - после Центрального банка, из которого я ушла сразу после дефолта августа 1998 года, все было скучным. Предложений работы было не так много, как бы хотелось, но деньги я зарабатывала. Воспринимать что-то типа кино или театра тоже не получалось.
Искала ли я виноватых? Искала, конечно. Первым подворачивался муж и его молодая подружка, о которой мне, конечно же, рассказали в подробностях. Катя, живет на Плющихе, двадцать два года. Она, впрочем, не скрывалась - например, пришла поздравить мужа с днем рождения, когда мы сидели за столом с гостями. С букетиком. Я ее выгнала. Но мужу ее поведение, такая борьба за него очень нравились.
Но мой диагноз мужа не остановил - он ушел в самый тяжелый момент. Момент отрицания мною происходящего. Безумного желания вернуть прошлое. Но это я сейчас так спокойно говорю...
Эта парочка все же вволю поиздевалась надо мной. Девушка Катя могла позвонить в дверь квартиры с утра и передать галстук, который “твой муж забыл ночью”. Или, наоборот, объявиться по телефону после полуночи и заботливо посоветовать “не волноваться, он уже выехал”. Когда я жаловалась мужу, он говорил, что я все придумала. Нервы были на пределе.
Страшнее периода в моей жизни не было.
Новый век - 2000. Поиски поддержки
Я выросла в совершенно атеистической семье. Русская бабушка крестила меня тайком от родителей в возрасте моих двух лет, а я об этом узнала совершенно случайно где-то в середине 90-х.
То, что в моей ситуации люди ищут поддержку в церкви, я понимала. Я даже знала, что был такой Пантелеймон Исцелитель, и около его иконы хорошо бы попросить...
Я пошла в маленькую уютную церковь рядом с домом - в Малом Власьевском переулке - и стала искать там эту икону. Надо ли говорить, что мне никто из одетых в темное женщин не помог и что они почти обругали и выгнали меня? От церкви осталось ощущение беспомощности и стыда. Я потом пробовала “приобщиться” еще пару раз. Но мне не повезло.
Второй виденный мной в кино способ обретения помощи - психоаналитик.
Женщина Наташа и правда оказалась очень профессиональная и милая, хотя меня чуть коробило от мысли, что она получает деньги за то, что копается в моей душе. Но не это стало причиной нашего быстрого расставания. Наташа решила выйти за рамки профессии (все от симпатии и желания помочь - я не сомневаюсь!) и познакомить меня с каким-то суперпродвинутым биологом, который взялся доказывать мне, что надо в вену вводить что-то антивирусное и болезнь пройдет.
Вообще в тот период я еще способна была обольститься различными способами относительно легкой победы над рассеянным склерозом, не понимая, что это просто остапбендеровские способы отъема денег. Сколько их было! Экстрасенсов, корейских массажистов (массаж, конечно, чудодейственный), просто людей, которые не знают, почему так получается, но умеют что-то.
Двоим из сонма я благодарна - экстрасенсу Саше из города Вязники Владимирской области, который честно сказал, не взяв денег, что в моем случае он бессилен, и астрологу Валерию Ледовских. Он, правда, возник на моем небосклоне на год позже. Ничего не сказав про болезнь, он посоветовал мне не сомневаться (а я очень сомневалась) и осуществить сделку с недвижимостью, которую мне предлагают. Он не конкретизировал. Не знал. Просто сказал: “Вам это, то, что предлагается, будет нужно всю жизнь”. А мне предлагали землю - соседний с родительской дачей участок. Я послушалась и купила. В 2003 году переехала в построенный дом и с тех пор там живу. Он с пандусом и без ступенек. Я объяснила архитектору, что меня ожидает.
Я знаю, что Валерий Ледовских вскоре умер. Я очень часто его вспоминаю.
Рассеянный склероз - это такая поганая штука, при которой решительно невозможно движение вспять, что бы ты ни предпринимал. Восстановление невозможно. Точнее, иногда возможно, при менее зловредной форме болезни, чем моя. Это все на моем собственном примере доходчиво объяснил мне прямой до безобразия доктор Алексей Бойко.
- Вы никогда не будете прежней, - куда уж яснее.
И прописал мне лекарство. Колоть подкожно, через день, в местах уколов возможно покраснение. Первое время может подниматься температура. Если лекарство подойдет, оно затормозит развитие болезни. Стоимость 1300 долларов в месяц. Колоть пожизненно. Хранить ампулы в морозилке, а не просто в холодильнике.
Раньше я думала, что склероз - это когда что-то забываешь. Помните шутку - ничего не болит и все время много новостей? Моя болячка оказалась иной. Это тяжелейшее аутоимунное поражение центральной нервной системы. Без видимых причин происходит сбой в иммунитете, и он начинает бороться не с внешним вирусом или другим раздражителем, а с твоим собственным белком. Конкретно, с белком миелином, обволакивающим нервные окончания. Что происходит с электрическим проводом, лишенным обмотки, изоляции? Его коротит. Ток по нему не доходит до цели. Так и с сигналом мозга. Нервные окончания, лишенные миелиновой оболочки, не передают сигнала. Мышцы, постоянно не получающие команд, слабеют. Помните, присказку, что нервные клетки не восстанавливаются? Так это про рассеянный склероз.
Я приехала из больницы домой. Положила бетаферон - нового спутника жизни - в морозилку и стала ждать реакции на первый укол. Мне его сделали в больнице. Часа через три началось: ломота в костях, озноб, температура лезет.
Температура поднималась месяц, второй, все лето...
Кроме того, уколы оставляли следы. Красные пятна вокруг мест инъекций на животе и ногах постепенно превращались в синяки. Их становилось все больше. Стояло жаркое лето, но о том, чтобы раздеться на пляже, я не могла мечтать. Я, всю жизнь жизнерадостно демонстрировавшая свои красивые коленки окружающим, носила исключительно брюки или юбки до щиколотки. Предплечья тоже были исколоты.
Еще одну странную для себя попытку разорвать сужающийся круг болезни я предприняла осенью. Читая совершенно немедицинскую, а совсем даже общественно-политическую книжку про историю Югославии 2-й половины ХХ века, я наткнулась на рассказ о якобы произошедшем в Боснии незадолго до начала югославского кошмара явлении Божьей Матери. Говорилось о большом количестве паломников в местечко Меджугорье, в котором все произошло. ЛВ книжке было написано, что было много случаев излечения. Вот, например, от рассеянного склероза.
Я поехала в Меджугорье.
В кошельке остается маленький деревянный крестик “Меджугорье”. На память.
Тут произошло совсем странное - на несколько месяцев вернулся муж. То ли его совесть замучила, то ли что еще. Я решила смирить свою гордыню и принять его.
Ближе к зиме он мне сообщил, что у него родился сын. Но он станет жить дома, а ту семью навещать... Выбор способа жизни оказался за мной. Смогу я терпеть предложенную схему? Я не долго думала. Я мало похожа на жену из гарема. Несмотря на болезнь и ее страшные перспективы, я поняла, что не смогу так жить.
Новая жизнь
Бетаферон ни хрена не помогал. Только побочки (побочные явления - больничный сленг) изматывали. Шатало меня все больше, уставала все чаще.
И тут в моей жизни появился Леня Невзлин.
Он сделал для меня главное на тот момент. Можно сказать, что Леня Невзлин меня тогда спас. Он привел меня к Ходорковскому. Тот не сразу, но рассказал о планах создания “Открытой России”. Через какое-то время у меня появилась интересная, любимая и хорошо оплачиваемая работа.
Невзлин в ту пору, как и пол-Москвы, “сидел на Волкове”. Худел, то бишь, по специальной диете, основанной на анализе крови. Притащил туда и меня. Мама начала варить и парить, жареного нельзя, смешивать белки и жиры нельзя, пить только воду и не во время еды, любимый крепкий черный чай нельзя... Правил было штук сто. Но главное, доктор Волков запрещал лекарства, говоря, что химия все это, чистый яд. То есть мой опостылевший бетаферон - нельзя.
Может, и зря я это сделала, но на тот момент была уверена, что права. Плюсов было много! Долой температуру через день и эти ужасные пятна!
2001
К весне 2001 года я начала освобождаться от панического страха перед будущим и освободилась окончательно от кошмара температуры.
К лету стало еще лучше. Удалось реализовать мою давнишнюю мечту - созвать Клуб региональной журналистики.
Ходорковский дал денег! На год, по два семинара в месяц по пятьдесят человек каждый семинар.
2002
Пройти я могла без остановки не больше метров ста, но зато у меня была машина! По лестнице вниз ходить не получалось - я научилась врать: громко жаловаться на головокружение с утра или вчера подвернутую ногу. Как результат этот набор достоинств давал некоторое количество мужчин, искавших, выразимся куртуазно, моего расположения.
Честно, это было очень приятно! Их, этих мужчин, случилось пятеро. К претендентам изначально было всего одно требование - их свобода.
По этому критерию я отвергла троих.
Оставшийся одинокий претендент был застенчив, скромен, мало говорил о себе и очень редко улыбался.
Максимум через месяц после начала всамделишного романа с ним я призналась. Сказала, что тяжело больна, что у меня рассеянный склероз и состояние мое будет ухудшаться.
Его ответ спас меня. Спас еще раз, как годом раньше Ленькино предложение работы.
- У тебя же не терминальная стадия рака. Живи спокойно.
Про терминальную стадию рака он говорил сдержанно, но как человек, видевший наяву, что это такое. Так я догадалась, что он был вдовцом. Потом моя догадка подтвердилась. Его жена умерла от рака. Ей было столько же лет, как и мне на момент нашего с ним знакомства.
Я не оставляла попыток найти средство, чтобы стать здоровой. Щедрый Леня оплатил мне поездку в клинику в Германии. Один раз и через это надо было пройти.
Клиника находилась в Баварии рядом с красивейшим городом Бамберг. Главная проблема обнаружилась сразу в день приезда. Узнав, что я не колю бетаферон или какие-то другие иммуномодуляторы, немецкие доктора просто не знали, что со мной делать.
В клинике я познакомилась с медсестрой (имя забыла!), которая втравила меня в очередную авантюру по поиску панацеи. Она рассказала мне, что у нее тоже РС, и пять лет назад, когда ей было двадцать пять, она уже передвигалась только на инвалидном кресле. Нашелся гений, доктор, гонимый официальной медициной (бывает везде сплошь и рядом!), который придерживается вирусной теории возникновения РС и, соответственно, борется с вирусами, а конкретно с вирусом Эпштейн-Барра, в организме пациента.
Надо было ехать в Ганновер. Я поехала.
С закупленным ящиком препаратов я лечу из Ганновера в Москву.
В Москве нахожу милую медсестричку Люду, умеющую ставить своими волшебными ручками капельницы даже младенцам. Люда будет ездить ко мне домой по утрам до своей работы и делать вливания.
Вот только, как и прежде, ни шиша не помогает. Я жду и надеюсь. Вен, в которые получается вводить лекарство, становится все меньше. Они исколоты, как у наркомана. Но я надеюсь, читаю в Интернете про ганноверского врача и жду позитива. Я совсем не думаю, что, скорее всего, эта медсестра - коммивояжер, распространитель этих препаратов. Увезла же я их с собой целый ящик...
Роман мой с неулыбчивым вдовцом тоже развивается. Все непросто. Его напрягает, что формально я еще замужем. Настаивает, требует, чтобы я развелась.
Я оформляю развод. Дальше ничего не происходит. “Хорошо. Молодец”, - говорит мой неулыбчивый спутник, и жизнь продолжается.
2003 и следующий 2004 - не разделить!
Наступает 2003 год. Очень важный. Переломный. Для здоровья он начинается совсем плохо.
Я покупаю тросточку для того, чтобы опираться во время ходьбы и остановок.
Очередная целительница лечит пиявками. Но это по крайней мере не вредно.
Почему-то почти каждый день вылезает маленькая температура. 37,1 или 37,2. Мне становится все хуже. В моей жизни возникает первое инвалидное кресло.
Мне очень тяжело видеть свое отражение в зеркале или в витрине, когда я в инвалидном кресле.
Но в середине лета все-таки приходится лечь в больницу и колоть гормоны.
Если в самом начале я легко верила в обещания “через пару лет в Америке что-нибудь придумают!”, то теперь я настроена все более и более скептически. Я уже не верю ни в чудо, ни в быстрый прогресс науки. Я ни во что не верю. Я только повторяю сама себе “для чего-то я должна через все это пройти!”.
Но болезнь пока из-за кортикостероидов (умное название гормонов) чуть отступает, и я снова хожу. На короткие расстояния - метров десять. Правда, без трости уже не получается. Но гормоны действуют на нее второй и последний раз. Больше болезнь на них реагировать не будет.
В начале августа уехал из страны Невзлин. В октябре арестовали Михаила Ходорковского.
***********************
Я старательно вспоминаю, когда именно со мной это началось. Ведь точно раньше, чем в 99-м. Пожалуй, еще на десять лет раньше. В 1988 году в конце февраля я переболела гриппом. На улице начиналась весна. Дул теплый, влажный ветер, приносящий весенние запахи тающего снега. Выйдя из подъезда и зайдя за угол, я спрятала свой красный, с черным околышем берет в карман.
На следующее утро перед левым глазом возникло большое белесое пятно. Повернуть глазное яблоко было невыносимо больно. Я чуть не упала на улице, когда, услышав, что подъезжает автобус, резко повернула голову.
Пошла в университетскую поликлинику. Доктор поставила диагноз “ретро-бульбарный неврит”. Знала бы я, что этот неврит - дебют рассеянного склероза. А с другой стороны, не знала - и слава Богу. Продолжала жить нормальной жизнью здорового человека, не береглась, не тряслась, родила ребенка. А прочитала бы в медицинской энциклопедии, что после беременности и родов у женщин, больных рассеянным склерозом, обычно возникают обострения, и не стала бы рожать. И не было бы моей Варюшки, самой большой любви и самого крепкого якорька в моей жизни.
Лечение от этого “вульгарного” неврита было препротивным. Мне делали уколы в глаз. Фильм ужасов. Но все плохое кончилось. Молодость продолжалась.
Года через два начали неметь кончики пальцев рук. “Сосуды, - решила я, - надо бросать курить”. Курить я через какое-то время бросила, онемение не прошло.
Я не зацикливалась. Не замечала. Проще было не замечать? Много работала, часто летала в командировки, переносила гриппы и другие болячки на ногах, летом загорала - цвет моего загара был очень соблазнительным... А загорать-то было нельзя.
2005
Я еще могла ходить с тросточкой. Хотя ходить - громко сказано. Сделать два десятка шагов. Даже до туалета на работе меня провожали мои дорогие сотрудники.
Весь 2005 год оборачивался большими проблемами по всем фронтам. По мере разочарования в силе всякой нетрадиционной хиромантии традиционные врачи снова возникли в моей жизни.
2006. Он забирал покруче.
В марте арестовали счета “Открытой России”. Надо было увольнять людей, переезжать в маленькое помещение, чтобы как-то закончить проекты.
Сразу после ареста счетов мне позвонили два человека. Первым был МихМих Касьянов. Он выразил уверенность в том, что мне нужны деньги. Он не спрашивал, нужны ли. Он утверждал. Еще как были нужны!!! Надо платить за телефоны, Интернет, уборку трех крошечных комнат, в которых сгрудился весь “Открыткин” арьергард. Надо дать хоть по три тысячи рублей увольняющимся без зарплаты за отработанный месяц и выходного пособия простым сотрудникам. Надо платить адвокату, потому как мы все же решили обратиться в суд. Мы - трудовой коллектив, ибо, оставив нас без причитающихся нам денег, прокуратура нарушила не больше не меньше как сам Гражданский кодекс. Нетрудно догадаться, что за год мы проиграли все стадии процесса и все кассации - Тверской районный, Мосгорсуд, Верховный... Отправили бумаги в Страсбург, откуда и ждем привета по сей день.
Вторым позвонившим был Егор Тимурович Гайдар. Он также с утвердительной интонацией спросил, не хочу ли я быстро переложить трудовую книжку из “Открытки” к нему в институт.
- Ирочка, ну вы понимаете, если что, пусть они имеют дело со мной.
Китай
Чего я еще не попробовала в плане полечиться? Правильно, китайцев.
Квартиру снять в Пекине я не решилась, полномасштабный китайский колорит меня пугал. Поэтому поселилась в гостинице.
К иглоукалывателю предстояло ездить каждый день, он был страшно милый и отлично говорил по-английски.
С травником, совсем пожилым дедушкой с невыразительным лицом старого китайского божка, надо было видеться раз в неделю. Старенький китаец щупал пульс и рисовал иероглифы рецептов. К концу дня после визита к нему в мою гостиницу доставляли коробку упакованного в целлофановые пакетики травяного отвара. Они были еще теплые. Остынут - сунешь в мини-бар. Пить утром после пробуждения и вечером перед сном. Разогретыми. В условиях гостиницы разогреваешь, засовывая в закипевший чайник. Ерунда, где наша не пропадала? Неудобно было то, что травник жил на шестом этаже местной хрущевки. Разумеется, без лифта. Вниз я еще кое-как спускалась. А вверх за отдельные юани меня втаскивал маленький китаец, которого было очень жалко. Он хотел тащить меня на закорках, как мешок. Но я боялась, а к тому же этот способ был таким неэстетичным! Бедному парню приходилось волочь меня по-европейски - на руках. На шестой этаж.
В первый заезд я прожила в Пекине пятьдесят дней. Тоска. Спасал Интернет, в гостинице даже скорость была приличной. Особых изменений к лучшему в своем организмусе я не замечала. Но у китайцев не принято торопиться, позади пять тысяч лет истории, поэтому запасаемся терпением. На “пересменку” домой я улетала с запасом травяного пойла. Его можно взять только на месяц вперед, а потом либо возвращаться в Пекин, либо искать способы доставки. Через месяц я вернулась, ведь травник должен проверить пульс, вдруг что-то меняется! Вот тогда-то я и ощущала этот эффект плацебо! Я верила в успех.
Время шло. Уходила и вера. Я сникала.
2008
Так случилось, что я слишком рано, где-то около сорока пяти лет, поняла обреченность ранней беспомощности. Смирилась с беспомощностью.
Годов мне было по-прежнему не много, но старость, время, когда ты уже уговорила себя, что больше ничего не хочешь, либо на самом деле успокоилась, уже наступила. Не хотелось новых нарядов, не хотелось нравиться мужчинам, не хотелось простых и обычных человеческих наслаждений. Да и какие обычные телесные радости мне оставались, когда встать самой со стула и пересесть в кресло становилось все труднее? Я начала привыкать относиться к своему телу как к манекену. Тело не дарило мне удовольствий. Все удовольствия приходили ко мне через мозг. Только работа, театр, кино, книги, музыка. Вообще-то много! И люди. Люди - главное.
Довольно большую роль в этом отсутствии “молодых” желаний сыграл мой неулыбчивый спутник. Мы все еще были вместе. Не совсем вместе, что продлевало наш союз. По выходным мы жили у меня на даче, а по будням много работали, а потому, избегая пробок, ночевали в городе, где у каждого была своя квартира. Очень милый и добрый в душе человек, он обладал пессимистическим взглядом на жизнь. Я же и инстинктивно, и сознательно выискиваю любые капли позитива везде, где можно.
Внешне он был выше всяких похвал: верный, надежный. Но всегда мрачный. Всегда недовольный.
К тому же я очень обижалась вот на что. Он, и когда я сама передвигалась на своих двоих, не часто брал меня куда-то с собой - в поездки, к друзьям. А я же очень общительная и вообще чересчур активная для инвалида на коляске!
Новая работа.
Я стала делать “Азбуку перемен”. Видеоколонку в Интернете на сайте РИА.
2009
Работа в РИА, семинары со студентами, Тарусские благотворительные концерты.
Когда я перестала ходить с ходунками? Примерно в начале того самого года.
Это была тяжелая грань. Я долго сопротивлялась. Склероз победил.
2010
Я хочу верить в то, что тьма сгущается перед рассветом. Более страшного года в моей жизни пока не случалось.
Моя семейная жизнь никогда не была простой. Мы разные. Он любит Восток, а я Запад. И вместе им не сойтись... Я не утрирую, все примерно так и было. Притом что мы оба безоговорочно признавали десять заповедей, во всем остальном мы не сходились.
Он вырос в Закавказье. Модель семьи, место женщины в ней - все отлично от моих представлений о собственной жизни.
Не обсуждаю, что хорошо, что плохо. По-другому. А поскольку оба с сильными характерами - подвижек навстречу не было. Я виновата больше. Потому что я - женщина. И если я хотела семью, я должна была уступать.
В чем уступать? Он считал, что женщина должна быть дома. Больная женщина - тем более.
А еще я спорю. Я отстаиваю свою позицию. Зачем? Теперь, после произошедшего, сама не знаю. Мы спорим о ценностях, о роли спецслужб, о мировом заговоре, об экономике, воспитании детей, о качествах того или иного приятеля. Мы спорим обо всем.
Он никогда бы не ушел сам. В его джентльменском кодексе была невозможность уйти от жены. Даже если вместе несладко. Тем более, если жена тяжело больна.
Мне предстояло принять решение самой. Меня подталкивала к этому его мама - мудрая женщина, которой, конечно же, было наплевать и на меня, и на все вокруг, кроме покоя и счастья собственного единственного сына.
После одной из вечерних ссор, моих слез и полной невозможности понять друг друга утром он уехал в командировку. В Рим. А я собрала его вещи и вывезла к нему в квартиру. Я хотела покоя себе и счастья ему.
Я не решилась позвонить. Малодушно написала эсэмэску. Жизнь перевернулась.
А в мае заболела моя мама. Онкология. Третья стадия. Жизнь перевернулась еще раз. Но на свои места ничто не встало.
Кто забудет московскую жару и смог лета 2010 года? Мы жили в аду. Здоровым-то было тяжело, а уж маме... Химия, химия, химия, операция, химия, химия. Мы считали дни и градусы на термометре. А я в то лето почувствовала себя не самой слабой в семье.
В конце года произошло неожиданное и страшное. Умер мой неулыбчивый спутник, мой муж, здоровый, молодой мужчина, с которым мы расстались полгода тому назад по моей воле. Расстались из-за моего желания покоя себе и свободы ему. Мой неулыбчивый спутник умер в один миг, не почувствовав боли. Не дожив до пятидесяти лет.
Религиозным людям намного легче. Они верят, что за той гранью, за той таинственной чертой их что-то ждет. Встречи с ушедшими? Как минимум... А я не умею поверить в это. И это моя беда.