"На прореженной эфирной грядке любой овощ будет выглядеть фигурой"
Журналист Леонид Парфенов стал лауреатом первой телевизионной премии имени Владислава Листьева.
Получив приз, он сказал правду-матку о российском ТВ:
- Сегодня утром я был в больнице у Олега Кашина. Ему сделали очередную операцию, хирургически восстановили в прямом и переносном смысле этого понятия лицо российской журналистики.
Зверское избиение корреспондента газеты "Коммерсантъ" вызвало гораздо более широкий резонанс в обществе и профессиональной среде, чем все другие покушения на жизнь и здоровье российских журналистов.
В реакции федеральных телеканалов, правда, могла подозреваться заданность - ведь и тон немедленного отклика главы государства на случившееся отличался от сказанного первым лицом после убийства Анны Политковской.
И еще. До нападения на него Олег Кашин для федерального эфира не существовал и не мог существовать. Он в последнее время писал про радикальную оппозицию, протестные движения и уличных молодежных вожаков, а эти темы и герои немыслимы на ТВ. Маргинальная вроде среда начинает что-то менять в общественной ситуации, формирует новый тренд, но среди тележурналистов у Кашина просто нет коллег. Был один Андрей Лошак, да и тот весь вышел - в интернет.
После подлинных и мнимых грехов 90-х в 2000-е годы в два приема - сначала ради искоренения медийных олигархов, а потом ради единства рядов в контртеррористической войне - произошло огосударствление "федеральной" телеинформации. Журналистские темы, а с ними вся жизнь, окончательно поделились на проходимые по ТВ и непроходимые по ТВ.
За всяким политически значимым эфиром угадываются цели и задачи власти, ее настроения, отношение, ее друзья и недруги. Институционально это и не информация вовсе, а властный пиар или антипиар - чего стоит эфирная артподготовка снятия Лужкова. И, конечно, самопиар власти.
Для корреспондента федерального телеканала высшие должностные лица - не ньюсмейкеры, а начальники его начальника. Институционально корреспондент тогда и не журналист вовсе, а чиновник, следующий логике служения и подчинения. С начальником начальника невозможно, к примеру, интервью в его подлинном понимании - попытка раскрыть того, кто не хотел бы раскрываться.
Разговор Андрея Колесникова с Владимиром Путиным в желтой "Ладе-Калине" позволяет почувствовать самоуверенность премьера, его настроение на 2012 год и неосведомленность в неприятных темах. Но представим ли в устах отечественного тележурналиста, а затем в отечественном телеэфире вопрос, заданный Колесниковым Путину: зачем вы загнали в угол Михаила Ходорковского?
Это снова пример из "Коммерсанта" - порой возникает впечатление, что ведущая общественно-политическая газета страны (вестник отнюдь не программно-оппозиционный) и федеральные телеканалы рассказывают о разных Россиях.
А ведущую деловую газету "Ведомости" спикер Грызлов фактически приравнял к пособникам террористов - в том числе по своей привычке к контексту российских СМИ, телевидения, прежде всего.
Рейтинг действующих президента и премьера оценивают примерно в 75%. В федеральном телеэфире о них не слышно критических, скептических или иронических суждений. Замалчивается до четверти спектра общественного мнения. Высшая власть предстает дорогим покойником: о ней только хорошо или ничего. Притом, что у аудитории явно востребованы и другие мнения: какой фурор вызвало почти единственное исключение - показ по телевидению диалога Юрия Шевчука с Владимиром Путиным.
Вечнозеленые приемы, знакомые каждому, кто застал Центральное телевидение СССР: когда репортажи подменяет протокольная съемка "встреча в Кремле", текст содержит "интонационную поддержку", когда существуют каноны показа - первое лицо принимает министра или главу региона, идет в народ, проводит саммит с зарубежным коллегой. Это не новости, а старости - повторения того, как принято в таких случаях вещать.
Возможны показы и вовсе без инфоповодов - на прореженной эфирной грядке любой овощ будет выглядеть фигурой просто в силу регулярного появления на экране.
Проработав только в Останкине или для Останкина 24 года, я говорю об этом с горечью. Я не вправе винить никого из коллег, сам никакой не борец и от других подвигов не жду. Но надо хоть назвать вещи своими именами.
За тележурналистику вдвойне обидно при очевидных достижениях масштабных телешоу и отечественной школы сериалов. Наше телевидение все изощреннее будоражит, увлекает, развлекает и смешит, но вряд ли назовешь его гражданским общественно-политическим институтом.
Убежден, это одна из главных причин драматичного спада телесмотрения у самой активной части населения, когда люди нашего с вами круга говорят: чего ящик включать, его не для меня делают!
Куда страшнее, что большая часть населения уже и не нуждается в журналистике. Когда недоумевают: ну, побили, подумаешь! мало ли кого у нас бьют, а чего из-за репортера-то такой сыр-бор? - миллионы людей не понимают, что на профессиональный риск журналист идет ради своей аудитории.
Журналиста бьют не за то, что он написал, сказал или снял. А за то, что это прочитали, услышали или увидели.
----------------------------------------
Можете не читать, а посмотреть видеозапись выступления
Я на фоне знаменитости (ноябрь 2005):
Я принимаю волюнтаристское решение и записываю Парфёнова в «непрогнувшиеся».
UPD-1. Понравилась оценка поступка Парфенова у tu-95: "Герой, которому было вначале страшновато. Судорожное вытягивание из кармана листочков. Нервная речь вначале, сбивающаяся, словно абсолютно непубличный человек впервые в жизни выступает перед камерой. И чуть ли ни оглядывается, чтобы не оттащили от микрофона.
Изумительной правдивости выражения лиц топовой телевизионной тусовки. Глаза полны ужаса, и хочется вскочить и убежать. Непроницаемо лишь главное чудовище - Эрнст. Но ощущается, как где-то там у него внутри, в желудке, медленно распускается роза, сделанная из колючей проволоки. И лишь спокойный взгляд Максимовской, с выржением морального удовлетворения на лице.
И это, действительно, было страшно. Лично мне на это было страшно смотреть. Потому что эта речь лет 10 назад осталась бы незамеченной. Потому что по тем временам это было нормально, когда человек говорил в телекамеру правду. Тогда это была норма жизни и норма тележурналистики.
И вот мы здесь. В 2010 году. И вот что мы имеем, и какими мы стали. Мы отброшены на 25 лет назад. Потому что в 1985 году, когда пришел Горбачев, произнесение подобных речей считалось героизмом. Но уже год спустя ситуация сдвинулась в сторону большей свободы и открытости. И, значит, сейчас 1985 год. И, значит, у нас у всех нагло украли четверть века. И это очень страшно".
UPD-2. Журналист Андрей Лошак заявил, что Парфенов - "один из немногих людей, кто реально живет не по лжи. Он никогда не соврал, он просто органически не способен фальшивить... Он сказал все то, о чем давно думают тысячи закадровых работников. Потому что реально достало уже. Я вот только вчера был в "Останкино", и там все те же истории - делали какой-то сюжет, обратились к министру Голиковой за комментариями, та, вместо того, чтобы прокомментровать, позвонила Путину, а Путин, в свою очередь - генеральному директору канала, и сюжет со скандалом сняли. Ну сколько это может продолжаться?". Жена Парфенова Елена Чекалова допускает, что он может быть уволен телекомпанией.