26 октября 1941 года погиб Аркадий Гайдар
Б. Камов, «Партизанской тропой Гайдара»
Глава XLI
ПРЕДАТЕЛЬСКАЯ ТИШИНА
Лагерь близ Прохоровки оставили под вечер, рассудив: пока доберутся до Леплявы, будет совсем темно.
Лесная дорога бежала вперед, сворачивая то влево, то вправо. Партизаны двигались налегке. Каждому предстояло нести на себе не меньше двух пудов, и потому автоматы и винтовки оставили в землянках. Положим, тяжесть от винтовки, и не велика, но все-таки неудобно. Сунули за пазуху по пистолету. Скрыпник, тот не расставался со своим наганом. И прихватили гранаты. В ритм ходьбе лимонки негромко стукались в карманах да тихонько поскрипывало, раскачиваясь, пустое ведро.
Этой дорой на рассвете 26 октября 1941 года пятеро партизан во главе с Гайдаром возвращались на новую базу в Прохоровский лес.
Дорога, еще раз вильнув, выскочила на опушку. Собственно, то была даже не опушка. Просто здесь кончался лес, а в пятнадцати-двадцати метрах отсюда пролегала железнодорожная насыпь. У самого края ее, слева, чернела будка путевого обходчика - маленькая сараюшка с одностворчатой покатой крышей. В будке хранился инструмент и тележка на толстых колесах, чтобы обходчик мог инструмент свой возить по рельсам, а не таскать на себе.
Партизаны, выйдя из леса, по привычке остановились и прислушались. Далеко где-то лаяли собаки, но лаяли лениво - ни злости в их лае, ни испуга.
Чтобы сократить путь - до старого лагеря оставалось не меньше десяти километров, - пошли напрямик: через насыпь, мимо каменного дома путевого обходчика. (Дом стоял как раз напротив будки, только по другую сторону железнодорожного полотна.) А там - вдоль беленьких изб наезженной дорогой прямо к хате Степанцов.
Лепляву партизаны знали хорошо. В особенности Гайдар. К тому же у обходчика Сорокопуда они бывали не раз. Но то ли из-за всегдашней спешки, то ли просто по небрежности никто в свое время не предупредил: живут рядом с каменным домом два полицая.
И партизаны спокойно прошли сначала мимо одной, а потом и мимо другой хаты...
В доме Степанцов им, по обыкновению, были рады. Усадили ужинать. И пока товарищи ели, Андриан Алексеевич послал Колю к дяде Игнату. Но ни Игнат Касич, ни Андриан Степанец ничего нового сообщить не могли. После боя в селе были немцы. Походили по избам. Попугали. И вот уже два дня как их нет.
Тютюнник, который отступил с частью отряда к Днепру, тоже не давал о себе знать.
Афанасия Федоровна предложила остаться до утра. Отогреться. Это выглядело заманчиво. Но они отказались. Надо было спешить.
Игнат Касич и Андриан Степанец вывели товарищей самым коротким путем к лесу и вернулись.
...На рассвете 26 октября 1941 года пятеро партизан, чуть склонясь под тяжестью заплечных мешков, приближались к Лепляве со стороны разгромленного лагеря. Доверху наполненное ведро несли попеременно.
Здесь, в низине, еще стоял густой туман, и он, как дымовой завесой, окутывал партизан, пока им снова, пригорком, не пришлось подняться к хате Степанцов. Но заходить уже не было времени.
Деревня спала. Пастух не успел еще выгнать последних, пока не отобранных немцами коров. Над трубами появились первые дымки. Бойцы, прижимаясь к плетням, спешили, насколько позволяла ноша, пройти самую населенную часть деревни, где в случае какой беды негде было даже спрятаться: кругом дома и мало деревьев. Когда миновали бывший сельсовет, невесть откуда выскочила и залилась собака, готовая, казалось, разбудить всех, кто еще спал. Гайдар поспешно достал из ведра и бросил ей кусок сала. Дворняга умолкла, схватила сало и утащила его прочь.
За домами начинались огороды. За перекопанными огородами - насыпь. Место было со всех сторон открытое, и потому оставалась самая опасная часть пути, где партизан легко мог бы приметить любой, кто невзначай глянул бы в их сторону.
Конечно, по селам бродит немало разного люда, но внимание могли привлечь шинели и одинаковые солдатские мешки.
По крутому склону поднимались почти бегом. Еще два шага по шпалам и рельсам. Спуск - теперь в безопасности.
Прямо на партизан глядела темными своими окнами одинокая хата деда Козуба.
Гайдар в ней бывал.
Старый дед Яков, самоучка и книжник, говорил все больше о событиях мировой истории, которой издавна интересовался. А бабка тем временем ставила на выскобленный стол кринки с простоквашей и теплым молоком, доставала хлеб и нож. Каждый отрезал себе сам.
К деду Якову зайти можно было бы и теперь. Но скоро утро. И тогда придется сидеть в доме до вечера. А это риск, тем более что дед рассказывал: начали полицаи его подозревать - учинили недавно обыск. Нашли припрятанную дедом патефонную пластинку - речь Ленина о Красной Армии - и разбили эту пластинку о лысую голову старика, пригрозив, что он доиграется...
И партизаны двинулись дальше узкой, веселой стежкой. Слева - песчаная крепость насыпи. Справа - по колено ушедший в болото лес. Впереди - будка путевого обходчика. До нее метров пятьсот.
Бойцы не знали, что к будке они идут не одни...
СВИДЕТЕЛЬ ОПАНАС МАКСИМОВИЧ КАСИЧ
В последний мой приезд Афанасия Федоровна Степанец сказала:
- Пока я ждала, что вы приедете, я нашла дедушку Касича, Опанаса Максимовича. Он жил да и сейчас живет недалеко от насыпи, где убили Аркадия Петровича. Дедушка помнит, как все было. Он видел. Попытайте его тоже. Может, он вам больше расскажет.
Дом Касича я отыскал легко. Возле хаты стояла пожилая женщина - хозяйка. Мужа, объяснила она, сейчас нет. Он скоро будет.
- А зачем он вам?
Я ответил. И в свою очередь спросил: не помнит ли она утро 26 октября 1941 года. Женщина задумалась.
- Не знаю, какое тогда было число - двадцать шестое или еще какое, но что тогда случилось, я помню хорошо.
Проснулись мы с мужем рано. На самой зорьке. Или нам что послышалось. Или было дело какое, только вышли мы с ним во двор.
Вышли. Смотрим. Холодно. И все кругом белым-бело от тумана. И так тревожно чего-то стало мне.
Тут начали стрелять... Что творилось... В соседней хате немцы из своих пулеметов перепортили в подполе все арбузы. И убили этого партизана, писателя этого, Гайдара. И как по радио теперь я услышу «Ой, туманы мои, растуманы», так все плачу. Вот уж подлинно партизанская песня.
Я, конечно, могу рассказать все подробно. Но вы дождитесь мужа. Он расскажет лучше...
Пришел Опанас Максимович: длинные усы на худом лице, сильно прихрамывает на искалеченную ногу. Увидев, как собираются к дому соседи, он решительно произнес:
- Здесь, сынок, я с тобой разговаривать не буду. Пойдем туда. - Он кивнул в сторону насыпи.- Никто с нами не ходите, - сердито добавил старик.
Медленно подымаемся на скат железнодорожного полотна. Иду за Опанасом Максимовичем. Каждый шаг стоит ему немалого труда. И я все порываюсь сказать:
«Не надо подыматься. Поговорим здесь...»
Но не смею. Старик хочет поведать мне с глазу на глаз то, чего не рассказывал еще никому.
Усаживаемся под деревом. Над нами, состязаясь, кто звонче, жадно галдят птицы, А в нескольких метрах, в зеленой ограде, стоит солдатский обелиск со знакомым, под стеклом портретом.
На обелиске написано, что на этом самом месте 26 октября 1941 года был похоронен Гайдар Аркадий Петрович, писатель и пулеметчик партизанского отряда.
У самых наших ног, огибая обелиск, стремительно уходит в лес тропа, которой Гайдар шел из Прохоровского леса, тропа, которой он возвращался и о которой еще будет сложено немало легенд и песен, - обыкновенная партизанская тропа Гайдара.
- Я знал его, он приходил ко мне, - начал дед.- И я видел его, как вот теперь вижу вас. Приходил он в старой такой шинельке, она ему еще, шинелька эта, коротка была.
Близко так не знакомились. Но что просил он, я давал, не отказывал. Разные люди ко мне приходили. Жил-то ведь на окраине. А тут видно было, что человек хороший.
А в утро то я правда проснулся очень рано. Или мне со сна померещилось, или в самом деле было, только показалось, будто из винтовки выстрелили. Я и выскочил на двор. Жена за мной. И дочка маленькая кричит:
- Мамо, и я хочу с тобой!
А я ей отвечаю:
- Нельзя, кажись, стреляют.
Стоим. Прислушиваемся. Ничего такого не слышно. Я уже думал в хату вернуться. А баба мне говорит:
- Смотри.
И показывает на лесочек, где теперь такие большие сосны растут.
Я сперва ничего не увидел, а потом замечаю: вроде как тени мелькают. Приглядываюсь - люди с ружьями. Выбегают из сосняка, добегают до железной дороги и прячутся по другую ее сторону.
Мы бы их ни за что не приметили: рань да и туман. Ну, что тут разглядишь? Но насыпь тогда еще травой не заросла, и песок ее белый-белый, чистый сахар, и на белом песке все видно: и как люди, согнувшись в три погибели, бегут, и как по скату с ружьями карабкаются, и как тяжелое что-то за собой тащат.
Поглядел я, покачал головой и говорю:
- Бабо, це нимцы... Ховай, - говорю, - дитэй, бо що-то зараз буде.
И невдомек мне, что каты эти шукают партизан, а партизаны в цей же час идут прямо им в руки, и с ними Гайдар.
Знать бы, что там Гайдар, что идет он зараз с теми хлопцами, - я бы выбежал на эту насыпь и крикнул що есть духу:
- Аркаша, беги по-пид стежкою!..
...Хиба же я знал?..
СВИДЕТЕЛЬ ИГНАТ ТЕРЕНТЬЕВИЧ СОРОКОПУД
...В 1941 году был я путевым рабочим. Жил на шестьдесят третьем километре в каменном доме, как раз напротив будки. Будка по одну сторону насыпи, а казарма наша - по другую. Жили там три семьи.
И бригадиром был Алексеенко.
Партизаны знали, кто духу якого, и часто приходили ко мне и спрашивали, есть ли в селе немцы чи полицаи. Куст их, полицаев, вообще был в Гельмязеве, но случалось, что привалит их десятка два из района.
Гайдар заходил раза четыре. И все больше с одним командиром, родом из Винницкой области. Фамилии его не помню, да и фамилии Гайдара я тоже не знал. Звал всё по имени. Фамилию узнал уже потом, товарищи сказали...
Гайдар все нас убеждал, что немцу будет плохо, и настраивал держать связь, узнавать, что где случилось, и сообщать в лес.
Ну, при случае мы так и делали.
...Какого числа не скажу, только была уже глубокая осень, выхожу я утром на двор. Жинка топит печку, принеси, велит мне, воды. Я взял ведро. Колодец был у нас рядом. Чую - какой-то гомон.
Дивлюсь - стоит простая подвода, вроде как лошадь напоить подвели. И привел ее наш человек. То есть мне он совсем не знакомый, но не полицай и не какой-нибудь там немец.
Спрашиваю:
- Що це за пидвода?
- Так мы же, ка же, з Хоцек.
А Хоцки, смекаю, от Леплявы километров шестнадцать будут, не ближе.
- А чего?
- Нiмцы с пулеметами приiхалы сюда. Выгнали нас пидводами.
- И много пидвод?
- Да ни, всего пять.
- Де же нiмцы?
- Кажись, пишлы вон туда, робют засаду.
И подводчик показал на лес за будкой.
ЧТОБ СПАСТИ
...Не знают только они.
Вот и будка. Метрах в пятнадцати от нее - молодые, сильные сосны. Здесь кончается село. А тропа, что бежит вдоль полотна, сворачивает вправо.
До лагеря - часа два ходу. И потому делают под соснами привал. Снимают мешки. Разминают плечи. Удобно усаживаются на пожухлой, жесткой траве. Достают кисеты и портсигары. Полной грудью вдыхают самосадный дым. Устало улыбаются. Хорошо!..
Проходит минут десять.
Пора бы и трогаться.
Но трогаться, чтобы опять идти, идти, не хочется. Оттягивая время, закуривают еще по одной. Последней.
- Картошки б взять у Сорокопуда, - предлагает кто-то. Действительно: сало теперь есть. Мясо тоже. Хлеб в землянках оставался. А картошки нет, и достать ее в лесу негде. Разве опять в Прохоровке. Но это ж не дело. Не успели вернуться - снова куда-то беги.
А Сорокопуд рядом. Перешел дорогу - и сразу его дом. Освободили ведро. Сало из него переложили в мешки. Килограммом больше, килограммом меньше - теперь уж близко. А подыматься все равно никому не хочется.
И потому подымается Гайдар.
Никто не удивляется и не возражает. Привыкли.
И никто не представляет, что произойдет через минуту. Тихо звякает ведро. Потом шаги по промерзшей за ночь земле. В такт им поскрипывает дужка. Шуршит, осыпаясь под тяжелыми сапогами, галька насыпи.
Четверо под соснами продолжают отдыхать.
Никто еще не знает, что сейчас произойдет.
У гребня насыпи спиной вдруг ощутил: сзади кто-то прячется.
Рывком обернулся.
И увидел.
Они притаились до неправдоподобного близко: возле самой тропы. Надо было их вовсе не ждать, чтобы сразу не заметить.
По удобным позам, по тому, как удивленно повернулись в его сторону бледные под касками лица и неторопливо передвинулись пулеметы, догадался: они здесь давно.
Держа каждого, и его тоже, на мушке, они слушали разговор под соснами и не стреляли только потому, что недоумевали: чего расселись эти пятеро?
Или ждут кого?..
...В запасе - лишь несколько мгновений, короткие доли секунды.
Еще не поздно, повинуясь инстинкту, перемахнуть прыжком через насыпь.
Шанс уйти невелик.
Это ясно. Здесь, на гребне, да еще с каких-то десяти метров, он до обидного отличная мишень.
И все-таки шанс этот есть!..
Есть!..
И весь прежний опыт подсказывает: не бывает такого положения, когда рисковый человек может безвольно сказать себе: «Конец!..»
Сколько раз он убеждался: если не растеряешься - вывернуться можно... Можно...
И попадись он в мышеловку один - вывернулся бы! И написал бы потом рассказ. Как тот -«Первая смерть». Про случай под Киевом.
«Командир роты, - сказал тогда ему, пятнадцатилетнему мальчишке, помощник командира полка, - бой близок, а люди голодны. Идите в тыл, в штаб, и скажите, что я приказал прислать консервов».
И он отправился. Его нагнали всадники в незнакомой форме. Ни красноармейцы, ни курсанты такой не носили. И уже не скрыться...
Это стало с годами навязчивым, мучительным сном. Он просыпался посреди ночи. Ему вновь и вновь снились двое верховых в красных мундирах и синих шароварах. Лязг двинутого затвора. Холод приставленного к затылку винтовочного дула. Томительное ожидание удара. И мелькающая в глубине сознания мысль: «Кончено!.. Как это ни больно, ни тяжело, - все равно кончено...» А ведь даже тогда он остался жив!.. Вопреки здравому смыслу! Вопреки неумолимым законам войны! Так неужели ж теперь!..
Но прыгнуть в сторону теперь, молча и умело уйти от наведенных на него стволов...
...- Ребята, немцы!- раздался его оглушительный крик.
«Не-емцы!..»- тревожно повторило эхо.
Дрогнули наведенные пулеметы.
Треснула поспешно одинокая очередь.
Гайдар упал.
Пуля попала ему прямо в сердце.
Но прежде чем пулемет застучал опять, в кусты, где притаились фашисты, за деревья, где они прятались, полетели гранаты!
Крик Гайдара лишь на несколько мгновений опередил выстрелы. Но это были те самые мгновения, которые позволили товарищам выхватить и бросить гранаты. Мгновения, ошеломившие гитлеровцев стремительностью ответного удара. Мгновения, лишившие врага главного преимущества - внезапности. Мгновения, даровавшие жизнь всем четверым.
Он погиб, чтоб спасти.
И спас.
Когда немцы, переждав взрывы, ударили из всех пулеметов и автоматов, под соснами лежали только мешки.
Александров и Никитченко скрылись в лесу. А Скрыпник и Абрамов пробежали вперед и спрятались за дощатой будкой. Они не видели, как Гайдар упал. Не знали, что с ним. И потому осторожно выползли из-за будки - посмотреть, где он, и попытаться вынести, если Аркадий Петрович ранен.
На железнодорожном полотне его не было.
Немцы между тем сразу приметили двоих за будкой. И обрушили весь огонь на них. Пули густо вспарывали сырой песок, расщепляли шпалы...
Решив, что Гайдар все-таки успел перемахнуть на другую сторону насыпи, Абрамов и Скрыпник поднялись и кинулись через рельсы.
Но и здесь, возле дома Сорокопуда, Аркадия Петровича не было тоже.
Гитлеровцы вытащили на рельсы крупнокалиберный пулемет и начали бить им вслед. Фашисты изрешетили хаты, за которыми то и дело прятались бойцы.
Забежав в огород к Опанасу Касичу, партизаны остановились.
Оглянулись.
Выхватили револьверы - гранат уже не было, да отсюда их и не докинешь - и разрядили в пулеметчиков.
- Да бегите ж вы, скаженные! - крикнул им из щели, выкопанной в огороде, Опанас Максимович, пораженный дерзкой решимостью этих двоих.
Партизаны ничего не ответили. Подобрали полы шинелей. Пнули кинувшуюся им под ноги собаку и побежали к лесу. И пока они бежали, вслед им без умолку строчил пулемет, а в небе, оставляя грязные следы, продолжали лопаться ракеты.
ЧЕРЕЗ ДВА ЧАСА
Во время перестрелки Сорокопуд лежал на земле, прячась за бетонную трубу колодца, а потом вернулся в дом и выглянул в окно.
Рассвело, и он увидел немцев. Они двигались редкой цепью. И сколько хватал глаз, цепь эта ни слева, ни справа не имела конца. Чтобы не вызывать подозрений, когда немцы подойдут к его хате, Сорокопуд вышел во двор. С насыпи спускался высокий, худой солдат.
- Ком! Ком! - поманил он Игната.
Сорокопуд сделал несколько шагов. И тогда гитлеровец добавил по-русски:
- Человек. Похоронить...
...Аркадий Петрович лежал под насыпью, без шинели, вниз лицом. Рядом валялась, упав с головы, ушанка. Гайдар оставался в гимнастерке и защитных брюках. Сапог не было - сняли. Документы и орден тоже. На спине, у левой лопатки, алело небольшое пятно. Пуля пробила грудь навылет.
Сорокопуд и двое парней, что жили в одном с ним доме, выкопали могилу и опустили в нее тело Гайдара.
Под соснами, возле тропы, по которой часа два назад шел Аркадий Петрович, возник холм.
