Кочетковолиада
За последние полгода удивительная московская девушка Светлана Кочеткова стала для меня неиссякаемым источником вдохновения. Она постоянно, не прикладывая к этому ни малейших усилий, попадает в какие-то дичайшие, поразительные и сумасшедшие истории. Вот даже на этой фотографии, кажется, что она в длинном белом платье, а на самом же деле Света в полосатых штанах.
И при этом умна, привлекательна и очень талантлива.
Поэтому, не Галатее, но Музе своей посвящаю...
Как мы с Кочетковой в театр ходили.
Однажды мы с Кочетковой пошли в театр на "Дориана Грея". Кочеткова, как всегда, опоздала. На улице было жарко. Поиски "Театра Луны" осуществлялись на бегу. Я взмок и костерил её последними словами, Кочеткова виновато оправдывалась и при этом, не прекращая движения, стреляла у прохожих сигареты. В зрительный зал мы влетели последними.
В театре стояла чудовищная духота. Кочеткова выпила всю мою воду. Инсценировка была отвратительной. Актёры играли бездарно. Хуже всех выглядел сам Дориан, которого изображал участник некого неизвестного мне бойз-бенда. Он постоянно глупо хихикал, дрыгал ногами в лосинах и вообще был похож на раскормленную лягушку. Между тем, по сюжету пьесы он являлся объектом всеобщей любви, и мужчин, и женщин.
От происходящего на сцене меня отвлекал плазменный экран на стене, на котором вращались какие-то кровавые колёса и горели слова: «Уважаемые зрители! Убедительно просим вас отключить свои мобильные телефоны!» На сцене в это время скакали три непонятные девушки в туниках и изображали то ли нимф, то ли муз, то ли парок. Говорили они нараспев и довольно противными голосами. В отдельные моменты артисты начинали читать со сцены тюремные письма Оскара Уайльда, что, разумеется, ясности происходящему не прибавляло. Возможно, используя «De Profundis» постановщик пытался придать глубину инсценировке. Но в какой-то момент я перестал понимать, что происходит на сцене. Мне очень хотелось выпить. Кочетковой, судя по тоске в глазах, тоже.
Мы решили, что свалим в антракт. Но судя по тому, что действие уже перевалило за середину романа, пьеса была одноактной. Меня охватило отчаяние. Более всего нас раздражала реакция зрительного зала. Дамы-зрительницы нервно сминали своими руками сумочки. Их спутники были торжественны и мрачны как на похоронах. Стояла гробовая тишина. Глаза присутствующих были прикованы к сцене. Никто не хотел признавать, что им подсовывают говно. Народ искренне и серьёзно наслаждался искусством.
В конце-концов я не выдержал и стал отпускать по поводу спектакля и артистов язвительные замечания. Говорил я тихо, но Кочеткова громко смеялась. Она стала что-то шептать мне на ухо в ответ. На нас стали шикать. Мы в ответ огрызаться. В общем, вели себя вполне безобразно.
К счастью, скоро закончился первый акт. С облегчением мы потянулись к выходу. После «Дориана Грея» желание выпить стало непреодолимым. Позади меня брела белокурая девушка сильно за тридцать и, опустив глаза долу, уныло долдонила мне в спину примерно следующее: «Это невозможно...какая дикость...зачем такие приходят в театр...варварство... как вам не стыдно...»
Я понял, что эти полные душевной боли слова относятся к нам. Оскорблённая зрительница продолжала бормотать: «Дикари... как можно....мешаете другим... вы вообще понимаете...» Я не выдержал и вяло отбрехнулся: «Да мы уже уходим». Тут девушка чуть ли не подпрыгнула на месте и закричала торжествующе: «И прекрасно! И замечательно! ТАКИМ в театре не место!» На что Кочеткова выкинула номер: приняв эффектную позу, она указала театралке на чёрный провал зрительного зала и, с патетикой за которую бы удавилась Сара Бернар, трагически произнесла: «Идите! Ищите там святое искусство! Если, конечно, найдёте!»
И взяв меня под руку, Кочеткова развернулась и с достоинством повела меня в шашлычную.
Как Кочеткова полюбила сатаниста.
Было это так.
Однажды Люся Шумилова обнаружила у себя шотландские аристократические корни. Произошло это девять лет назад. Выходило, что у её далёких предков по материнской линии фамилия была то ли Мак-Гиллис, то ли Мак-Наббс. Но главное, что шотландская родословная давала ей возможность претендовать на какой-то там замок. В котором уже четыреста лет жили её более везучие родственники. Признавать своё родство с Шумиловой они категорически отказывались.
Люся потеряла покой. Замок в Шотландии снился ей по ночам. Она решила его отсудить. Если бы противные шотландцы не так явно задирали свой нос, они бы ещё могли рассчитывать на пощаду. Но они открыто брезговали родством. Шотландскую ветвь Мак-Наббсов нужно было показательно проучить. Опять же, вложения в иностранную недвижимость - это всегда выгодно.
Все свои заработки Люся тратила на адвокатов. Адвокаты стремительно менялись. Когда они появлялись в Люсиной квартире, она была полна надежд. Люся звонила своей подруге Кочетковой и делилась с ней своим энтузиазмом: «Всё уже на мази! На меня работает супер-бизон своего дела! Замок практически у нас в кармане! Мы опять подаём апелляцию!» Потом звонки становились всё реже и реже. В конце-концов, Шумилова проигрывала очередное дело потому что «адвокат был недостаточно квалифицированный». И отправлялась на поиски очередного юриста.
Так продолжалось девять лет.
И вот однажды в пятницу вечером Кочеткова лежала на диване и читала «Манон Леско». Она дошла уже до второй страницы, когда раздался телефонный звонок. Это звонила Люся. Кочеткова даже не очень удивилась.
«Приезжай немедленно, - горячо шептала в трубку Шумилова, - я тебя со своим новым адвокатом познакомлю. Мужик, что надо. Как раз в твоём вкусе».
За окном смеркалось и накрапывал дождь. На диване лежала недочитанная «Манон Леско». Кочеткова ответила: «Не-е, уже поздно, куда я поеду...»
Нужно сказать, что Кочеткова не любила, когда подруги пытались её с кем-нибудь познакомить. С этими знакомствами она всегда попадала впросак. С одной своей подругой она даже едва не рассорилась на этой почве. Между ними произошёл эмоциональный разговор примерно следующего содержания
- Знать тебя не хочу! Не звони мне больше
- Ну, Света, ну почему?
- «Почему»?! Ты же говорила, что он банкир!
- Но он же работает в банке.
- И ездит на работу на метро! - сардонически смеялась Кочеткова.
- Света, ну это же Москва, - виновато канючила подруга. - Здесь многие обеспеченные люди, чтобы не стоять в пробках, добираются до работы на метро.
- Из Бибирево!
Ну, и так далее, в таком же духе.
«Нет, я не поеду. Уже поздно», - твёрдо сказала Света. «Ты с ума сошла?! - возмутилась Шумилова. - Может это твой шанс. Мужик - первый класс. Не то что твои забулдыги-киношники».
«Ладно, через час буду», - сказала Кочеткова и положила трубку.
Через полчаса она уже была у Шумиловой-Мак-Гиллис. Адвокат ей категорически не приглянулся. Почему Люся решила, что он в светином вкусе понять было решительно не возможно. Во-первых, он был толстым. Во-вторых, он был на три года моложе её. Заурядной внешности. Одет невзрачно. Его звали Владимир Рейнгольдович Боровчик. И наконец, он оказался совсем не адвокатом, а только проходил практику в суде. Каким-то там секретарём.
«Господи, на кого я трачу свою жизнь, - подумала Света,- за какие грехи мне всё то?»
К несчастью Боровчику она понравилась. Он подсел к ней поближе и стал навязчиво угощать хозяйской пастилой. Так завязалось их романтическое знакомство.
Боровчик стал звонить ей и посылать смс-ки. У него оказалось неплохое чувство юмора. Со временем она к нему привыкла. Боровчик приглашал её в «Грабли», угощал шампанским. Света с удовольствием выпила бы водки, но думала про себя: «Ладно, и шампанского попью. Что с меня, убудет?»
Как мужчина он не будил в ней никаких инстинктов. Но с ним ей было, по крайней мере, нескучно.
Он дарил ей букеты. Провожал до такси. «По крайней мере, он галантен, - думала про себя Света, - не то что наши забулдыги-киношники: всё норовят свернуть любой разговор на какую-нибудь похабщину. Начнут Сокуровым закончат обязательно анальным сексом. Этот хоть за руками следит. Поэтому не буду форсировать события».
Так продолжалось весь сентябрь. Осложнения начались внезапно. Однажды прогуливаясь по парку Боровчик таинственно сказал, что хочет сделать ей признание. По расчётам Кочетковой «признание» должно было состояться, по крайней мере, через месяц. Она даже немного расстроилась, что так быстро утратила фору.
- Ты знаешь, - продолжал «адвокат», становясь всё более таинственным, - я хочу открыть тебе одну тайну. То, что ты так опрометчиво и безрассудно влюбилась в меня (на этих словах Кочеткова выронила сумочку) произошло потому, что у меня есть Хозяин. Я попросил его отдать мне твою душу. Теперь ты полностью в моей власти. Я могу делать с тобой всё что угодно. Вот чем объясняется то, что ты потеряла голову»
- Ты что, сектант? - спросила Света.
- Я?! - тут Боровчик демонически рассмеялся, - бери выше, дурочка. Я слуга Повелителя Тьмы.
- То есть псих, - резюмировала Кочеткова.
- Ты можешь мне не верить, но теперь ты полностью в моей власти. Я могу вытирать о тебя ноги....
- Ты знаешь, уже поздно, а у меня ещё бельё не постирано. Оревуар! - сказала Света и побежала ловить такси. Ей вдруг стало очевидно, что юрист оказался ненормальным.
Они не общались два дня. К концу третьего Свете стало скучно. Она решила позвонить Боровчику. «В конце-концов, у каждого свои причуды, - думала она, - ну, сатанист, с кем не бывает. По крайней мере, весёлый. Если он не будет заставлять меня участвовать в чёрных мессах, то с ним вполне можно общаться. Опять же знакомый юрист всегда может в жизни пригодиться».
Они созвонились и она приехала к нему в гости. По-началу, Боровчик вёл себя прилично. Угощал конфетами с коньяком. Потом просто коньяком. Мило шутил. Света хохотала. Но под конец его опять повело.
- Ты хоть понимаешь, что мой Хозяин наделил меня неограниченной властью? Ведь он истинный Князь мира сего! - кричал Боровчик, расхаживая по комнате и размахивая руками. - Я могу заставить тебя ползать по стеклу, лизать мои ботинки, стать моей рабой, в том числе и сексуальной! Сколько ты смогла выдержать без меня? Сама, сама, приползла сюда на коленях...»
«Что б я сдохла, - подумала Света. - Господи, ну почему мне не попадаются нормальные мужики? План по козлам я давно уже выполнила».
- Ты знаешь, дорогой, мне ещё нужно внести правки в сценарий. Для «Смешариков». Ну, так я побежала?!
И прежде чем слуга Князя мира сего успел опомниться, Кочеткова схватила свой плащ, сумочку и, зачем-то, зонт Боровчика и побежала к лифту.
Ей было скучно без него, но она не звонила Боровчику неделю. Света думала: «Я, конечно, агностик, но как-то это всё... Вот, просто сатаниста я ещё вытерплю. Но сатанист-мудак - это даже для меня слишком».
В конце недели Боровчик позвонил сам. Голос его был печален: «Света, - говорил он, жалостливо сопя в трубку, ты представляешь: я сломал ногу. Шёл по улице и подскользнулся на совершенно сухом месте. Закрытый перелом. Лежу в больнице. Мне здесь одиноко и грустно. Вспоминаю тебя». Света хотела-было съязвить что-то вроде: а что же твой Хозяин так плохо следит за вашими, но удержалась. Она пожалела юриста. И вообще решила вести себя по-христиански. Боровчик, конечно, мудак, но ведь и мудаки достойны сожаления. Кажется, что-то такое было написано в Библии. Или об этом ей рассказывал её приятель Королёв.
В общем, Света решила простить. Тем более, что сатанист явно раскаивался. Она надела своё лучшее платье. Накрасилась. Купила сетку с апельсинами. И пришла к больному в палату.
И что же вы думаете? Боровчик оказался неисправим. Едва она вошла, как юрист демонически расхохотался ( он действительно лежал на кровати, к одной ноге его была подвешена гиря) и, указывая на Свету пальцем торчащим из гипса (правая рука его тоже была сломана) торжествующе заорал: «Вот видишь! Видишь! Ты втюрилась в меня! Врезалась! Потеряла голову! А всё почему? Да потому что ты в моей власти!»
«Да пошёл ты к чёрту!» - сказала оторопевшая Кочеткова сатанисту и, забрав апельсины, немедленно покинула больницу.
Так закончился этот удивительный роман.
Как Кочеткова эксгибициониста от верной смерти спасла.
Беременные женщины часто находят себе самые абсурдные занятия. Одни с утра до вечера на нервной почве собирают «икеевскую» мебель. Другие пилят своих мужей. Лиза Мажордомская, будучи в декрете, за ночь написала книгу «Детям о театре». За ней последовала «Детям о кино». Затем «Детям о цирке». «О балете», «о спорте», «о танцах». Сыну Мажордомской минуло уже шесть лет, а Лиза всё никак не могла остановиться. Она открыла в себе литературный дар. Её книги пользовались большим успехом среди родителей. Их рекомендовали на женских форумах. Она, ослепительно улыбаясь, подписывала их за столиком в магазине «Москва». В конце-концов, Мажордомскую стали приглашать на радио. Можно сказать, что в литературе Лиза обрела себя.
Но нужно отдать ей должное Мажордомская была совсем не заносчива. Добившись такого головокружительного успеха, она ничуть не манкировала старыми связями. Оставалась проста и демократична. Вот и теперь, по-дружески, пригласила свою старинную приятельницу Кочеткову прокутить гонорар за свежеиспечённую книгу. Света, конечно же, согласилась.
На пол-пути к Мажордомской Кочеткова встретила своего старинного приятеля Королёва. Королёв был странным типом. Он был раздражающе неряшлив. Отращивал себе клочковатую бороду. Мнил себя непризнанным гением. В 40-градусный мороз звал на митинги. Бесился когда она опаздывала. Не приставал. И всё время норовил выпить за светин счёт. Кроме того, у него была странная манера общения. Он всё время пытался её как-нибудь оскорбить или унизить. Например, дружелюбно орал, случайно столкнувшись со Светой на улице:
- Кочеткова, привет! Хорошо выглядишь! А в следующий раз на встречу со мной в калошах придёшь?!
Светины туфли стоили двести долларов. Другая бы на её месте обиделась, но Кочеткова, как начинающий сценарист, развивала в себе чувство самоиронии. В этом разрезе Королёв казался ей даже забавным. Она называла его «мой пунктуальный фашист». Однако, любые попытки выпить за свой счёт тут же решительно пресекала.
В тот день Королёв был необыкновенно мрачен. Почему - не говорил. В общем, Света решила поднять ему дух и позвала с собой.
- Это какая ещё Мажордомская?! - побелев от злобы, переспросил Королёв, - Лизка, что ли?- и добавил презрительно - писссательница. Видали мы таких. Очень надо. Сами «гудите», без меня.
- Без тебя будет скучно.
- Переживёте как-нибудь, обойдётесь.
- Так она ж башляет! - искренне удивилась Кочеткова.
- Ладно, уговорила, - всё так-же злобно продолжал Королёв. - Чо за кабак?
Мажордомская чинно сидела в модном кафе в окружении розеточек с вареньем и пирожных. При появлении светиного спутника её круглое лицо вытянулось.
- Привет, Лизавета, - с ходу начал Королёв, - Как жизнь, муж, детишки? Как новую книгу назвала? «Детям о рыбалке»?
И начал смеяться.
У Королёва, как это и принято у непризнанных гениев, литературная жизнь всё никак не задавалась. В редакциях толстых журналов на его рукописях чистили селёдку. На радио его не приглашали. Однажды он чуть было не поступил в Литературный институт, но провалил все экзамены, включая тест по русскому языку. Надежда оставалась только на собеседование. В экзаменационной комиссии сидела известная русская писательница Татьяна Толстая. Когда она спросила его, кого он считает самым талантливым современным русским писателем, Королёв решил пойти ва-банк.
- Вы!!! - заорал он Толстой. - Обожаю все ваши романы (тут Королёв решил проявить эрудицию), Татьяна Николаевна! Особенно «Казус Кукоцкого»!
Гениальная карьера Королёва закончилась так и не начавшись. Естественно, ему было обидно, что Мажордомская так стремительно обходила его на литературной ниве.
...Лиза в гробовой тишине мешала ложечкой какао. Градус общения за столом стремительно понижался. Изо ртов присутствующих уже пошёл пар. Одна Света ничего не замечала.
- Лизонька, а я правда могу заказывать всё, что захочу? Правда-правда?
- Конечно, - невозмутимо отвечала Мажордомская. - Выбирай, душенька, всё, что понравится. Кофе, пирожные. Очень рекомендую тебе...
- Девушка, - закричала Кочеткова проходящей мимо официантке, - 150 водки «Русское золото» и запивку! - и добавила, скромно улыбаясь, - А твоим «наполеоном» я закушу. Можно?
- Конечно, - невозмутимо ответила Мажордомская. Ей была свойственна истинно прибалтийская сдержанность. Её прадедушка был латышским стрелком.
- А что же вы, Артемий, ничего не пьёте? - с едва заметной иронией интересовалась Лиза.
- Лекарства пью. Антибиотики, - злобно косясь на успешную литераторшу отвечал Королёв.
- Наверное, гриппом болеете?
- Ага. Триппером, триппером.
- Ах, у вас, у мужчин это всегда так не кстати, - по-светски вздыхала Кочеткова.
За разговором о театре, кино и литературе, все трое, что вполне естественно, непринуждённо переместились в пивную. В пивной было грязно, накурено и шумно. Света была обворожительна во хмелю. Ненавидящий весь мир Королёв обсасывал свиные рёбрышки и пил квас. Лиза улизнула в туалет и обратно уже не вернулась. Муж Мажордомской играл на бирже. Шестилетний ребёнок Мажордомской играл на скрипке. Нужно ли говорить, что окружающая её действительность была ей классово чужда?
Но Свету уже понесло.
- Сегодня гуляем! - сказала она и, купив на свои деньги бутылку «Берёзовой на бруньках», поехала с Королёвым гулять на Воробьёвы горы.
Было уже полпервого ночи. В парке сгустился мрак, не горели фонари. Королёв и Кочеткова ломились через кусты к набережной.
А потом между ними произошёл конфликт. Королёв отобрал у Кочетковой бутылку. Кочеткова даже немного протрезвела от такого вероломства.
- Хватит бухать, - шипел сквозь зубы неудавшийся романист, пряча руку с «Берёзовой» себе за спину, - женский алкоголизм неизлечим!
-Ты что, совсем обалдел?! - рассердилась Кочеткова. - Какой "алкоголизм"? И вообще, какая тебе разница пьяна я или нет?
- Ты уже на человека не похожа. Посмотри на себя в зеркало! У тебя же сизый нос!
Зеркала на Воробьёвых горах не было, поэтому Света не решилась слепо принимать слова Королёва на веру.
- Отдай бутылку! Я её на свои деньги купила, - выложила она свой последний коронный аргумент.
- Ой! Смотри - лягушка! - ответил на это Королёв, восторженно вытаращив глаза в темноту.
- Где?! - удивилась Кочеткова. Когда она оглянулась назад, Королёв уже стоял на пригорке и в лунном свете допивал бутылку из горла. Видимо «пунктуальный фашист» всё это время выжидал, когда закончится действие антибиотиков.
- Скотина, - в сердцах сказала ему Света и ушла от подлеца в бурелом.
Шла она долго. Где-то играла праздничная музыка. Светины ноги в туфлях за двести долларов промокли. В парке было всё так же темно и сыро.
Наконец она вышла на залитую лунным серебром поляну и столкнулась на ней с эксгибиционистом. Это был плотный лысоватый незнакомый мужчина в квадратных очках. На нём был тонкий болоневый плащик. Увидев Кочеткову, мужчина печально вздохнул и распахнул его.
Света так растерялась от неожиданности, что замахала на мужчину руками и закричала: «Кыш! Кыш! Фу! Нельзя! Пошёл!». Как ни странно, это подействовало и эксгибиционист сразу запахнул свой плащ. Но затем снова распахнул его.
И тогда Света побежала. Эксгибиционист побежал за ней. Света прибавила шагу. Эксгибиционист не отставал. Так они и бежали по лесу в лунном свете, похожие на двух влюблённых из какого-то неснятого фильма Кончаловского. Наконец, Кочетковой это надоело. Кроме того, у неё с непривычки началась одышка. Она остановилась, чтобы перевести дух. Мужчина тоже. Он держался рукой за тополь и громко сопел. Потом, с мукой на лице, безмолвно распахнул свою болонь, становясь похожим на белку-летягу.
Абсурдность ситуации зашкаливала. Кочеткова не выдержала первой.
- И это всё? - спросила она.
- Почувствовав в голосе Кочетковой нотку разочарования, мужчина немного оживился: « А что бы вы хотели?»
В этот момент раздался треск в кустах. Мужчина задрожал.
- Кто это?! - воскликнул он.
Света решила доводить абсурд до его алогического завершения.
- Вы знаете, - произнесла она, - я сегодня в новостях слышала, что из цирка на Вернадского сбежала пантера. Так это, наверное, она.
«Мамочка!» - воскликнул извращенец, и они опять побежали. Нечто с треском ломилось за ними по кустам боярышника. Эксгибиционист в страхе залез на дерево. Кочеткова, как ни странно, тоже. Она уже сама верила в собственную ложь. Так прелесть искусства в очередной раз победила унылую правду жизни.
Пантера, кажется, бродила где-то по близости. Сидя на дереве они познакомились. Мужчину звали Аркадием. Они коротали время за беседой о театре, кино и литературе.
- Светлана, скажите, какой ваш любимый русский поэт? - например, спрашивал Аркадий.
- Блок, - не задумываясь отвечала Света.
И Аркадий тут же начинал декламировать: «Приближается звук. И, покорна щемящему звуку, молодеет душа...»
Или, Аркадий интересовался: «Светлана, а какой ваш любимый зарубежный фильм?
Света: «Сцены из супружеской жизни».
Аркадий: «А не кажется ли вам, Светлана, что Бергман в этом фильме хотел показать, с присущим ему беспощадным анализом личностной психики и социальной психологии, неизменность во времени проблемы человеческого отчуждения...» и тд.
Наконец, начало светать. Кочеткова и извращенец слезли с дерева.
- Послушайте, Аркадий, а вы что, специально поджидали меня на этой поляне? - поправляя чулки, не удержавшись спросила Света. Она должна была задать ему этот вопрос.
- Да что вы, бог с вами, - грустно ответил эксгибиционист, - я так ловил, на удачу. Это же такая рулетка. Но вы мне очень понравились. Я здесь бываю по вторникам и пятницам, с десяти до без пятнадцати трёх. Приходите, - добавил он с надеждой.
- Спасибо, я подумаю, - сказала Света.
И распрощавшись, Аркадий, вздыхая, удалился. Кочеткова тоже вздохнула. В этот момент снова зашумело в кустах. Света моментально забралась обратно на тополь. Из кустов шатаясь выбрался ободранный и нетрезвый Королёв. Борода его топорщилась, глаза были красными. Не поднимая головы, он просипел: « Кочеткова, вернись. Дура, из-за водки обиделась? Я тебе потом десять бутылок куплю. Чёрт, как горло болит. И зачем я пил холодную?»
И не обращая внимания на Свету, русалкой сидящую на ветке, он прошёл в близлежащий орешник...
Конечно, Света больше никогда не встречалась с Аркадием. Хотя иногда и вспоминала его. «Ты знаешь, я, конечно, навидалась за свою жизнь разных извращенцев. Но этот был какой-то особенный», - с теплотой в голосе признавалась она потом Мажордомской.