Марина Розанова" Константинт Кедров номинант Нобеля"
СТРАСТИ ПО НОБЕЛЮ И БЕЗ…
Впервые после Пастернака и Бродского русский поэт оказался в финале номинации 2 года на Нобелевскую премию. Когда о номинации объявили по всем центральным каналам телевидения, кто-то из номенклатурных поэтов не удержался и проговорился прямо в эфире: “ Теперь вся моя жизнь псу под хвост!” Однако один из собратьев по перу, по всей вероятности святой, утверждал, что никогда не сомневался, что настанет час триумфа подлинного таланта. В 2003 и 2005 Константина Кедрова торжественно дважды наградили премией «Грамми.ру», которую присуждают Интернет-пользователи. Лучшим произведением в жанре поэзии была названа поэма Константина Кедрова «Компьютер любви».
- Что приятнее - быть номинтном на Нобелевскую или лауреатом “Грамми”?
Константин Кедров. «Грамми», на мой взгляд более объективное суждение, потому что на выбор простых людей ничто, кроме их собственного вкуса, не влияет. Но вот, к примеру, поэт Владимир Вишневский думает иначе. Он подошел ко мне в ЦДЛ с бокалом шампанского и произнес экспромт в своем стиле: “Быть номинантом - это круче!”
- Говорят, номинанты участвуют в конкурсе пожизненно?
К.К. Да, Кутзее получил премию с пятой попытки, а Бунин вообще с 12-ой. Сириец Адонис номинировался как драматург. Двое других претендентов - прозаики.
- В России ваше имя почти не упоминается. Получается, нет поэта в своем отечестве?
К.К. А что тут нового? Разве имена Бунина, Пастернака, Бродского упоминались? Есть что-то очень странное в нашем отношении. Пока гром не грянет, мужик не перекрестится. Пока на Западе тебя не заметят, в России тебя в упор никто не увидит. Разве не странно, что о любом хоккеисте оповещают всю страну задолго до того, как он забьет победную шайбу. А тут впервые после Пастернака (Бродский шел от Америки) российский поэт присутствует в списке претендентов на самую престижную премию, а пресса все путает. То называет меня Келлером, спасибо, что не киллером, то сообщают, что я читал во Франции лекции. Нет, не читал.
- Лауреат Нобелевской премии получает миллион долларов. Что бы вы сделали с такой суммой?
К.К. Расширил бы квартиру и поехал бы со своей женой, поэтессой Еленой Кацюбой, в Париж. Мы там выступали в Сорбонне со стихами в апреле прошлого года. И целыми днями гуляли. Монпарнас, площадь Вогезов, Тюильри, бульвары уже зеленые. “Я хотел бы жить и умереть в Париже, но Лубянка оказалась ближе”. Потом в Италию Рим, Флоренция - мои любимые города. А в Венеции я не был.
- Такое ощущение, что мысленно вы уже все получили и везде побывали.
К.К. Золотые слова. Достоевский говорил: “Свобода, имя ей миллион”. Если это так, то я давно миллионер, потому что всегда был свободен.
ELLE. У вас много стихов о Париже, словно вы там долго жили.
К.К. Иногда я думаю, что Париж
создан, чтобы в нем жили не мы, а другие.
Да и рай был создан для того лишь,
чтобы изгнать из него Адама.
ELLE. Но вы-то давно вошли в Рай- по стихам видно!
К.К.Я вошел не в рай. Я вошел в Париж со своим раем, как Байрон приехал в Грецию со своим адом.
Так лорд Байрон, покинув Англию,
плыл в Элладу, как древний грек
Человек человеку - ангел
Ангел ангелу - человек
- В одном интервью вы сказали, что вас лучше всех понимают тонкие женщины и умные дети.
К.К. Так было всегда. Женщины более чувствительны к проявлению жизни, а поэзия - это жизнь в квадрате, или даже в кубе, или в энной степени.
- Вы себя чувствуете гражданином мира?
К.К. Да полно, бросьте. Москвич я до мозга костей. Здесь такое ужасное, но свое. Впрочем, ужасное и прекрасное всегда рядом, два в одном.
- А вы?
К.К. Один во всех.
- Большинство людей благополучно обходятся без поэзии. И неплохо живут. Может быть, сейчас другая, непоэтическая эпоха?
К.К. Эпоха, она всегда другая. И, как правило, непоэтическая. Это потом мы оглядываемся в прошлое и говорим, что 19-й век - это Пушкин. А сам 19-й век ил совсем другой, отнюдь не пушкинской жизнью. Другое дело, что потомкам стал интересен именно Александр Сергеевич.
- Так, может, начало ХХI века станет для потомков эпохой Кедрова?
К.К. Так… Дайте подумать. Ну, да, а Москву переименуют в Константинополь.
- После Пастернака и Бродского вы первый из русских поэтов стали реальным претендентом на Нобелевскую премию. Естественно, что вас сравнивают.
К.К. Да, и меня “сосчитали”. Бродский. Прямо скажу, мне не близок, а вот ранний Пастернак имеет ко мне отношение. Но все это ложные ориентиры для тех, кто хотел бы приблизиться к моей поэзии. Тут лучше без посредников, напрямую. Я даже себя повторять не очень люблю, тем более других, даже замечательных поэтов.
- Говорят, что в России стали меньше читать?
К.К. Не думаю. Просто перестали лицемерить - изображать из себя литгероев и заучивать наизусть цитаты типа “самое дорогое у человека - это жизнь, и прожить ее надо…” Надо-то надо, но не всегда удается. Был такой журнал “Литература и жизнь”. Возможно, он есть и сейчас. И все же между литературой и жизнью целая пропасть. В литературе Ромео и Джульетта погибают, не дотянув до свадьбы, а в жизни большинство Джульетт и Ромео доживают не только до свадьбы, но и до развода. В литературе Анна Каренина из-под любовника уходит под поезд. В жизни “анны” предпочитают чугунному партнеру что-то понежнее и помягче.
-Вас считают поэтом сверхсложным…
К.К. Так считают читатели сверхпростые. Рулада соловья тоже сверхсложная, если ее во всей полноте передать. А теперь представьте, что рядом с каждым соловьем примостятся сотни три воробьев и все чирикают: “Ах, как сложно…”
- Выходит, поэт в России больше, чем поэт, но еще больше поэта в России - графоман?
К.К. Для русского человека стих написать - все равно, что для Раскольникова старушку тюкнуть. Десять бабушек - рубль. А тысяча стихобабушек - это уже бюджет с профицитом. У нас по тысяче стихов на душу населения. Все пишут, но никто не читает. Зато вся страна и весь мир наизусть знает бессмертную русской татуировку: “Я сошла с ума, мне нужна она”. Свежесть рифмы действительно сводит с ума. Я сошел с уму, мне нужна Муму.
Марина Розанова.