Глава 3.4. Индустриализация и коллективизация 1930-х годов. (часть 1)
Агитационный плакат СССР
Критерии оценки эпохи
Эпоха индустриализации, как известно, в нашем современном обществе вызывает живейший интерес и непрекращающиеся споры о том, хорошее ли то было время или плохое. Как я уже говорил, в любом сложном процессе есть свои положительные и отрицательные явления, а данная эпоха несомненно была очень напряженным временем, наполненным самыми различными событиями, возможно более противоречивого периода отечественной истории и не встретишь. Но все-таки необходимо представить какие-то более-менее четкие критерии оценки исторических циклов. Как же можно оценить такое время? С одной стороны - широкомасштабное распространение ГУЛАГов, коллективизация, массовые насильственные переселения целых народов, аресты и расстрелы, с другой - невиданный рост промышленности и экономики, создание целой системы обороны и безопасности страны, включающей в себя как энергетическую безопасность, так и развитие военно-промышленного-комплекса и много еще чего, благодаря чему страна была спасена во время Великой отечественной войны и стала могучей мировой державой.
Лично для меня лучшим критерием является то, сколько и ради чего впустую угроблено народа, моего, русского народа в первую очередь. И в этом отношении эпоху 30-х годов я оцениваю негативно, особенно в сфере аграрной политики. Убежден, что у страны была возможность сберечь население, провести коллективизацию без таких огромных и бессмысленных жертв, что даже сам Сталин испугался результата (о чем речь позже). В сложившихся условиях действительно нужно было обеспечить продовольственную безопасность, времени на раскачку не оставалось. Основанные после революции малочисленные совхозы не давали нужного эффекта. Базы для создания новой системы хозяйствования взять было не откуда, кроме как у крестьян. Русская деревня в очередной раз стала донором государства, которому требовались свежие силы и ресурсы на проведение глобальных реформ. С хозяйственной точки зрения вопросов не возникает. Но зачем нужна была эта агрессивная человеконенавистническая и антинародная пропаганда? Зачем стране постоянно требовались все возрастающие массы новых «врагов»? Отняли имущество, землю, скот, ну хоть оставьте в покое людей. Так нет - аресты, ссылки и тьма новых жертв. Как гибель тысяч русских семей помогла промышленному росту или продовольственной безопасности? В чем выгода? Неужели нельзя было избежать коллективизации без раскулачивания? На мой взгляд - итоги раскулачивания стали самым наглядным доказательством того, что Советская власть на тот момент была слаба, неопытна и антигуманна. Иррациональность проводимых репрессий может быть объяснима только невиданным нравственным падением общества. До какой степени оскотинился человек, до какого предела подешевела человеческая жизнь?
Обидней всего то, что этому трагическому отрезку истории в нашей современной жизни уделено очень мало места. Много поставлено памятников, посвященных Великой отечественной войне, но почти ничего раскулачиванию, даже могил не сохранилось, а плоды коллективизации - колхозы - в основной массе разорены и разрушены. Нету в России достойного памятника раскулаченному крестьянину, не нашлось места в памяти народной русскому мужику, разоренному и обманутому.
Вот как об этом же писал Солженицын: «До него был поток 29-30-го годов, с добрую Обь. протолкнувший в тундру и тайгу миллионов пятнадцать мужиков (а как бы и не поболе). Но мужики - народ бессловесный, бесписьменный, ни жалоб не написали, ни мемуаров. С ними и следователи по ночам не корпели, на них и протоколов не тратили - довольно и сельсоветского постановления. Пролился этот поток, всосался в вечную мерзлоту, и даже самые горячие умы о нём почти не вспоминают. Как если бы русскую совесть он даже и не поранил. А между тем не было у Сталина (и у нас с вами) преступления тяжелей» [цитата по 278].
Сразу оговорюсь, что Александр Исаевич был склонен преувеличивать, но его можно простить за это, у него, бывшего лагерника, была причина крепко обидеться на Советскую власть. Более точное число жертв раскулачивания я еще приведу, сам Сталин в разговоре с Черчиллем (согласно его мемуарам) упомянул о 10 миллионах (см. Уинстон Спенсер Черчилль: Вторая мировая война Том 4, Часть вторая, Глава пятая. «Москва. Отношения установлены».), но тут надо понимать в каком контексте фигурируют эти цифры. У Солженицына цифра звучит так, будто все эти 15 миллионов погибли, Сталин же имел ввиду число переселенцев и раскулаченных, а не погибших от репрессий. Между прочим, Солженицын ошибся и в другом - мемуары сохранились, да еще какие (правда опубликованы они были в основном уже после выхода «Архипелага ГУЛАГа»). Тема коллективизации отразилась в творчестве многих советских писателей-деревенщиков, которые были непосредственными свидетелями тех событий, к тому же многие участники и жертвы пережили СССР и их воспоминания успели зафиксировать в научных работах. Ко всем этим материалам я непременно еще обращусь.
Террор, акт насилия со стороны государства или отдельных представителей власти - это вовсе не показатель силы. Нет, на самом деле СССР не был сильным государством, если последовательно уничтожал целые слои собственного населения. Если кроме террора, власть ничего не может предложить обществу, то значит она безграмотна и безумна. Сталин конечно внес некую экономию в развитие ГУЛАГов, направляя этот деградационный процесс в созидательное русло. Но именно раскулаченных это касалось меньше всего. Видимо, в первые годы система лагерей не справлялась с таким мощным потоком «врагов», растерялась и не знала, что делать. Никакая другая общественная прослойка тех лет не перенесла такого насилия, как русское крестьянство. Возвращусь к Солженицыну:
«Своей единовременной набухлостью этот поток (этот океан!) выпирал за пределы всего, что может позволить себе тюремно-судебная система даже огромного государства. Он не имел ничего сравнимого с собой во всей истории России. Это было народное переселение, этническая катастрофа. (…) Поток этот отличался от всех предыдущих еще и тем, что здесь не цацкались брать сперва главу семьи, а там посмотреть, как быть с остальной семьей. Напротив, здесь сразу выжигали только гнёздами, брали только семьями и даже ревниво следили, чтобы никто из детей четырнадцати, десяти или шести лет не отбился бы в сторону: все наподскрёб должны были идти в одно место, на одно общее уничтожение» [цитата по 278].
Процесс уничтожения русского народа не прекращался множество лет, фактически до середины 1950-х. Когда в 1922 году с «буржуями и контрой» было покончено, у большевиков остался один наиболее серьезный, страшный, а потому и самый ненавистный враг - русское крестьянство, со своей неизменной патриархальностью, упрямой религиозностью, национальной гордостью, который упорно не хотел превращаться в пролетариат. После свертывания НЭПа, с победой над капитализмом на сцену вышла традиция, которую Советская власть обозвала отсталостью и русским шовинизмом. Борьба с традицией, с «рабским темным прошлым» развернулась в нескольких направлениях: национальном, хозяйственном, культурном и религиозном. И коллективизация в рамках этой борьбы была лишь одним звеном в общей цепи событий. Какие же идеологические предпосылки привели к геноциду русских крестьян? Остановимся на этом вопросе подробнее.
Национальная политика в СССР 20-30-х гг.
Борьба с традицией началась с азов - с марксистской теории и ленинской трактовки, которая вступала в резкое противоречие со всем, что было до революции, в том числе и с русским патриотизмом, вообще со всей русской историей и государственностью. Национальный и патриотический вопрос был окончательно разработан Лениным и Сталиным, который долгое время был наркомом по делам национальностей (между прочим Наркомнац полностью состоял из представителей нерусских этносов), в начале Первой мировой войны. Вождь русской революции признавал патриотизм, но особый «пролетарский», где в первую очередь ставились классовые, а не национальные интересы.
Он подчеркивал, что национализм полезен только, до тех пор, пока он пробуждает угнетаемые народы от спячки и поднимает их на борьбу и революцию. Сам же национализм как таковой, лидер большевиков отвергал и считал буржуазным пережитком противоречащим интересам классовой борьбы. Он писал: «Пролетариат же не только не берется отстаивать национальное развитие каждой нации, а, напротив, предостерегает массы от таких иллюзий, отстаивает самую полную свободу капиталистического оборота, приветствует всякую ассимиляцию наций за исключением насильственной или опирающейся на привилегии» [цитата по 573]. Поэтому Ленин проводил различие между пролетарским социалистическим патриотизмом и буржуазным национализмом. Марксистско-ленинская идеология пропагандировала победу «мировой революции» и объединение всего пролетариата под знаменами интернационала, патриотизм в таком случае воспринимался как шовинизм доминирующей нации.
Вообще в начале 20 века были окончательно сформированы две основные глобальные идеологии национальной политики государств. Государственная суверенизация с преобладанием одной превалирующей нации и мировая интернациональная интеграция с последующим смешением народов. Первая основывалась на традиционных империалистических взглядах европейских держав, вторая на либеральных и социалистических учениях, носящих антигосударственный характер. В дальнейшем, абсолютизация этих идей породила свои уродливые формы насилия над обществом. В рамках первой теории возник итальянский фашизм и немецкий нацизм, а в рамках второй - глобализм, толерантность, угнетение титульных наций, стирание и унификация национальных культур.
В рамках интернациональной концепции Ленин, как политический игрок старавшийся максимально опорочить царскую власть, разработал теорию, что Россия была тюрьмой народов, а главным угнетателем - русские. Придя к власти национальный вопрос стремительно радикализировался, начались открытые атаки уже не на царизм, а на весь русский народ. Именно лидеры большевиков раздули миф о русском шовинизме, настаивали на коллективной вине русской нации перед всеми малыми угнетаемыми народами. Уже в 1919 году на 8 съезде партии Ленин говорил: «Трудящиеся массы других наций были полны недоверия к великороссам как нации кулацкой и давящей» [цитата по 574]. Об этом открыто говорили, не стесняясь собственного происхождения. Показательным в этом отношении оказался 12 съезд партии 1923 года. При обсуждении национального вопроса Н Бухарин заявил: «Мы в качестве бывшей великодержавной нации должны идти наперерез националистическим стремлениям [нерусских народов] и поставить себя в неравное положение в смысле еще больших уступок национальным течениям. Только при такой политике, когда мы себя искусственно поставим в положение, более низкое по сравнению с другими, только этой ценой мы сможем купить себе настоящее доверие прежде угнетенных наций» [цитата по 573].
Сталин высказался еще жестче: «В связи с НЭПом у нас растет не по дням, а по часам великодержавный шовинизм, самый заскорузлый национализм, старающийся стереть все нерусское, собрать все нити управления вокруг русского начала и придавить нерусское. (…) Доверие, которое мы тогда приобрели, мы можем растерять до последних остатков, если мы все не вооружимся против этого нового, повторяю, великорусского шовинизма, который бесформенно, без физиономии ползет, капля за каплей впитываясь в уши и в глаза, капля за каплей изменяя дух, всю душу наших работников так, что этих работников рискуешь не узнать совершенно. Вот эту опасность, товарищи, мы должны во что бы то ни стало свалить на обе лопатки. Таков первый и самый опасный фактор, тормозящий дело объединения народов и республик в единый союз. (…) Это - наш опаснейший враг, которого мы должны свалить» [цитата по 575].
Демонстрация в Таджикистане, 19230-е. Фото из интернета
Между прочим, провозглашаемый Лениным русский шовинизм удивительным образом согласовывался с личными взглядами основоположников коммунистической идеологии - К. Маркса и Ф. Энгельса, которые ненавидели Российскую империю и русскую нацию, о чем неоднократно упоминали в своих статьях, разговорах и на митингах. Русофобия, конечно, не была изобретена Лениным, он лишь использовал давно известные западные наработки. Обвинения России в варварстве, жестокости, угнетении других народов и в других смертных грехах начались очень давно. Можно сказать, началось это еще с Византии в начале средних веков, когда разрозненные западные государства стали обвинять Константинополь, сохранивший высокую культуру Римской империи, в варварстве и агрессии. Это было нужно для укрепления собственного статуса и для идеологической и психологической подготовки населения к войне. Образ предполагаемого врага должен быть негативным, его необходимо заранее обесчеловечить, придать ему ненавистные черты, чтобы появилось моральное право считать себя выше, право уничтожать и порабощать самому. В этом отношении пропаганда враждебных России западных государств не менялась столетиями, заученные мифы повторялись при каждом новом походе на восток. Ленин же в этом плане стал первым русским государственным деятелем-русофобом. Можно, конечно, покопаться и найти аналогичные исторические личности прошлого (Лжедмитрий, Петр III и другие, однако их правление было кратковременным), но для современной истории нашей страны, для русской деревни действия вождя революции и его последователей стали наиболее судьбоносными. Масштаб дискриминации русских не только внутри национальных республик, но и внутри РСФСР был беспрецедентным, не имеющим аналогов в истории, а последствия катастрофическими.
Большевики и в национальном вопросе, как и в классовом, вновь оказались заложниками собственной идеологии. Интернациональная идеология, основанная на критике любой традиции - государственной, религиозной, национальной, культурной - не могла быть проигнорирована властью, обещавшей светлое будущее путем сноса всего старого. Ругая Российскую империю, нужно было идти до конца, не отступать от принятого курса. Критика империализма в таком случае всегда шла вместе с критикой русской нации в целом. На том же съезде об этом упомянул Зиновьев: «У нас есть шовинизм великорусский, который имеет самое опасное значение, который имеет за собой 300 лет монархии и империалистическую политику, царскую политику, всю ту иностранную политику царизма, о которой еще Энгельс в 1890 г. писал, что всякий, кто в этом отношении сделает хоть малейшую уступку шовинизму, неизбежно подаст руку и царизму. (…) Вопрос о русском шовинизме есть альфа и омега всей нашей национальной политики. (…) Мы должны, несмотря на то, что мы бедны, несмотря на то, что наши ресурсы скудны, мы должны сейчас уже, при скудном бюджете, при плохих ресурсах, оказать посильную материальную помощь крестьянам и прежде всего крестьянам окраин, говорящим на других языках, всем народам, которые были раньше угнетены» [цитата по 575].
Несомненно, такая политика партии ВКП(б) должна была привести к дискриминации и прямому нарушению прав русского населения в национальных республиках: «нерусским республикам передавались территории, заселенные русским этническим большинством, их заставляли изучать языки национальных меньшинств, они изгонялись с должностей, предназначенных отныне лишь для представителей «коренных народов», и т.д. В некоторых республиках власти с одобрения центра изгоняли крестьян-поселенцев славянского происхождения в качестве меры деколонизационной политики (Казахстан, Киргизия)» [цитата по 573]. При этом развитие отсталых искусственно созданных национальных советских республик пришлось обеспечивать за счет промышленно развитого русского центра. Началась политика коренизации - государственная поддержка и укрепление нерусских наций, в том числе путем утверждения представителей национальных меньшинств на руководящие и ответственные должности.
Такое насильственное «выравнивание» прав наций говорило, о том, что русские, как доминирующий этнос, как в качественном, так и в количественном отношении не вписывался в созданную властью теоретическую конструкцию, оказавшись неудобным народом, пугающе большим, который надо было срочно уменьшить. Создание национальных республик делалось для вовлечения нерусских народов в социалистический проект. «Именно поэтому русские как крупнейший этнос, так и не получили в нем национального представительства на государственном уровне (Русской республики)» [цитата по 573]. Как говорил крупный исследователь советской политики Терри Мартин: «Русские в Советском Союзе всегда были «неудобной» нацией - слишком большой, чтобы ее проигнорировать, но в то же время и слишком опасной, чтобы предоставить ей такой же институциональный статус, какой был у других крупных национальностей страны» [цитата по 576].
Фото из интернета
Собственно говоря, само название Советского государства красноречиво доказывало, что оно не является национальным государством русских. Глядя на карту СССР меня всегда смущало это странное деление страны на республики. РСФСР явно выделялась на фоне остальных пятен, думаю, что и советские идеологи эпохи НЭПа и индустриализации видели эту диспропорцию и, чтобы преодолеть эту явную «несправедливость» раздавали огромные пространства РСФСР другим советским республикам.
Драматично сложилась судьба русского казачества, которое в своем большинстве не поддержало Советскую власть в годы Гражданской войны. Как и другие сословия, имевшие свои привилегии в Российской империи, казаки оказались не нужны и даже опасны. В резолюции Донбюро РКП(б) от 8 апреля 1919 года казачество рассматривалось как база контрреволюции: «Всё это ставит насущной задачей вопрос о полном, быстром, решительном уничтожении казачества как особой экономической группы, разрушение его хозяйственных устоев, физическое уничтожение казачьего чиновничества и офицерства, вообще всех верхов казачества, активно контрреволюционных, распыление и обезвреживание рядового казачества и о формальной ликвидации казачества» [цитата по 577]. Репрессии против казаков начались уже в 1918 г. Например, только в мае 1918 г. были сожжены в Оренбуржье станицы Донецкая, Татищевская, Донгузская, Угольная, Григорьевская, Пречистенская, Благословенская, Владимирская, Ильинская [578]. При этом расказачиванием активно занимались и белые, особенно при режиме атамана Краснова, когда, по сведениям профессора П. Голуба, было уничтожено до 45 тысяч человек. [579]
Долгие годы по всей России большевиками проводилось расказачивание местного населения. На самом деле, тема эта очень сложная и до конца не изученная. Историки до сих пор спорят, кем, в какой степени и когда начался этот процесс. Многие приходят к мнению, что большевики видели в казаках не отдельный этнос, а класс, соответственно борьба была классовой, а не этнической. Но дальнейшая политика коренизации опровергает это утверждение. Очевидно, с укреплением власти большевиков, взгляды руководства становились все жестче.
Так, А. С. Болотов вспоминал: «В августе 1918 г. в станице Тарской красноармейцы силой выгоняли казаков из своих домов. Тех, кто сопротивлялся, рубили шашками или расстреливали во дворах своих домов. В освободившиеся дома казаков сразу заселялись ингуши, которые участвовали в выселении. Имевшийся у казаков хлеб был конфискован. Выселенных казаков, женщин, детей и стариков согнали в толпу и погнали пешком в г. Владикавказ. Там их погрузили в вагоны и оправили в г. Минеральные Воды. (…) А в станице Тарской все дома, постройки, инвентарь, личное имущество, скот, засеянные поля, сады и огороды, принадлежавшие ранее выселенным казакам, достались ингушам» [цитата по 580].
Во время коллективизации поднялась новая волна репрессий против казаков, которые к тому времени уже не являлись отдельным классом и не представляли никакой угрозы. На Кубани 25 января 1931 года была осуществлена депортация казачества в числе 9000 семей, около 45 000 человек из районов Черноморья были выселены на освоение засушливых районов Ставрополья и Сальских степей. В течение 1930-1931 годов было арестовано и депортировано не менее 300 000 казаков из различных регионов, в большей степени из Уральской области и бывших территорий казачества на Северном Кавказе. [581]
«Властями осознанно поощрялось вселение кавказских горцев на равнинные территории, ранее заселенные преимущественно русскими. Горцы напрямую объявлялись главной опорой Советской власти в регионе в противовес «контрреволюционному казачеству Кубани и Терека». Поэтому считалось необходимым удовлетворение земельных нужд горцев за счет славян. Например, значительную часть земель вынуждена была уступить адыгским аулам станица Васюринская. А в состав адыгейской автономии насильственно, вопреки желанию местных жителей, включили ряд населенных пунктов, таких, например, как хутор Султановский. С ведома властей славянское население постоянно притеснялось. Русских и украинцев не допускали к выборам в советы, принуждали уезжать. Уголовному преследованию могли быть подвергнуты все, кого заподозрили в нелояльном отношении к нацменам» [цитата по 582, 583].
Благодаря такой политики несколько лет происходила массовая эмиграция казаков из России. По данным Пеньковского Д.Д. одних только донских казаков эмигрировало за границу до 100 тыс. человек, столько же было казаков с Кубани, Терека и Волги. Сколько человек при этом гибло можно себе представить по приведенным цифрам оренбургских казаков-беженцев, численность которых сократилась со 150 тыс. до 30 тыс. человек. (Пеньковский Д. Д.)
В рамках коренизации неугодна стала вся русская культура. Именно в рамках борьбы с нею происходил активный процесс латинизации алфавитов нерусских народов. Нарком просвещения А.В. Луначарский открыто высказывался за латинизацию и русского языка. Глава подкомиссии по латинизации при Главнауке Н.Ф. Яковлев писал: «Русский гражданский алфавит в его истории является алфавитом самодержавного гнета, миссионерской пропаганды, великорусского шовинизма, что особенно проявляется в русификаторской роли этого алфавита по отношению к национальным меньшинствам бывшей российской империи» [цитата по 573].
Политика коренизации начала сворачиваться с 1933 года, когда Сталин стал приобретать единоличную власть в стране. 2 мая того же года он впервые произнес тост-здравицу «за великий русский народ». Вопреки принятой линии партии он считал, что русская нация является «основной национальностью мира» и что именно она внесла наиболее весомый вклад в дело создания большевистского государства [584, 585]. Уже в 1938 году коренизацию открыто осуждали с самых высоких трибун. Так, Н.С. Хрущев на XIV съезде КП(б)У, говорил: «…враги делали все для того, чтобы вытравлять русскую школу из Украины, чтобы вытравлять русский язык из украинских школ… Во многих украинских школах изучали немецкий, французский, польский и другие языки, но только не русский. Враги всячески отрывали культуру украинского народа от русской культуры» [цитата по 573].
В официальную политику стала возвращаться историческая память, а с ним и традиционное понимание патриотизма. Начиная с 1934 года, происходит постепенное возвращение дисциплины «История» в школьную программу, в столичных университетах восстанавливаются исторические факультеты, которых к 1938 году было уже тринадцать, они охватывали все крупные университеты страны. Был создан единый учебник по истории, который позитивно представлял прошлое, связывая историю СССР с историей России с древнейших времен. Стали сниматься фильмы патриотической направленности: «Щорс» 1939 год (режиссер А. Довженко); «Эскадрилья №5» 1939 год (режиссер А. Роом); «На границе» 1938 год (режиссер А. Иванов); «Александр Невский» 1938 год (режиссер С. Эйзенштейн); «Минин и Пожарский» 1939 год. Несомненно, что во многом Советское руководство делало такие шаги из-за ожидаемого военного столкновения с Западом. Однако, заметим, что переход этот был постепенным и начался уже после проведения коллективизации, поэтому раскулачивание происходило еще на фоне ленинских антирусских лозунгов. Очевидно, что национальная политика способствовала перерастанию коллективизации в национальную катастрофу. Естественным образом «борьба с темным прошлым» должна была перекинуться и на русских крестьян, являющихся еще и «основными угнетателями малых народов». Как раз в 1929 году вышел грандиозный двухчасовой фильм Сергея Эйзенштейна «Генеральная линия» (позже переименованный в «Старое и новое»), где русские крестьяне изображались, как на британских карикатурах 19 века - грязными безграмотными варварами, живущими в грязи и пороках. Фильм много ругали, в том числе и наверху, но талантливому Эйзенштейну все же удалось показать, как видела крестьян Советская власть конца 20-х годов.
Агитационные плакаты СССР времен ВОВ.
Недолгий срок политики коренизации был обусловлен тем, что она была антигосударственной, глобалистской, направленной на общее слияние с мировым пролетариатом, что в конечном итоге противоречило интересам Советского руководства, настроенного к 30-м годам на строительство социализма в отдельно взятом государстве. За 10 лет большевики надежно укрепились во власти и им больше не требовалась столь острая поддержка национальных меньшинств на местах. К тому же складывающаяся в 30-е годы международная обстановка вынуждала правительство думать об укреплении государства, что можно было осуществить только за счет русского населения страны. Искусственно пробужденные народы при этом могли вести борьбу не только против русских, но и против местных органов власти, что подрывало безопасность СССР.
Национальная политика стала одной из самых противоречивых аспектов существования СССР. С одной стороны, сама идеология призывала к войне мирового пролетариата против государств, с другой - строительство социализма допускалось вести только с помощью сильной государственной власти. Таких противоречий в СССР было много и некоторых мы еще коснемся. Несмотря на сворачивание коренизации, именно на ее основе были заложены главные тенденции последующей советской национальной политики. Почти весь 20 век продолжалось поддержание национальных республик, вливание в них огромных средств. Развивались и укреплялись национальные культуры нерусских этносов. Рождаемость в них заметно росла. В 1970-е гг. местные элиты полностью заняли лидирующие позиции в регионах. В 1980-е это привело к экстремистским настроениям и нежеланию подчиняться «русскому» центру, начал разгораться пожар межэтнических конфликтов, переросших в 1990-е уже в настоящие затяжные войны, которые сопровождались очередной волной геноцида русского населения. В итоге ошибочная государственная национальная политика стала одной из причин краха СССР.
Русским же, как нации, так и не дали представительства в СССР. Русские не упоминались не только в союзных конституциях 1924, 1936 и 1977 годов, но и в конституциях РСФСР 1918, 1925, 1937 и 1978 годов. Между прочим, РСФСР была единственной республикой СССР, имеющий федеративное устройство с собственными внутренними национальными образованиями. Именно это породило все последующие национальные проблемы Российской федерации. Вместо этого русским присваивалась роль «старшего брата», поддерживающего остальных в братской семье советских народов. В итоге «статус донора и спонсора приобрел метафизически-риторическое обоснование» для русского населения [цитата по 573]. Как говорил историк В.Д. Соловей «На протяжении длительного времени (по меньшей мере до конца 1960-х гг.) русские воспринимали свою решающую роль в социалистической модернизации и даже собственную дискриминацию в пользу других этнических групп как естественное положение вещей. Для них это было проекцией их собственной силы, исторической миссии и чувства ответственности. ... Проще говоря, у русских брали потому, что они внутренне готовы были отдавать. Это характерный парадокс истории, когда сила оборачивается против ее носителя» [цитата по 274]. Так что нет ничего удивительного, что с крушением СССР в стране широкую популярность обрели самые радикальные националистические взгляды.
Таким образом, советскому руководству так и не удалось построить сверхнациональную идентичность «советского человека», зато удалось разбудить национализм окраин, разжигая в них русофобские настроения. Как говорил Терри Мартин «…Советский Союз был первой в мире империей положительной деятельности», которая в отличие от классических империй, поддерживала существование и развитие национальных меньшинств на территории бывшей царской России «в гораздо большей степени, чем национального большинства - русских» [цитата по 576]. В этом отношении Советская власть имела сначала ярко выраженный, а потом скрытый антирусский характер, несмотря на то, что большинство руководителей страны были русскими по национальности. [585]