ДМИТРИЙ СУХАРЕВ
ДВОР
А ташкентский перрон
принимал, принимал,
принимал эшелоны,
Погорельцы и беженцы
падали в пыль от жары,
Растекались по улицам
жалкие эти колонны,
Горемычная тьма
набивалась в дома, наводняла дворы.
И на нашем дворе
получился старушек излишек,
Получился избыток старух,
избежавших огня,
И старухи старались
укрыться под крыши домишек,
Ибо знали такое,
что вряд ли дошло б до меня.
А серёдкой двора
овладели, как водится, дети,
Заведя, как положено,
тесный и замкнутый круг.
При стечении лиц,
при вечернем и утреннем свете
Мы, мальчишки, глядели
на новых печальных подруг.
И фактически, и фонетически, и хромосомно
Были разными мы.
Но вращательный некий момент
Формовал нас, как глину,
и ангелы нашего сонма,
Просыхая под солнцем,
всё больше являли цемент.
Я умел по-узбекски.
Я купался в украинской мове.
И на идиш куплетик застрял,
как осколок, во мне,
Пантюркизмы, и панславянизмы,
и все горлопанства, панове,
Не для нас, затвердевших до срока
на дворе, на великой войне.
Застарелую честь
да хранит круговая порука!
Не тяните меня,
доброхоты мои, алкаши, -
Я по-прежнему там,
где, кружась и держась друг за друга,
Люди нашего круга
тихонько поют от души.
1974
А ташкентский перрон
принимал, принимал,
принимал эшелоны,
Погорельцы и беженцы
падали в пыль от жары,
Растекались по улицам
жалкие эти колонны,
Горемычная тьма
набивалась в дома, наводняла дворы.
И на нашем дворе
получился старушек излишек,
Получился избыток старух,
избежавших огня,
И старухи старались
укрыться под крыши домишек,
Ибо знали такое,
что вряд ли дошло б до меня.
А серёдкой двора
овладели, как водится, дети,
Заведя, как положено,
тесный и замкнутый круг.
При стечении лиц,
при вечернем и утреннем свете
Мы, мальчишки, глядели
на новых печальных подруг.
И фактически, и фонетически, и хромосомно
Были разными мы.
Но вращательный некий момент
Формовал нас, как глину,
и ангелы нашего сонма,
Просыхая под солнцем,
всё больше являли цемент.
Я умел по-узбекски.
Я купался в украинской мове.
И на идиш куплетик застрял,
как осколок, во мне,
Пантюркизмы, и панславянизмы,
и все горлопанства, панове,
Не для нас, затвердевших до срока
на дворе, на великой войне.
Застарелую честь
да хранит круговая порука!
Не тяните меня,
доброхоты мои, алкаши, -
Я по-прежнему там,
где, кружась и держась друг за друга,
Люди нашего круга
тихонько поют от души.
1974